Олег Матвейчев - Суверенитет духа
В политике так же. Хотят того государства или нет, знают об этом или нет, но они уже есть единство монархического, аристократического и республиканского принципов. Там, где они этого не знают, там, где нет соответствующего закона, там вопреки закону возникают протезирующие, компенсаторные явления. Ну, например, есть государства, которые не считаются монархиями по закону, и у них закреплен не принцип наследственности для первого лица, а принцип выборности (как калька с принципа для «всеобщности») или принцип «карьерности», (как калька с принципа для «особенности»). Но реально мы видим, что все равно, будь то президент, будь то генеральный секретарь, выполняют, скорее, функции символьные, функции монархические, функции «ставящих последнюю подпись», функции «отцов народов». Или есть такой оригинал, кто считает, что президент, например, США это больше, чем символ, что в процессе выборов там реально выбирают самого умного, волевого, достойного? Тяготение к наследственной передаче власти есть не только в Южных Кореях и Азербайджанах, но и в… США, где практически через раз Буша-старшего сменил Буш-младший, а Клинтон чуть не назначил свою жену… Все государства-уроды, то есть те, кто доводит себя до идеала не через правосамосознание и проявление права в законах, а через незаконное протезирование, в перспективе менее жизнеспособны. Да, голем может вырасти большой (уроды часто именно гипертрофированны и нечеловечески сильны), но внутренний порок, гнилой фундамент не позволит развиваться дальше. Несмотря на успехи СССР в 1930-е годы, в войну и после войны, гегельянцам (например, Ивану Ильину) всегда было очевидно, что государство умрет в силу внутренних пороков и накапливающихся противоречий, процессов систематического разложения, производства внутри себя компенсаторных процессов, которые его убивают. Внешнее воздействие могло лишь ускорить это. Так же очевидно, что умрут и США, несмотря на их видимые успехи в XX веке. Они всегда жили в тепличных условиях, но мир глобализуется, а внутренние противоречия, вызванные глубинными пороками системы, которые не изменить (представить, что США добровольно, например, перейдут к монархии невозможно, а это только одна из проблем…) будут наносить удары, пока Америка не рухнет еще более безобразно, чем СССР. То же ждет и Китай, кстати.
А в роли смертельных вирусов, могильных червей, жуков и саранчи выступают свободные радикалы (террористы, оффшорные бизнесмены, криминал, вольные анархисты, просто беженцы из «неудавшихся государств», ищущие лучшей доли, космополиты и вечные диссиденты). Они есть продукты распада и гниения прежде рухнувших государств. Поэтому на самом деле если государство хочет выжить, оно должно заботиться не только о своей внутренней идеальности и здоровье, но и о здоровье и идеальности соседей и вообще всех. Потому что трупный яд поверженного врага может случайно попасть в собственную рану… Смерть государства приводит к тому, что никто не гарантирует собственность, а это делает невозможными инвестиции и капитализацию, останавливает экономический рост. Поэтому ТНК, которые сейчас борются с государствами, в конце концов роют могилу и себе. Они рубят сук, на котором сидят. Но сейчас их интересует прибыль.
Три мировые войны в XX веке привели к множеству огромных разлагающихся государств-трупов и такому же количеству раненых государств-инвалидов. Вся эта гниль и мерзость, продукты распада заражают своей «идеологией черни», идеологией антигосударственничества, идеологией конфликтности все остатки здоровой государственной нравственности, идет регресс правового самосознания. Идет везде. Носители нигилизма, гангрена всеобщей коррупции, проникают всюду. Наиболее не защищены как раз те, у кого не было прививки. Так, например, Европа, внешне более здорова, чем Россия, но с гораздо более слабым иммунитетом. Гибель СССР, бомбежки Югославии, разорение колоний, постоянная политика «разделения и властвования» по отношению к арабам и новые вторжения, все это отразится, прежде всего, на Европе. Уже отражается. Очень вероятно, лет через 20 никакой Европы уже и не будет. Но это, в свою очередь, опять ударит по нам. Ударит по всем, как и гибель США, и гибель Китая, гибель кого угодно. По ком звонит колокол? И по тебе тоже.
Распад мировой системы, превращение ее в кишащую гниющую массу, в толпы кочевников, дело ближайшего XXI столетия. Но что вырастет на этом кладбище?
Политика умерла! Да здравствует поэзия?Совершенно очевидно, что советы строить сейчас монархию и некоррупционную вертикаль власти могут лишь отсрочить неминуемую гибель, попытки кого-то «не пускать» — безнадежны, попытки воевать с другими (как делают США) — это логика «умри ты сегодня, а я завтра», потому что погибший враг тащит в могилу и тебя.
Радикальный фронт государственников против свободных радикалов мог бы, возможно, изменить расклад сил и судьбу мира. Но это потребовало бы серьезного изменения мышления.
Во-первых, лидеры государств должны были бы перестать бороться между собой, прекратить геополитическую возню, выгнать поганой метлой из советников всех игроков на «мировой шахматной доске» и любителей устраивать кризисы.
За один стол должны сесть и Буш, и Ким Чен Ир, и Блэр, и Лукашенко, и Путин, и Ху Дзяньтао. Соответственно, всеобщему нападению этих севших за единый стол государственников, должны были бы подвергнуться не только Бен Ладен и Басаев, не только Березовский и Закаев, но и Сорос с Кеннетом Дартом. Должен быть нанесен совместный удар по терроризму, наркомафии, преступности, оффшорному транснациональному бизнесу и тому подобное.
Это, однако, выглядит как утопия. Но никто не мешает какому-то лидеру, например, президенту Путину, выступить на весь мир с идеей «нового мышления». Хотя ничего старее и консервативнее, чем это «новое мышление», пытающееся только отчаянно тормозить по пути в пропасть, — нет.
Все, что делается в политике и что говорится о ней, базируется на том фундаменте, который изначально был заложен в греческой науке и уже более 2000 лет назад доведен до совершенной логической ясности. Слово «политика» происходит от слова «полис», город-государство, некое множество. Поэтому теории политики, родившиеся в греческом мире городов-государств, в конце концов, могут привести только к тому миру, из которого они родились. Как во «Властелине колец»: кольцо не просто инструмент, оно всегда тянется к своему хозяину, так и политология не есть независимая не от чего наука, она превращает мир в то, откуда она сама вышла, в множество мелких полисов, вто, что можно назвать «феодальной раздробленностью» с ее бесконечными войнами.
Если не желаем миру такой судьбы, если мы желаем хотя бы, чтобы после ее осуществления, если ее суждено претерпеть, на кладбище все-таки что-то выросло, а не возникла ядерная пустыня, мы должны уже сейчас думать о новом фундаменте, о новых возможностях, об абсолютно новой категориальнойсетке политической мысли.
Нужно совершенно отказаться от перегноя таких понятий как «власть», «диктатура», «демократия», «левые», «правые», «консерватизм», «либерализм»… Все это принадлежит прошлому и вместе с ним уйдет. Надо, однако, не просто начинать с «чистого листа». Надо покопать неиспользованные возможности, как истории, так и мышления. И иметь в виду опыт всей многотысячелетней истории и политического мышления, который заканчивается столь трагично.
В каком направлении искать? Банальность и скудность советов, которые можно вытащить из мировой политической мысли, однако, не может не настораживать. Советы, которые даны выше, можно дать всегда и везде, а значит, они неприменимы… никогда и нигде. Ну, представьте, что в 1933 году мы бы посоветовали Сталину вводить монархию или развивать гражданское общество… Дело не в том, что он бы не воспринял это по политическим и идеологическим соображениям. Не воспринял бы — и правильно бы сделал. Он занимался в тот момент другим, решал другую историческую задачу, а именно готовился к мировой войне, неизбежность которой была понятна уже в 1929 году. Отсюда и коллективизации, индустриализации и другие дела Сталина. И если бы они шли хоть чуть-чуть медленнее, то война, очевидно, была бы проиграна, это знает любой, кто действительно всерьез изучал военную историю этой войны. Сталин обладал историческим мышлением.
Политическая мысль, вышедшая из метафизики, — неисторична. Именно неисторична, а не просто неистинна или абстрактна. Констатации политологии истинны, но это мертвые истины. Какой должна была быть наука, которая не мыслила бы в понятиях (так как понятия есть концепты по определению над-эмпирические, над-временные)? Такая наука перестала бы быть наукой, как чем-то отдельным от практики. Такая политическая практика не просто приближалась бы к живой речи, которая исторична, которая есть «здесь и сейчас», которая моментальна, событийна, мгновенна, она должна была бы стать поэзией. Поэзией должны быть и поступки, сама политика (недаром среди радикалов популярен именно ислам с его пророком-поэтом-воином Магометом).
