Искры. Подпольные историки Китая и их битва за будущее - Ian Johnson
С фильмами еще сложнее. Большинство из них снабжены субтитрами, но многие из китайских подпольных документальных фильмов выходят не совсем обычным способом - например, в определенный год или сезон, чтобы получить награды кинофестивалей. Ху Цзе, например, часто выкладывает свои фильмы на YouTube, а затем продолжает перерабатывать их в течение нескольких лет. В результате трудно определить, когда именно вышел фильм и может ли кинофестиваль считать его актуальным. Он и другие китайские кинематографисты хотят, чтобы их фильмы были в свободном доступе, чтобы их могли скачать жители Китая, что еще больше усложняет задачу фестивалей по продаже билетов. Несмотря на эти проблемы, меня поражает, что такие люди, как Ай Сяомин и Ху Цзе, сняли десятки документальных фильмов и до сих пор не стали объектом ретроспектив.
Одна из причин может быть связана с эстетикой. Режиссер Ван Бин, снявший фильм о Цзябяньгоу, представлен во французской художественной галерее и считается артхаусным режиссером. Однако другие режиссеры, о которых я рассказывал в этой книге, не попали в этот редкий круг. Возможно, это просто невезение, а возможно, и то, что их работы считаются слишком "журналистскими", в то время как большинство зарубежных кинофестивалей предпочитают эстетизированные работы.
И, конечно, возникает вопрос политики. В прошлые годы зарубежные кинофестивали были местом, где китайские кинематографисты, не относящиеся к основной массе, могли получить свою аудиторию. Но для андеграундных фильмов такие возможности существовали редко, а в последние годы и вовсе сократились. Как показали исследования, некоторые зарубежные фестивали не хотят приглашать независимых китайских документалистов, потому что эти фестивали зависят от фильмов, снятых в Китае или финансируемых Китаем.
В совокупности это отсутствие взаимодействия с китайскими критическими мыслителями вредит нашим собственным приоритетам. Мы часто сетуем на отсутствие интереса к Китаю среди молодежи. Все меньше и меньше людей изучают китайский язык или едут туда учиться. Приезд таких вдохновляющих людей в качестве резидентов, наставников и лекторов, а не беженцев, оказавшихся на краю пропасти, приобщил бы наше общество к живым традициям китайской цивилизации.
Я построил эту книгу как движение от прошлого к настоящему и будущему. Последние главы (о вирусе, пограничных территориях и отшельнических стратегиях выживания) указывают на то, как это движение, вероятно, будет развиваться. Позвольте мне обсудить эти сдвиги немного подробнее, особенно потому, что они указывают на будущие изменения в движении
Один из важных сдвигов заключается в том, что центр тяжести частично переместился за границу. После разрушения Гонконга как безопасного убежища Тайвань показался следующей логической базой для китайских общественных интеллектуалов. На острове преобладают этнические китайцы, и большинство людей говорят на мандаринском китайском языке. Он также является оплотом традиционной китайской культуры и ценностей и отличается процветающими религиозными общинами, оживленной прессой и независимой издательской сценой.
Но значение Тайваня ограничено. Хотя когда-то Тайванем правили чиновники Гоминьдана с материка, с тех пор сменилось несколько поколений. По мере того как Китай становится все более авторитарным, многие молодые тайваньцы хотят порвать связи с Китаем и не интересуются его сражениями. Они ищут свою идентичность внутри страны, а не через Тайваньский пролив. Некоторые мечтают о формальной независимости от материка. Другие считают, что у них больше общего с островными государствами региона, такими как Япония, Филиппины и Индонезия. А некоторые тайваньские политики, похоже, опасаются разгневать Китай, предлагая визы или убежище китайским интеллектуалам. Это может измениться, но пока Тайвань не является центральным местом для китайских мыслителей и диссидентов, ищущих зарубежную базу. Многие посещают его, но большинство оказываются в другом месте.
Вместо этого оппозиция сосредоточилась в Северной Америке и Европе, где местные китайские общины, фонды и университеты с большей вероятностью поддержат их работу. В прошлом изгнание такого рода означало неактуальность. Мало что было более отрезвляющим, чем наблюдение за тем, как важные диссиденты, такие как Вэй Цзиншэн, становились маргиналами после того, как покидали Китай. Некоторые из них ухватились за экстремистские идеи и стали чудаками.
Некоторые из них могут быть неизбежной формой культурного шока для людей, которые всю жизнь боролись с авторитаризмом и внезапно оказались брошенными в общество с ограниченными границами. Но некоторые предыдущие поколения изгнанников, возможно, не смогли бы вернуться в Китай. Новое поколение критически мыслящих людей лучше умеет пользоваться цифровыми технологиями, чтобы оставаться в контакте с людьми внутри Китая. Мы видели это на примере блокировки "Ковида", когда люди в Китае выкладывали видео в Twitter или YouTube, чтобы сохранить созданный ими материал, позволяя другим в Китае скачать его, переработать и разместить в китайских социальных сетях.
Это достигло апогея во время протестов "чистой бумаги" в конце 2022 года, когда демонстранты держали в руках чистые листы бумаги в знак протеста против цензуры. Во время этого удивительного излияния гнева и скорби Twitter и Instagram стали местом сбора цифрового сопротивления: люди в Китае одновременно писали в них и черпали из них информацию. Это еще раз показало, что, хотя технология VPN есть у относительно небольшого количества людей в Китае, лишь малой части из них нужен доступ к интернету без цензуры, чтобы оказать влияние на ситуацию внутри Китая.
Именно таким образом Цзян Сюэ продолжает находить свою аудиторию. Ее статья о Новом годе 2023 была размещена на запрещенном в Китае сайте (www.ngocn2.org), но читатели просто преобразовали ее в фотографическое изображение, известное по суффиксу .jpeg в имени файла. Их легче размещать в китайских социальных сетях, поскольку они эквивалентны размещению изображения, что затрудняет блокирующему программному обеспечению чтение файла и вычленение чувствительных слов и фраз. Эти методы, вероятно, устареют, и не стоит романтизировать их как панацею от цензуры. Но трудно игнорировать то, как подпольные историки находят способы достучаться до китайской аудитории в критические моменты национальных дебатов.
В каком-то смысле подпольных историков можно рассматривать как пионеров методов, используемых более широкими слоями населения во время кризисов. Как историки-подпольщики использовали VPN для размещения видео или публикации за рубежом, так и удивительное число участников 2022 протестов против блокировок Ковида. Их способность делать это показывает, что обход брандмауэра не является чем-то ограниченным для нескольких людей с особыми возможностями, а легко осуществим - если в этом есть осознанная необходимость.
Параллельным изменением в движении является более внутренняя ориентация: многие контр-историки рассматривают свои работы как капсулы времени. Такие люди, как Тайгер Темпл и Ай Сяомин, знают, что их работы, вероятно, никогда не будут свободно транслироваться в Китае при их жизни. Но они продолжают верить, что их работы будут иметь
