(с. 150-151). Казалось бы, ценное наблюдение в философском разговоре с точки зрения, так сказать «филологии вечности». Но возникает вопрос, почему Деррида оставил без комментария тонкое замечание русского философа. Думаю, что это был безмолвный совет думать вперед, отбрасывать ради достижения истины мешающую тебе идею вечного повторения и мнимой интеллектуальной гармонии, выйти из пузыря интеллектуальной игры. Петровская показывает это в главе, посвященной мыслям Жака Деррида об относительно недавно вышедшем тогда в прокат документальном фильме Клода Ланцмана «Шоа» (1985): «По мысли Деррида, - пишет Петровская, - отсутствие прямых образов уничтожения, то есть образов в принципе воспроизводимых, и ставит зрителя в отношение к Шоа как к событию, которое само по себе не может быть ни восстановлено, ни воспроизведено. Шоа должно оставаться в рамках «это имело место» и в то же время невозможности того, что «это» могло иметь место и сделаться изобразимым. Нетрудно догадаться, что фильм Ланцмана удерживает в себе след в двойном смысле этого слова: след выживания (то есть призрачность, присущую кинематографу в качестве языка, или средства) и след того, что не оставляет следов, а именно самого истребления. Только потому, что здесь свидетельствует «опыт чистого выживания» — «Шоа» спасает то, что остается без всякого спасения, — зритель и оказывается столь захваченным фильмом. <…> Подчеркну, что фильм развертывается в настоящем, о чем зрителю сразу же сообщается в титрах: «История начинается в настоящем времени в Хелмно, на реке Нарве, в Польше. Хелмно было тем местом в Польше, где евреев впервые начали истреблять с помощью газа. <…> Сребник, оставшийся в живых после последнего периода [уничтожения евреев], был тринадцатилетним мальчиком, когда его отправили в Хелмно. <…> Я нашел его в Израиле и уговорил бывшего мальчика-певца вернуться со мной в Хелмно». («Я» — молчаливый голос рассказчика, только отчасти совпадающий с голосом режиссера фильма; Ланцман появится в кадре позднее.) Симон Сребник показан плывущим в лодке по реке Нарве и поющим, как его принуждали это делать в годы заключения. Он идет по полю, где когда-то размещался лагерь и где теперь — как, впрочем, это было и тогда, когда ежедневно сжигали две тысячи трупов, — стоит поразительная тишина. Он перемещается вдоль периметра какого-то здания, может быть огромного барака. Звучит его голос: «Это нельзя описать. Нельзя воссоздать то, что здесь случилось. Невозможно! И никто не может этого понять. Даже я, здесь, сейчас...» Философ, столкнувшись с художественным, да, документальным, но все же артистически построенным произведением, в сущности, объяснил тогдашним московским коллегам, почему позднесоветское общество не сумело понять фильм-притчу Тенгиза Абуладзе «Покаяние» (1986). Увидело, всплакнуло, конечно, не без этого, но не сделало этот фильм документом собственного исторического падения. Когда чекисты вернулись, они вернулись к сообществу, не способному к сопротивлению, потому что отвергло покаяние. Да и к сообществу ли? Петровская кончает книгу потрясающим интервью с Жан-Люком Нанси, взятом в 2011 году по случаю открывавшейся тогда в Московском Музее Современного Искусства выставки «Невозможное сообщество» - знаком признательности автору идеи. «La communauté désoeuvrée» (Paris: Christian Bourgois, 1986), по-русски — «Неработающее сообщество». Другим возможным вариантом перевода названия является «Непроизводящее сообщество». Добавим другие возможные слова: «Незанятое сообщество», «Праздное сообщество», «Бездельничающее сообщество». Общность людей, которая живет, чтобы жить, и ради сохранения смысла существования учится прерывать это самое общение перед лицом текущей катастрофы. Некоторые специалисты по разрешению конфликтов то и дело взывают к поиску общего языка, к «поддержанию диалога в любой ситуации». Другие думают иначе. Сообщество, потерпевшее фиаско с исходящим от него злом, бесконечно жалуется на кого-то, бывшие его сочлены трутся друг о друга и грызутся в надежде на лучшее будущее. Но будущее еще коварнее, чем недавнее прошлое, и едва ли покажет кому-то, кто был прав, а кто ошибался: следующие поколения могут и не узнать, что когда-то их предки сидели в одной песочнице.
Гасан Гусейнов - Прерывание отношений из-за слов Это неуклюжее... | Facebook
November 18, 2024 01:33
Игорь Эйдман - Россия военная и «антивоенная» Это во многом... | Facebook
Россия военная и «антивоенная» Это во многом бизнес-история. Смысл сегодняшней берлинской акции - создать иллюзию некоей «антивоенной России», которая противостоит путинской военной России. Далее организаторы (не столько даже знаменитая троица, сколько стоящие за ней Free Russia Foundation и ФБК) закрепят за собой такой бренд и подадут себя Западу в качестве лидеров этой России-2, с которыми нужно разговаривать как с реальной силой и всячески поддерживать. Они об этом в общем-то прямо говорят. В подтверждение таких претензий и был организован выход на демонстрацию тысяч «антивоенных россиян» в Берлине. Мол, посмотрите, за нами толпы сторонников. Все это вроде бы стандартные политические технологии, но есть одна серьезная проблема. Военная Россия - реальность, это монструозное фашистское государство, убивающее людей и уничтожающее мирные города в Украине в режиме нон-стоп. А антивоенная Россия - это иллюзия, мираж, утопия. Да, есть множество людей в России, которые не поддерживают войну, но они запуганы, разобщены и в подавляющем большинстве вынуждены молчать. Они не представляют собой какую-то реальную политическую силу. Есть также несколько десятков тысяч россиян по всему миру, которые не молчат и принимают участие в антивоенных акциях, типа сегодняшней берлинской (по данным полиции в акции приняло участие около 2000 человек). Но что такое несколько десятков тысяч антивоенных активистов против миллионов российских убийц в погонах? Антивоенные россияне не являются каким-то реальным политическим субъектом, который в состоянии противостоять путинской России. Реально ей с оружием в руках противостоят только украинцы и те немногие россияне, которые их поддерживают или сражаются в ВСУ. Ходить по Берлину и кричать, как на детском утреннике: Бармалей, то есть Путин, уходи! - дело вполне бессмысленное. Однако не совсем безвредное. Дело в том, что иллюзия антивоенной России скорее мешает, чем помогает борьбе с реальной военной Россией. Она порождает ложные надежды на то, что россияне сами остановят Путина и таким образом война закончится, а глобальная угроза исчезнет. Западу надо не распылять усилия, поддерживая какую-то мифическую антивоенную Россию, а сосредоточиться на сокрушении путинской военной России, то есть всесторонне помогать Украине и защищать себя от гибридной агрессии. Иллюзии вредны, они расхолаживают, антивоенные россияне никак не помогут отбиваться от российских военных.
