Николай Плахотный - Великая смута
По первому же зову лежебока вышел из-за укрытия. Пахомыч, помахивая сухариком, прямиком двигался к грузовикам. Козла прельстил хлебный дух: пуская слюни шел он следом. За ним потянулась и предназначенная на убой скотина. Десять минут – скотовоз полнехонек! Через специальный лаз козла вываживают наружу и ставят во главе следующей группы. Ни брани, ни крови! Загруженные по завязку машины точно по графику отбыли на мясокомбинат. Козел же с чувством исполненного долга вернулся в свое логово, где его ждала свежая охапочка сена.
Вот и на стрижке овечек чабаны решили проверить притягательность рогатого уникума.
– Выводи! – решительно скомандовал Колядин.
А уж Инициатор тут как тут. Потряхивая сивой бородой, хозяйски обошел сгрудившихся в кучу овец. Что-то проблеял, видимо, взбодрив колеблющихся собственным примером, и смело повел всех туда, куда надо. Ни одна овечка не сачканула, не задержалась, не затаилась в темноте. Вышли на свет даже хромые и больные, на ходу глядя в глаза козла.
Теперь наступил наш черед. Началась поголовная стрижка. Работенка колготная, пыльная, нудная. Словом, на любителя. А платят за нее гроши. Но дело есть дело. Приходит время – овечек надо стричь. Не буду вдаваться в подробности, как при умопомрачительной жарище обрабатывали мы ножницами отару. Несмотря ни на что шерсть-таки взяли. Когда тюки взвесили, оказалось 847 кило. Удачливей всех был Попов со своим племяшом Сашкой. В былые времена в честь таких работников на флагштоке возле конторы правления подымали вымпел и зажигали красную звезду. Мы же устроили для себя мужицкие посиделки.
Был товарищеский обед, который венчала чабанская каша. Непосвященный, пожалуй, скажет: «Эка невидаль!» Но так рассуждают только профаны, да и то до первой ложки. Подсередненские чабаны готовят свое фирменное яство из четырех мяс – молодой баранины, говядины, свинины, курятины. Всего в ней 24 компонента, причем счет таинственный. Почему-то в котле должно присутствовать четное число петушиных гребешков и нечетное куриных желудков. В качестве приправы берут корешки семи лесных трав. И то это всего лишь малая каша. Рецепт же большой ведом только деду Кузе.
У нас за кашевара был Попов. Остальные прохлаждались, курили самокрутки. Папиросы, сигареты колхозникам нынче не доступны. Вернулись к самосаду. Мешают с чабрецом и донником. С непривычки глаза на лоб лезут. Мужикам же хоть бы хны! Затягиваются в полную силу да похваливают взрывчатую смесь.
Совсем обеднело село. Жизнь на земле вообще бы прекратилась, кабы не шальной товарообмен. Идет такой бартер, какого свет еще не видывал. Всех, кажется, превзошли кооператоры из Мухоудеровки (родина Инициатора). Тамошнее АО за сданную на переработку свеклу получило четыре или пять большегрузных машин сахарного песку. Конечно, лучше бы живые деньги, два года как колхозники зарплату не получают. С жратвой еще куда ни шло, огородиной перебиваются. С одежкой же беда, вернее, без нее. Мужики и бабы совсем ведь пообносились.
А тут как-то вечером кладовщик Сапелкин вошел в кабинет председателя с предложением: он, дескать, самолично берется реализовать общественный продукт на взаимно выгодных условиях. Сказано было: «Твори, но под личную ответственность». И дело пошло. Правление выдало кладовщику документ, будто сахар евонный, то есть получен в результате переработки свеклы с приусадебного надела, вроде бы как на давальческих началах. Бумага была сфабрикована суконным языком да заковыристо. Но именно филькиным грамотам милиция почему-то больше верит.
Первый шаг – и сразу же потрясающая удача. Мешки с сахаром выменяли на шоколадные наборы московской фабрики «Красный Октябрь», изготовленные, как ни странно, где-то в Африке, а в Придонье доставленное из республики Саха. Смущало то, что сладкое менялось на сладкое же. Потому поиски продолжили. Нашелся желающий взять конфеты в обмен на дамское белье французской фирмы «Папагей». Прослышав о том краем уха, мухоудеровские модницы задрожали от нетерпения, сказали Сапелкину: «Пусть товар везут, да побыстрей. Два года жили без получки, еще потерпим!» Но когда деликатные дамские штучки прибыли в местную глубинку, то выяснилось, что гарнитуры, похоже, скроены были для девочек-подростков. Прозрачные лифчики не прикрывали целиком даже сосцы полнотелых колхозных дам.
Ну и намучился Сапелкин с тем шмотьем! Правление выделило ему трех помощников. Мужики оказались пронырливыми. Любителя женской галантереи нашли на другом конце России, аж на Чукотке. Правда, предлагаемый в обмен товар тоже был «специфичным». За исподнее бельишко полярные бизнесмены предлагали звено американских бомбардировщиков типа «Стэлс», которые в свое время отличились в боях под небом Ирака. Хорошо еще, что самолеты были в разобранном виде: колхоз их завозить не стал, а просто по Интернету (заочно) обменяли на бумажники и косметички из рыбьей кожи, которые вырабатывают по соседству, в областном центре.
Казалось, конца не будет бартерной цепочке. Был и такой вариант. Туристическая фирма предложила мухоудеровцам пакет (в полторы тысячи штук) двухнедельных путевок на Канарские острова с заездом в Монте-Карло. В таком разе из поля зрения местной администрации исчезала значительная часть трудоспособного населения. Оно же могло не только задержаться, но и не возвратиться. Скандал на всю область. А главное – кто бы налоги платил в государственную казну.
Наконец свершилось. Дистрибьютер Дурнев (разговор велся по сотовому телефону) предложил за шальные путевки партию сахарного песку. Председатель правления дрогнувшим голосом сказал, чтобы Сапелкин даже не торговался.
И вот оно, новое чудо! После долгого кружения по планете в Мухоудеровку вернулся тот же самый товар, с которым незадачливые колхозники вышли было на мировой рынок. Образовалась, правда, маленькая недостача. В партии не хватало четырех или пяти мешков. Но то была такая мелочь, в сравнении с тем, чем вообще рисковали. Сахар с ходу оприходовали и через день, к общей радости, раздали на трудодни. А уж конкретным продуктом всяк распорядился по собственному усмотрению. Если честно, в основном перегнали на самогон. И дело с концом.
Пока на поляне мы праздно разглагольствовали, Попов колдовал над кашей. Наконец громогласно объявил:
– Прошу работников к столу.
На широко разостланном брезенте места хватило всем. Получился прямо-таки царский стол. Каждый выложил прихваченный из дому паужинок. Но каша. Ничего другого к ней и не требовалось. Сытое, духмяное варево мы запивали игристым вином домашнего приготовления. И за сердце брало, и в нос шибало. После третьей миски все разомлели. Напряжение спало. От души отлегло. Дружественно разговаривали о том, о сем. Загадывали о новой работе.
Всех заинтриговала брошенная учетчиком Ярцевым реплика:
– В Новой Зеландии стригали гипнотезерству обучены. С той овцой они чего только не творят. Ее и не вяжут. Сама, стерва, подставляет под руки любую часть тела.
В разговор встрял Попов:
– Ты, Колюня, сказки-то не рассказывай. Лучше просвети, сколько денег нам за эту работенку причитается?
Учетчик вынул из-за пазухи мятую-перемятую тетрадь. В уме что-то считал, пересчитывал. И при общем напряженном молчании выдал такую информацию. Старшему стригалю бухгалтерия должна начислить 106 рублей с копейками, а подручным по 61 рублю. И тоже с копейками.
– Да за эти три дня я одежки-обувки истрепал больше, чем грошей заробил, – проворчал старшой Колядин.
Мой кореш Толя Безбородых поднял руку и вопросец обронил:
– А за деньгами-то когда приходить?
Ярцев скорчил уморительную козью рожу:
– А Чубай его знает!
Попов подвел итог:
– Пошли мы с вами, братцы, по шерсть, да сами возвращаемся стриженными.
В сей момент из-за угла кошары вышел Инициатор. Раздалось требовательное блеянье. Колядин понял намек. Взял с миски горбушку и протянул козлу. То был его законный гонорар. Плата за услугу.
СЕМЕЙНАЯ ТАЙНА
Пять лет или около того не был я в Стрелецком. Новостей накопился ворох. Поразило больше всего то, что друг закадычный Егор превозмог свой горький недуг. Проще говоря, пить бросил.
– И безо всякой терапии, – многозначительно изрекла моя тетушка Екатерина Ильинична. Дав тем самым понять, что применили некие особые, чуть ли не колдовские средства.
С незапамятных пор Егор Степанович стоял у руля тракторной бригады. Ни у кого и мысли не возникало насчет обновления руководства. Мнение такое бытовало: «Люди Попова» трудные, не всяк с ними совладает. Потому и планы против остальных доводили бригаде малость облегченные. Давали некую фору на бесшабашинку.
В дела вмешался трагический случай. В разгар уборочной на виду у всех погиб безотказный работник, Иван Стопичев. Следом за комбайном тюковал он пресс-подборщиком солому. Что-то в двигателе показалось ему неладным. Полез в нутро, мотор же впопыхах не выключил. Одно неосторожное движение. Случилось непоправимое. Люди кинулись на душераздирающий крик, но тюковальный агрегат успел сработать. Прямо в руки прибежавшим было выброшено спрессованное и перевитое проволокой сочащееся кровью тело.
