Барбара Маккафферти - Домашние Жучки
Она подала мне руку немного жеманно, как подарок, даже подумалось: а не должен ли я её поцеловать. Да я бы и не прочь, честно говоря. А уж как приятно, что одна из самых красивых девушек в мире помнит твое имя, я даже передать вам не могу.
— До чего же я рада тебя видеть! — продолжала Джун. Ее ладошка была легкой, как перышко. Однако смотрела она вовсе не на меня, а на мужа, как бы спрашивая, что, собственно, я здесь делаю.
Уинзло забормотал:
— Хаскелл теперь… э-э… частный детектив, видишь ли, и… э-э… пришел он к нам по поводу сегодняшнего… э-э… так сказать, инцидента.
Для учителя английского языка и литературы Уинзло был временами на редкость косноязычен. Неудивительно, что после этого заявления Джун выронила мою руку и спросила с ужасом:
— Что-что? Инцидента?
Я взглянул на Уинзло, окончательно потерявшего дар речи. Что-то в тоне Джун меня насторожило, и я снова повернулся к ней. Она стояла ко мне почти вплотную, и я понял, что мое первое впечатление было ошибочным. Кое-что все-таки в ней изменилось. Между бровей у неё пролегли две глубокие вертикальные морщины.
— Что тут произошло, Уинзло? — требовательно спросила она. Морщины стали ещё глубже. — Говори же! — Мне почудилось, или голос Джун тоже немного изменился? Как будто целительный бальзам некоторое время простоял в холодильнике.
Уинзло, видимо, тоже это заметил. Он замялся, закашлялся и неуверенно спросил:
— Ты ведь все осмотрел, Хаскелл?
В смысле: А не пора ли тебе восвояси? Дважды повторять ему не пришлось. Уж что-то, а намеки я схватываю на лету. Я рассыпался перед Джун в ответных любезностях, снова заверил Уинзло, что свяжусь с ним, как только что-нибудь разведаю, и направился к двери. Бедняга Уинзло вздохнул с явным облегчением. Он не хотел объяснять «супруге», что приключилось с их дверью в патио, когда я стою над душой.
Видимо, догадывался, сколь близко к сердцу «супруга» примет это известие.
Я бы охотно задержался, но Уинзло почти вытолкал меня на улицу и проворно запер дверь. Можно было, конечно, приникнуть ухом к замочной скважине, но, соседи могут неправильно это понять, если застукают меня за этим занятием. И, опять же, птичий балкончик над головой. Весомая причина для поспешного бегства.
Вспомнив о птицах, я бросился прочь от крыльца. Было уже четверть седьмого, так что я решил податься к дому, а не возвращаться на работу. Все равно Мельба уже давным-давно ушла. А поскольку она и в обычные-то дни никогда не оставляет для меня сообщений, то шансы найти от неё записку, когда она в любовном угаре, практически равнялись нулю.
До дома я доехал всего за двадцать минут. И за это время я успел с горечью осознать, что до настоящего профессионала мне ох как ещё далеко. Настоящий профессионал на моем месте ломал бы голову над вопросом, что за странные преступления творятся в нашем сонном Пиджин-Форке. У меня же в голове свербела одна-единственная мысль, не имевшая никакого отношения к делу. Но волновавшая меня сейчас больше всего.
Как случилось, что самый неказистый парень в школе окрутил самую выдающуюся девчонку?
Понимаю, мне бы следовало порадоваться за Уинзло, и все такое, но дело в том, что я чуял во всем этом какую-то фальшь. В школе мы с Уинзло были примерно в одной весовой категории по популярности. Честно говоря, на общественной лестнице я стоял даже на одну крохотную ступеньку выше. Я, по крайней мере, хоть на свидания ходил. Требовало, это, разумеется, невероятных усилий, но все же мне удавалось пригласить девушку в кино. Изредка. Уинзло, насколько я помню, такой чести вообще ни разу не удостоился.
Но почти шестнадцать лет уплыло вниз по течению, и вот Уинзло Рид отхватил Джун Джакоби, красавицу с ямочками на щеках, а я коротаю свои дни в обществе создания, весьма далекого от канонов красоты, а уж ямочек у него отродясь не было.
Я имею в виду моего пса, Рипа.
Одного этого достаточно для депрессии. Я тщетно пытался утешиться мыслью, что некогда веселый и приветливый нрав Джун изменился далеко не в лучшую сторону.
Что ж, у Рипа тоже характер не сахар.
Свой веселый и приветливый нрав Рип начал демонстрировать задолго до того, как я подкатил к дому. Свернув на подъездную дорожку, я даже сквозь шум мотора услышал его истошный лай. Когда Рип — наполовину немецкая овчарка, наполовину большая черная собака — говорит, все остальные слушают. Уже на полпути к дому можно было ясно различить, как он хрипит и беснуется на веранде.
Мы с Рипом обитаем на пяти акрах земли, среди густого леса, в небольшом деревянном домике, похожем на скворечник. К жилищу ведет крутая дорожка, покрытая гравием. Дорожка не только крутая, но и невероятно длинная — около четверти мили, поэтому даже при наличии четырех колес взбираться по ней занятие довольно нудное. Зато для Рипа сплошное удовольствие — можно гавкать целых десять минут.
Хотя само место, где мы живем, не вызывает у него особого восторга. Наш дом расположен примерно в семи милях от городской черты, в тихом, уединенном уголке. По мне так в самый раз, я люблю одиночество. Но для Рипа просто беда. Ведь ему совершенно некого облаивать.
Поэтому мой пес решил тренировать голос на мне: как только я сворачиваю к дому, он начинает бесноваться. Настоящее шоу, да и только: Рип лает, рычит, брызгает слюной, словно еде не его родной хозяин, а Аль Капоне собственной персоной.
До Рипа у меня было две собаки, и ни одна не вела себя до такой степени безобразно. Правда, ни одна из них не дожила до годовалого возраста. Честно говоря, не везло мне с собаками. Стоило щенку попасть в мои руки, как он у него появлялась смутная тяга к смерти. Не помогали ни прививки, ни ветеринары. Обзаведясь третьим щенком, я настолько разуверился, что заранее написал на конуре: Р. И. П., что по латыни означает «Покойся с миром»).
Случилось это почти семь лет назад. Теперь у меня есть надежда, что Рип все-таки выживет.
Если, конечно, я не удушу его собственными руками. Даже видя, что я уже вышел из машины и иду к дому, он продолжал лаять. Задыхаясь, пуская слюни и утробно рыча. Это здорово раздражало, поскольку пес явно меня узнал, и лаял исключительно ради удовольствия.
Или потому что ему уже невтерпеж. Ведь сегодня выдался очень длинный день.
Вот тут-то и кроется вторая причина, из-за которой Рип крайне недоволен местом нашего обитания. Наш дом со всех сторон окружен высокой верандой, откуда на землю ведет лесенка. А Рип страдает редким психическим расстройством.
Бедняга безумно боится лестниц.
Это у него со щенячьего возраста. Ветеринар объяснил, что Рип, вероятно, испытал необратимую психическую травму в детстве. Как это могло случиться — ума не приложу. Может быть, мамочка таскала его вверх-вниз по лестнице, колотя головой о каждую ступеньку? Я не раз и не два пытался заставить глупого пса спуститься по лестнице, размахивая перед его носом сочным бифштексом, но увы! Рип и с места не сдвинулся. Сидел у верхней ступеньки, склонив голову набок, и смотрел на меня большими грустными глазами.
Я уже поднимался на веранду, когда Рип, покончив с одним представлением, перешел к новому, изобразив сцену из фильма «Лесси возвращается домой». Можно подумать, что мы с этим дурачком год не виделись. Он извивался, как бесноватый, виртуозно крутил хвостом, танцевал на задних лапах и взвивался в воздух. Меня бы это тронуло больше, если бы я не знал, что для Рипа это рутинная процедура, неважно, уходил я на целый день или отошел на пять минут в магазин.
— Молодец, Рип, хороший мальчик. — Я говорю эти слова постоянно, но Рип, кажется, все никак не может наслушаться. Он окончательно ошалел от радости и, вращаясь вокруг невидимой оси, принялся совершать умопомрачительные прыжки, доведя себя до полного исступления.
Когда же я оказался почти наверху, он прекратил истерику и, стремглав бросившись к лестнице, остановился у края настила. И замер в ожидании. В ожидании меня, разумеется: пока я подниму все тридцать его ерзающих килограмм и отволоку вниз, во двор.
Может, поэтому меня устраивает наш уединенный уголок: из-за необходимости каждый день, утром и вечером, таскать этого дуралея туда и обратно. Чтобы Рип мог сделать свои дела во дворе, а не на веранде. Это, конечно, сыграло решающую роль при покупке столь отдаленного от цивилизации жилища. Но Рип молодец. Он ни разу ещё не оплошал, пока мы здесь живем. Или у него непомерно огромный мочевой пузырь, или он может давать уроки самообладания и выдержки.
Стоило мне преодолеть последнюю ступеньку, как Рип одним прыжком оказался у меня на руках. Ага, значит, ему действительно невтерпеж. Я едва устоял на ногах и прохрипел:
— Рип, никогда, никогда, никогда так больше не делай! Понял, мальчик? НИКОГДА.
Не знаю, зачем я ему это говорил. Пес явно не владеет английским языком. Он продолжал извиваться и даже пытался лизнуть меня в лицо, пока я не опустил его на траву.
