Андрей Платонов - Том 8. Фабрика литературы
Прекрасно написан образ деда Тома, старого человека, одаренного в своей натуре столькими живыми силами, что он однажды от хохота вывихнул себе бедро. Вот эпизод встречи с дедом его внука Тома, дающий представление о характере деда: «Дед кричал: — Где он? Где он, черт вас побери! — И его пальцы снова принялись теребить пуговицы на штанах, потом в забывчивости потянулись к карману. И тут он увидел Тома… Дед остановился сам и остановил тех, кто шел за ним. Его глазки злобно засверкали. — Вот, полюбуйтесь, — сказал он. — Арестант! Джоуды никогда по тюрьмам не сидели. — Мысль его работала скачками. — Какое они имеют право сажать его в тюрьму! Я бы на его месте то же самое сделал. Какое они, сукины дети, имеют право! — Потом он опять перескочил на другое. — Тернбулл (отец убитого), старый хрыч, хвалился — застрелю, как только выйдет. Говорит, кровь во мне такая, не позволяет стерпеть. Я ему велел передать пару словечек. Говорю: „С Джоудами не связывайся. Может, во мне кровь еще почище твоей“. Говорю: „Ты только покажись с ружьем, я тебе его загоню в задницу — будешь помнить!“ Напугал его до полусмерти». «Бабка сказала с гордостью: — Второго такого брехуна, разбойника ищи — не найдешь! В пекло прямо на кочерге въедет, слава господу».
И вот крестьянское семейство готово к отъезду с родного места навсегда. — «Как же мы будем жить, когда у нас отняли жизнь? Как мы признаем самих себя, когда у нас отняли прошлое?.. Они сидят, смотрят на огонь… Как же дальше, когда не будешь знать землю за порогом своего дома? Или проснешься среди ночи, и знаешь — знаешь, что ивы нет. Разве ты можешь жить без ивы? Нет, не можешь. Ива — это ты. Боль, которая терзала тебя вон на том матрасе — мучительная, сумасшедшая боль — это ты».
Подобно всякому большрму таланту, Стейнбек силен, так сказать, во все стороны. У него хороши в романе и резкие драматические эпизоды и прелестны изображения взволнованного, но безмолвного несчастного человеческого духа.
В дороге умирает дед и умирает бабка, и это естественно и необходимо, что они должны умереть в дороге, в изгнании. «Земля ваша и дед — это одно, неразделимое», — сказал Кэйси после смерти деда. Дед был циником, весельчаком, разбойником, обжорой и работником, но все это произошло и было действительно, натурально лишь на родной, обжитой почве, вблизи порога своего дома, а далеко, в безвестности, в чуждости это не имело источника и было лишено смысла и интереса. И дед скончался; его мир — не вселенная, а лишь немного места вокруг своего дома, пашня и еще соседи, нужные для развлечения и раздражения души.
Джоуды приезжают в Гувервил (нарицательное название «ветошных, нищих поселков бездомных и безработных людей»). Безработные люди томятся, сходят с ума; и умирают с голода, а кругом лежит незасеянная, пустая земля, занятая бурьяном. Иногда целым миллионом акров владеет один человек, и про него думают некоторые обездоленные, что он — сумасшедший. «Может все-таки удастся получит хоть небольшой участок? Ну, хоть самый маленький. Вон тот клочок. Там сейчас один бурьян. Эх! Я бы с этого клочка столько картошки снял — на всю семью хватило бы!» Нет, это невозможно; прежде нужно уничтожить руководящий паразитический класс всей страны. И вот на великой, пустой земле безработные разводят «потайные огороды, прячущиеся среди зарослей бурьяна». Люди сажают семена или картофельные очистки счетом на штуки, они пытаются прокормиться на площади, немного большей цветочного горшка. «И в один прекрасный день — шериф: — Ты чего здесь копаешь?» Надежды, даже трогательно тщетные надежды, опять разбиты, как все другие надежды.
Затем Джоуды уезжают дальше — они едут и едут вперед за работой, а работы нет. Они попадают в правительственный лагерь для безработных. В этом лагере относительное благоустройство. Есть, например, уборные с водопроводом. Младшие Джоуды — дети Руфь и Уинфильд — видят такие уборные в первый раз в жизни. Они испытывают их действие и пугаются шума воды. Это происходит в самой технически развитой стране мира — в Америке. Дети видели самолеты, видели издали и другие «чудеса науки и техники», но что непосредственно обслуживает человека — ватерклозеты, например, — для них и для их отцов неизвестно. Один грустный юноша в романе говорит: «Я жил в одном лагере… Вот, верите ли, — там на каждые десять человек один понятой (то есть человек, вроде полицейского). А водопроводный кран один на две сотни». Вот каков социальный или экономический уровень науки и техники при капитализме. Для самих капиталистов, конечно, приходится по четыре водопроводных крана, по десять штепсельных розеток, по четыре автомобильных шины и много еще чего прочего на душу.
Среди все более нарастающего ужаса жизни, и навстречу ему, одна мать держится бесстрашнее и спокойнее всех.
Она утешает и воодушевляет каждого. Когда Том, ее любимый старший сын, похожий на мать душой и характером, волнуется, когда он остерегается, как бы не убить кого-нибудь из врагов народа, мать говорит ему: «— Успокойся, Том… Успокойся, Томми. Один раз уж ты сделал так, как надо (то есть убил). И второй раз сделаешь… Тебе надо терпением запастись. Ведь мы, — мы будем жить, когда от всех этих людей и следа не останется. Мы народ, Том, мы живые люди. Нас не уничтожишь. Мы народ — мы живем и живем… нам ни конца, ни краю не видно. Ты не огорчайся, Том. Наступят и другие времена». «— Откуда ты знаешь? — Я сама не знаю, откуда». Истинное знание приобретается не из одного, ясно видимого, маленького источника, а с большого пространства жизни; это знание бывает безымянным, как вода в озере, скопленная весною в одном месте с разных полей.
По мере развития темы романа мать преобразуется во все более возвышенное и героическое существо. Когда в семействе уже вовсе нечего есть, мать заявляет гневно: «Какое вы имеете право духом падать? Нет у вас такого права».
На безнадежность, действительно, права ни у кого нет, даже если находишься в безнадежном положении; есть только право на продолжение жизни, если еще живешь. Забота о семье до последнего дыхания не самая замечательная черта матери в романе Стейнбека, но это же свойство ее души — героически держаться в своей жизненной судьбе и поддерживать других, близких и далеких, — это свойство заставляет ее указать дочери, Розе Сароне, чтобы она накормила голодного, чужого человека молоком из своей груди.
Роман закончился. Несколько человек из большой семьи Джоудов сидят в темном сарае и слушают шорох дождя по крыше. Идти им некуда, пищи нет, кругом наводнение. С матерью из четырех ее сыновей остался только один — мальчик Уинфилд: троих уже нет, и старший Том, самый необходимый, самый героический и любимый, бродит где-то, гонимый, как зверь. На него вся надежда. Может быть, он и его товарищи, подобные ему, победят, и тогда наступят новые, лучшие времена. А пока надо терпеть все и, главное, выжить, уцелеть. Мать готова к этому. Том сказал ей однажды: «— Гонять все равно будут. Весь наш народ так гоняют». Но наступит и очередь народа применить свою силу; правда, гонять своих врагов народ не будет — он их уничтожит.
Стейнбек этого вывода из своего романа особо не подчеркивает, но читатель сам легко находит смысл произведения: необходимость революции во что бы то ни стало и возможно скорее, иначе — гибель. Идея революции справедлива и прекрасна и без романа Стейнбека, но в романе Стейнбека эта идея изложена пером превосходного художника, за что ему будут благодарны все читатели, которые живут участью своего народа. И даже те читатели, которые давно вышли из участи отчаяния, — советские читатели.
«Малахитовая шкатулка» П. Бажова
Первоначальным автором уральских сказов из жизни и быта горнорабочих был старый, уже давно умерший человек — Василий Алексеевич Хмелинин. Слышал эти сказы, а затем литературно разработал и издал старый уралец — наш современник тов. П. Бажов.
Несомненно, конечно, что и В. А. Хмелинин был не самым первоначальным автором уральских сказов — он был одним из соавторов этих произведений, сложенных поколениями уральских горнорабочих.
Сам В. А. Хмелинин не считал свои рассказы сказками, он даже сердился, когда кто-нибудь из слушателей сомневался в реальности существования «тайных сил» природы. «Старик, — пишет П. Бажов, — рассказывал так, будто он сам все видел и слышал».
В результате — сказы Хмелинина можно рассматривать как своего рода историко-бытовые документы. В них не только отразилась полностью тяжелая жизнь старого горняка, но и его наивное понимание «земельных чудес», и его мечта о других условиях жизни.
В. А. Хмелинин называл устно передаваемые им произведения как «побывальщины», то есть как реально существовавшую правду, которую он «нагляделся, наслушался за свои восемьдесят лет жизни».
«Тайные силы» природы, действующие в сказах Хмелинина — Хозяйка Медной Горы, Полоз, Змеевки и др., — это лишь высшие человеческие существа, наделенные страшной, таинственной и мудрой силой, хотя они и не всегда, а лишь изредка принимают человеческий образ.
