Игорь Свинаренко - Записки репортера
– Да как все! Надел, прошелся, удобно – купил, и все…
А присматриваются к нам достаточно внимательно: мы хоть и мало обуви потребляем, всего-то 2,2 пары в год, – зато нас вон сколько. Сейчас мы да, меньше покупаем дорогой обуви, каковой почти вся итальянская и является. С одной стороны, это вроде не очень страшно: когда в Корее был кризис, там импорт упал в ноль! После они поднялись. Но, с другой стороны, Корея – страна-производитель, экспортер товара, потому так быстро и поднялась. А с нами что будет?
Мода умерла?
Пока что мы итальянцев не радуем. В первое время после дефолта поток чартерных рейсов с нашими челноками ослаб раз в десять по сравнению с хорошими временами.
– Это был такой удар для фирм, которые специализировались на торговле с Россией… – грустно рассказывают обувщики.
– Что с ними стало? – спрашиваю я виновато. – Лопнули?
– Да, многие… Вот оно как повернулось: кто поверил в Россию, тому плохо пришлось! А кто действовал осмотрительно, тот выжил.
Да, свяжись с нами…
Но не только от нас у них головная боль. Мировая мода вообще переживает тяжелые времена! Еще не так давно мода была в Европе главной статьей расхода! Люди стремились к дорогой одежде, дорогой обуви – так всегда бывает на первой стадии роста потребления. А теперь не так важно, во что ты вырядился! Важней другое – как и чем ты живешь…
Но даже в кризис перепроизводства человеку можно впарить не очень нужные ему туфли – тут все дело в цене. То есть надо снижать себестоимость. А как? В Италии же все дорого, взять хоть ту же рабсилу. Так что приходится часть производства выносить за рубеж, в страны подешевле, но с какими-то обувными традициями: в Чехию, Румынию, Польшу, Югославию – и даже Албанию. (А мы это все покупаем как итальянское!)
Эту грустную беседу мы ведем за обедом с капиталистом Ремо Чичоне, крепким мужиком, основательным и неторопливым. Он весьма скромно и небогато одет. Из предметов роскоши на нем разве что тяжелый золотой браслет с пластинкой, на которой выбито его имя, – удобно для бизнеса, никакой визитки не надо. Мы выпиваем в ресторане на морском берегу, кругом февральская теплынь, тишина и покой, и нега. Но для Ремо это короткая передышка между боями:
– Ситуация может измениться со страшной быстротой! (Уставы нас учат, что такова главная особенность современного боя.) Раньше была одна коллекция на сезон, только она и продавалась. А сейчас? Новые модели идут каждый месяц и запускаются в считанные недели! В средней семье Европы и Америки столько обуви, что за десять лет не сносить! Как им продать что-то еще? Хотя мода для того и изобретена, чтоб заставить людей покупать все больше и больше… И потом, люди стали жить богаче. Вот, к примеру, нужно к празднику сделать подарок. Раньше это сплошь и рядом были ботинки! А теперь подарком запросто может стать неделя на Мальдивах…
«Ну что? Как говорится, всем трудно: у одних щи жидки, у других брильянты мелки», – подумал я.
Ремо как будто прочел мои мысли:
– У вас в России что там сейчас, взрывают? Страшно?
– Тебя б туда…
– Меня? А нас 20 лет взрывали. Забыл про наши красные бригады? И бомбы были, и политиков похищали, и убивали. Потом, видишь, все успокоилось. Так что и вы не дрейфьте.
А что? У нас, может, половина бед оттого, что мы такие жидкие на расправу. Плохо удар держим. Все думаем, что одним нам плохо, а всем остальным – замечательно…
Saint Martin: остров травы
К чему нас тянет в этой жизни с максимальной силой, так это к контрастам – будь то пляжи с их резким переходом от песка к воде, питье холодного пива с пересохшей воблой или женщины с их разительной на нас непохожестью. Вот и остров Сан-Мартен как раз этим и интересен перепадами – а не банальным набором из песка с водой, не креолками с мулатками и не выпивкой же с закусками, право.
Главная красота этого островка в том, что он распилен надвое – правда, воображаемой линией, видной разве только на политической карте. Получается так, что пол-острова – это Франция, а вторая половина – Голландия. Жаль, конечно, что своих секторов нет ни у индейцев, которым первым принадлежал этот остров, ни у испанцев, которые «открыли» эту индейскую землю и, как это было модно среди обмороженных московских риелторов в начале 90-х, сселили жильцов куда подальше, а кто сопротивлялся, с теми вообще решили вопрос радикально. Те же испанцы в своей части могли б приманивать туристов корридой и фламенко, а индейцы, будучи – как-то так исторически сложилось – каннибалами, разнообразили б островное меню какими-нибудь экзотическими блюдами… Но увы – ничего этого нет. К тому времени как остров придумали поделить, в списке претендентов осталось всего две позиции. Возможно, у прочих нашли недостатки в оформлении документов и они были сняты с голосования. Впрочем, и так хорошо: достаточно и оставшихся двух культур на одном пятачке – французской и голландской.
А получилось это так. Вместо того чтоб действовать по схеме «победитель получает все, причем любой ценой, а побежденный выкидывается при помощи спецназа в масках», претенденты выставили по одному невооруженному ходоку с каждой стороны. Те одновременно вышли из одной точки, поставленной на берегу, в разные стороны. В какой-то момент они встретились лоб в лоб, но мирно. Эти два пункта соединили воображаемой линией, которая и была объявлена границей. Половинки, как это всегда получается в жизни, вышли неравные. Французам достался больший кусок – 21 квадратная миля, и всего 16 квадратных миль отошло голландцам. Что так? По версии французов, делили честно, просто голландец был пьян и еле шел. На другой части острова поговаривают о том, что француз жульнически срезал углы, в то время как протестант-голландец честно вымерял шагами все мельчайшие изгибы береговой линии… Но это мало кого волнует. Никто не выясняет отношений. Почему не устраивают разборку по схеме, которую мы использовали с островом Даманский, например? Причина простая: по острову Сан-Мартен можно совершенно свободно перемещаться без документов. По какому-то странному капризу, в отличие от цивилизованных стран типа России и Украины, островитяне не поставили на этой своей границе ни пограничников, ни таможенников. Только монумент в честь исторического события. Кроме того, местные – вот чудаки! – не гонят туристов менять валюту. При том что на голландской части все цены в долларах, евро там тоже принимают совершенно безболезненно. Французские кассирши точно так же равнодушно кидают мятые долларовые бумажки в ящички своих старинных машин наравне с евро… Внимательный читатель тут попрекнет меня ошибкой – какие ж доллары на голландской территории, это ведь зона евро! Но тут нету ошибки. Там именно доллар в ходу, для удобства, поскольку большая часть отдыхающих таки из Соединенных Штатов. И вот людей решили уважить, сделать интуристам приятное, не грузить их обменом одних бумажек на другие. А почему, собственно, нет?
Однако одна половинка острова все-таки разительно отличается от другой. Утонувшие в деталях, в привычке к роскоши и двоемыслию французы обустроили свою часть острова по-своему. Они хотели как лучше, а получилось так, что вечерами самое веселое происходит именно на голландской территории. Ведь на ней, как известно, в открытую и совершенно легально функционируют казино, веселые девицы и продавцы марихуаны.
Там чувствуешь себя немного Петром Великим и вслед за ним приобщаешься к чудесам вольной европейской жизни – вырвавшись на неделю-другую из нашей суровой страны, в которой чем дальше, тем меньше разрешено…
Вообще же это особый вид роскоши: завтракать в одной стране, круассанами к примеру, а ужинать и покуривать в другой – а завтра опять все по новой, и все без тягот, которые обычно сопутствуют путешествиям. Вот Marigot, симпатичный городок, столица французской части острова. Бедные, но чистенькие деревянные двухэтажные домики с плоскими крышами. В этом есть налет колониальной беспечности, какого в континентальной Франции и не сыщешь. Негры ждут автобусов на остановках… Негры не парижские, они другие, здешние – более простодушные, чистенькие какие-то. Они посиживают в бедных простеньких пивных, которые так ностальгически напоминают советскую молодость. И собаки местные – не те, что в Париже, не холеные, не самодовольные, а такие как бы побитые, жалкие, меленькие, серенькие овчарки с собачьими глазами и опущенными хвостами. А дальше – вон снова контраст – Marina, которая выделяется среди всего окружающего богатством и блеском, и дороговизной магазинов, в которых отовариваются заезжие яхтсмены: остров же весь duty free.
Что касается города Филипсбург, столицы голландской части, так обе его улицы застроены не только отелями (которых на островке, кстати сказать, аж 500), но в основном ювелирными лавками с их бесконечными сейлами. Тут уже меньше негров и мулатов, а больше индусов, которые почему-то любят торговать золотом от модных фирм и давать скидки. Вечерами торговцы травой прохаживаются по тихим улочкам. К ним то и дело подходят туристы, отовариваются, затем берут в ночном супермаркете пару пачек здоровенных папиросных листков для самокруток и спешат в какую-то из местных дискотек. А там веселье до утра, выпивка в розлив, рокеры, затянутые в черную кожу, причем иные от рождения… Грохот, страсти, да – но обходится, как правило, без ЧП. Все-таки когда полиция европейского уровня и местные приучены к неотвратимости наказания без коррупции, оно как-то спокойней. Пей, гуляй – и тебе ничего за это не будет. Даром что южные, дикие, казалось бы, края – а подраться с местными далеко не всем удается. Конечно, завидуешь американцам, для которых Сан-Мартен, грубо говоря, что для нас Крым: лететь приблизительно столько же, климат получше, а радости жизни отличаются замечательной дешевизной по сравнению с родиной-то.
