Антон Антонов-Овсеенко - Проект «Украина». Три войны России с Украиной
Конец режима гетмана в Украине фактически совпал с другими переменами в Европе, оказывавшими серьезное влияние на происходившее на территориях бывшей Российской империи. В ноябре пала монархия в Германии, одновременно распалась Австро-Венгрия, войска этих уже бывших империй готовились возвратиться с территории Украины домой, но с юга России, наоборот, готовились к высадке войска Антанты. На Дону набирала силу Белая армия.
В декабре 1918 г. в Украине установился новый режим, известный как Директория Украинской народной республики: ее председателем стал бывший глава Генерального секретариата УНР Владимир Винниченко, а головным атаманом — Симон Петлюра. Оба они сработались еще во времена Центральной рады в 1917 г., когда Винниченко возглавлял Генеральный секретариат (правительство), а Петлюра — военное министерство.
Считается, что Директория была менее «буржуазной», чем правительство Скоропадского, и более «социалистической», но главное, что продолжало не устраивать в Украине всех ее «друзей», — что новое правительство претендовало на самостоятельность в большей степени, чем правительство гетмана. Поэтому Директории в течение двух лет нахождения у власти в Украине приходилось постоянно отбивать атаки большевиков, частей Добровольческой армии и польских формирований.
С Польшей в итоге Петлюре пришлось заключить договор, по которому Галиция как часть бывшей монархии Габсбургов отходила Варшаве. Поляки за это пообещали оказать содействие атаману в войнах с главным противником — большевиками, но, вот беда: сама Галиция, провозгласившая Республику Западная Украина, с этим не соглашалась. Тем не менее, и галичанам в итоге пришлось согласиться с потерей едва обретенной свободы: после кровопролитной войны Москва заключила с Варшавой свой договор, по которому западные земли Украины переходили Польше, а восточные — Советской России.
А теперь — все то же самое, но подробно.
Первый универсал
Генерал Антон Деникин при описании того положения, в котором находились основные воюющие страны к весне 1917 г., замечал, что «превосходство войск Антанты над армиями центральных держав составляло примерно 40 %: в то время союзники черпали людские запасы в колониях, Германия выкачала уже из своей страны все, что мог дать народ, все возрасты от 17 до 45 лет… немцы… для работ использовали широко и беспощадно пленных, особенно русских, и население оккупированных стран… промышленность в Германии испытывала жестокое потрясение… В Австрии положение было не лучше: Галиция была разорена войной, двукратным переходом из рук в руки, беженством и болезнями»[39]. В этих условиях в России грянула Февральская революция.
В период между февралем и октябрем 1917 г. большинство украинского парламента — Центральной рады Украины и правительства в лице Генерального секретариата не ставило перед собой задачу немедленного выхода из бывшей Российской империи (как, например, новые власти в Польше), но стремились добиться широкой автономии в составе создаваемого демократического государства[40]. И это несмотря на то, что политические деятели в Киеве и за границей прекрасно отдавали себе отчет в природе неослабных притязаний России на политическое верховенство во взаимоотношениях с Украиной и в том, что эти притязания вряд ли ослабнут — даже с учетом таких кардинальных изменений в государственном устройстве, которые произошли в феврале 1917 г. Природа этих притязаний заключалась в феодальной привычке России к расходованию богатейших сырьевых и человеческих ресурсов Украины. Владимир Винниченко, занимавший пост главы Генерального секретариата УНР в 1917 г., отмечал в своих воспоминаниях: «Речь о том, что все русское государство, все его классы и группы относились без особого уважения к украинскому возрождению. И до войны, и до революции, как и в момент самой революции, украинство располагало слишком незначительным количеством защитников среди русской демократии. / Причин тому много. Основной причиной, как и во всех явлениях человеческой жизни, была причина экономического, материального характера. То, что сподвигло московских самодержцев на брутальное расторжение переяславского трактата и на систематическое обнищание украинской нации, то же самое спровоцировало русскую демократию к защите украинства от царизма. А именно: богатства украинской земли. Украина, эта “житница России”, со своими 30–35 миллионами населения, чрезвычайно симпатично окаймляла необозримые просторы империи. С Украиной русский народ имел более импозантный вид, чем без нее»[41].
Речь о том, что все русское государство, все его классы и группы относились без особого уважения к украинскому возрождению.
С политической же точки зрения признание реальной автономии Украины неминуемо вело к признанию ее национальной самобытности. «А это означало, — как справедливо отмечал Винниченко, — сразу уменьшить “единый великий русский народ” на 30–35 миллионов. С другой стороны, это означало перестать быть единым, бесконтрольным хозяином богатой, плодородной, сахарной, раздольной, хлебной территории. Далее это означало признать не только за царизмом, но и за самим собой вековую кривду в отношении украинского народа. А это влекло за собой обеднение Великороссии, перемещения ее с позиций самодержавного народа на позиции соучастника с другими народами России»[42].
В поддержку этих своих доводов Винниченко обращает внимание на то, что в 1917 г. Временное правительство единогласно (Винниченко это подчеркивает) отказало Центральной украинской раде в праве на провозглашение автономии. Что, мягко говоря, не соответствует действительности: на самом деле Временное правительство в лице его главы кн. Георгия Львова, лидера кадетов — министра иностранных дел Павла Милюкова и адвоката Александра Керенского, занимавшего пост министра юстиции в первом составе правительства, вовсе не отказали Украине в праве на оформление автономии (более того — в целом не возражали), но переадресовали этот вопрос на усмотрение Учредительного собрания.
Сами попытки к определению более свободного государственного статуса украинские деятели начали предпринимать тотчас после того, как в России пало самодержавие. Лидер кадетов Павел Милюков свидетельствует, что кабинет в первых же своих решениях стремился исправить все те нарушения и несправедливости, которые допускала ранее центральная власть Великороссии в отношении народов и стран, входивших в империю. Так, уже 6 марта 1917 г. был подписан манифест о Финляндии, которым отменялись все конституционные нарушения, «совершенные с самого начала русификаторской политики Бобрикова (то есть с 1892 г.), даровалась полная амнистия лицам, боровшимся с русским правительством за права Финляндии»[43] и т. д. И в следующем вопросе — о Польше Временное правительство по настоянию Милюкова высказалось за полную независимость «объединенной из трех частей этнографической Польши»[44], однако ввиду германо-австрийской оккупации выпустило не манифест, а воззвание с призывом совместно бороться «за нашу и вашу свободу».
«Житница России» чрезвычайно симпатично окаймляла просторы империи. С Украиной русский народ имел более импозантный вид, чем без нее.
Но почему тогда в вопросах о Польше и Финляндии Временное правительство сочло свои полномочия достаточными для принятия столь кардинальных решений, а в случае с Украиной решило отослать ее делегатов к Учредительному собранию? Дело в том, напомним, что Польша и Финляндия, в отличие от всех остальных унифицированных губерний империи, к которым относилась и Украина, пользовались правами автономий еще до Февральской революции 1917 г., то есть при самодержавии. Но несмотря на это, узнав о «вольнице» для Польши и Финляндии, ко Временному правительству тотчас потянулись ходоки и от бывших унифицированных губерний, не только от Украины. Так, 18 марта 1917 г. кн. Георгия Львова посетила с требованием, подобным украинскому, литовская делегация. Но, как считал Павел Милюков, решение о немедленном предоставлении автономии всем желающим «предрешало бы будущее устройство России, и уже поэтому должно было быть отложено до Учредительного собрания»[45].
Примерно в то же самое время, когда кн. Львов принимал представителей от Литвы, у него побывала и делегация от Украины, состоявшая из петроградских жителей: А. И. Лотоцкого, М. А. Корчинского, М. А. Славинского, Гогеля, Т. Гайдара и Лободы. Все говорит за то, что эта делегация заранее согласилась с необходимостью отложить вопрос о государственном статусе своей страны до Учредительного собрания, да и текущие требования хотя и были обширными, но отличались умеренностью: назначить в украинские губернии лиц, знакомых с краем и языком, назначить губернскими комиссарами украинцев, учредить при Временном правительстве пост комиссара по украинским делам, ввести украинский язык в судопроизводство, преподавание и т. п.[46].
