Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич
Интеллигенция же объединялась с бизнесом, нуждающимся в знаниях и ищущем себе оправдания и развлечения в культуре, – а технологии, финансы и моды (политическое значение которых в России традиционно принято драматически недооценивать) по-прежнему шли почти исключительно с Запада. Этот формирующийся конгломерат постепенно привыкал ориентироваться на прежде всего либеральный, про-британский Запад (да и ценности колонизированных народов Востока осмыслялись с основном в западных категориях) как источник своих ценностей, а затем и служить ему, – причём в усугубляющемся противостоянии с царской властью.
В феврале 1917 года именно этот конгломерат, уже привычно, на уровне рефлексов опираясь на либеральный Запад, смел империю, – однако его собственные политические представители были не более чем обслугой этого Запада и не смогли удовлетворить ни одну из насущных потребностей общества, которые они сумели достаточно эффективно эксплуатировать ради захвата власти.
В результате в 1917–1938 годах Россия спасла себя большевиками, которые, в свою очередь, смели либеральных представителей Запада (сначала непосредственных, а затем опосредованных Коминтерном) и ценой чудовищных жертв преодолели кровавый хаос, восстановив, хотя и далеко не сразу, российскую государственность, ориентированную на национальные интересы.
Однако в силу решения прежде всего непосредственно военных задач Советская власть по своему духу являлась преимущественно военной, – и это восстановление произошло по старым лекалам отторжения «орденом меченосцев» интеллигенции и хозяйственных деятелей, а также либеральных веяний Запада как таковых.
В результате с исчезновением мобилизующей внешней угрозы уничтожения общественное развитие повернуло на старую колею, и историческая трагедия России воспроизвелась на рубеже 80–90-х годов XX века чудовищным аналогом либерального Февраля 1917 года, который мы до настоящего времени, рискуя как цивилизация погибнуть в его разложении, никак не можем преодолеть.
Как отмечает А. И. Фурсов, в 60–70-е годы Советский Союз одержал две тактические победы над Западом, которые обернулись колоссальным стратегическим поражением.
Сначала «с условными Ротшильдами против условных Рокфеллеров» СССР (его Московский народный банк был крупнейшим, – хотя в силу отсутствия стратегического мышления у советских руководителей и отнюдь не самым влиятельным, – банком лондонского Сити) создал рынок евродолларов, лишивший финансовые власти США контроля за финансами Европы и создавший возможность обратного воздействия.
Затем «с условными Рокфеллерами против условных Ротшильдов» Советский Союз создал грандиозную систему экспорта нефти и газа в Европу, создав экономический симбиоз с ней и обеспечив тем самым предпосылки для создания нового, евразийского, гиперконтинентального субъекта глобальной конкуренции.
Обе эти операции принесли Советскому Союзу огромные деньги и глубокое политическое влияние, – однако вырастили внутри него поколение управленцев, тесно связанных с либеральным Западом, не мыслящих себя вне его, являющихся его сторонниками и поклонниками и, соответственно, ненавистниками своей страны. Именно эта социальная группа стала питательной почвой нынешней реинкарнации либерализма, ударной силой Запада, его «пятой колонной», уничтожившей в конечном итоге советскую цивилизацию.
Ситуация была качественно усугублена марксистским начетничеством – фундаментально ошибочным восприятием понятия «рабочий класс».
При всех своих недостатках советская управляющая элита, последовательно стараясь придерживаться марксистской идеологии, честно и последовательно пыталась служить рабочему классу. Однако её руководство оказалось не в состоянии осознать, что уже даже первая научно-техническая революция сделала передовым классом общества принципиально новый рабочий класс – инженерно-технических работников (ИТР), а занятые на традиционных рабочих должностях стали в условиях технологий, уже позволявших массовую автоматизацию, «уходящей натурой».
В результате советская управляющая элита, ориентируясь на «старый», индустриальный рабочий класс, в силу фундаментального изменения технологического положения и социальной роли последнего из прогрессивной общественной силы незаметно для самой себя стала силой реакционной.
Отказ от служения новому прогрессивному слою (ИТР) породил принципиальный конфликт политической власти с по-настоящему передовой частью общества и сделал последнюю (в лице технической, то есть подлинной интеллигенции) объективным противником государственности, превратившей себя с точки зрения технологического (а значит, и социального) прогресса в реакционную силу.
Это вызвало враждебность интеллектуальной советской элиты, а со временем и передовой части советского общества (ИТР) к своему государству и, в итоге, общий катастрофический крах и гибель советской цивилизации.
Враждебность советской управляющей элиты к определяющей будущее технической интеллигенции была вызвана и переориентацией хозяйствующих субъектов со снижения издержек на рост дохода (непосредственно вызванной реформой Косыгина – Либермана, а фундаментально – неприспособленностью планирования к усложнению экономики, вызванной научно-технической революцией [18]).
Завышение издержек – более естественный для монополий (созданных индустрией и не сдерживаемых конкуренцией в позднесоветской «экономике распределения») способ увеличения дохода, чем технологический прогресс. Это породило самоубийственное отторжение советской управляющей элитой обеспечивающей прогресс социальной группы, стремящейся к созданию и «внедрению» (этот термин с обескураживающей откровенностью выразил противоестественность процесса для управляющей системы) новых технологий, – и её ответную враждебность.
Сегодня Россия слишком хорошо видит, что продолжение торжества ориентированного на Запад и способного заниматься лишь её грабежом либерализма может закончиться только её уничтожением. Залог будущей победы и возрождения России заключается в общем для нашего народа осознании и неприятии Катастрофы (вместо восторженного стремления к ней, характерному для либеральных революций февраля 1917-го и 1990–1991 годов), общем понимании того, что либерализм несет России смерть и открыто жаждет её смерти, изощренно и разнообразно оправдывая и призывая её.
Российские либералы (за исключением ненавидящих Россию в силу доминирования у них этнического мышления и глубокого расизма) пришли к этому состоянию и к выполнению этой роли часто незаметно для самих себя, – на первом этапе своей трансформации искренне исходя из любви к свободе, утверждения суверенитета и самоценности личности, отрицания её подчинения обществу, частью которого она, если и не является, всё равно должна быть хотя бы для собственного гармоничного развития.
Последовательно стремясь к обеспечению индивидуальной свободы (уже в этом заключалась психоисторическая ловушка либерализма, виртуозно подменяющего конструктивную и позитивную «свободу для» деструктивной и разрушительной «свободой от»), они в политическом плане – совершенно естественно и логично – стали опираться прежде всего на наиболее свободную часть общества.
В позднем Советском Союзе, в отличие от 60-х и даже первой половины 70-х годов, это была уже не инженерно-техническая интеллигенция (прикованная к необходимости постоянно зарабатывать себе на жизнь хотя бы подчинением начальству), двигавшая демократизацию, а нелегальный (а с конца 80-х – и легальный) бизнес.
Опираясь на этот бизнес, либералы при помощи массового участия инженерно-технических работников, составлявших основу советского среднего класса, свалили Советскую власть и затем (не только из-за своей беспомощности, но и для облегчения спекуляций бизнеса) уничтожили этих работников в социальном плане, лишив их каких бы то ни было жизненных перспектив и обрушив их в нищету.
После этого оказалось, что для политического успеха необходимо опираться не просто на наиболее свободную часть общества – класс предпринимателей, но именно на его наиболее сильную часть.
