Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
19 декабря 2006
История про велосипеды и праздники
Редкий год, когда я думал, что не прервусь на зиму, и на велосипеде въеду под новогоднююю ёлку. Ан, нет — погода заугрюмилась.
А вас, смежники, с праздником.
Извините, если кого обидел.
20 декабря 2006
История про сны Березина № 246
Еду из Варшавы в Берлин — отчего-то на троллейбусе. Оказывается, что есть прямой троллейбус Москва — Варшава — Берлин.
Я успеваю на него, но, оказывается, что забыл что-то важное.
Возвращаюсь, но оказывается. Что забыл в сельском домике под Варшавой что-то другое. Нет уж, надо ехать дальше.
Извините, если кого обидел.
20 декабря 2006
История про сны Березина № 247
Съемная квартира — огромная студия, переделанная из школьного спортивного зала. Кроме этой квартиры, с огромными окнами, со следами шведских стенок и ребристым потолком, я ничего в этом сне не помню.
Жить в комнате величиной с школьный спортзал — это было, видимо, главное.
А так больше не помню из этого сна ничего — кроме, разве высокой травы под окнами — такой, какая бывает близ заводских заборов и в промзонах.
Извините, если кого обидел.
20 декабря 2006
История про сны Березина № 248
Снились похороны — я приехал в провинциальный город, в котором хоронят человека, некогда бывшего знаменитым. Он был «красным директором», или просто руководителем Советского времени. Его хоронят местные, сильно поднявшиеся на чём-то люди (именно в этой стилистике я и рассуждаю с собой в самом сне — «поднявшиеся на» и местные — будто директора какого-то комбината).
Похорон не наблюдаю — только осень, толстый слой листьев на кладбище с высокими деревьями — кладбище сильно напоминает парк в Богородске.
Потом действие перемещается в пригород Ленинграда. Павловск или Пушкин — но дворцы и парки живут где-то рядом, а я со своими товарищами живу в маленьком городке близ Балтийского моря.
Самая точная сцена из этого сна — то, как мы сидим в столовой при заводе и готовимся ехать в Северную столицу — причём я соображаю, что у меня нет ещё билета в Москву. А что я буду делать чужом городе — надо клянчить у кого-то постоя.
За дверью столовой — цеха, построенные ещё в девятнадцатом веке. Под тёмно-красным кирпичом этих сводов — древние станки. Я туда уже ходил перед обедом — и чесал языком со старыми мастерами, пытаясь сойти за своего.
А мастерам было похую — кто я и откуда приехал. Они рассказывали свою жизнь так, не мне, а в пространство, и пили прямо в цехах — закусывая домашними бутербродами и пучками зелёного лука, согнутыми пополам.
У меня было какое-то дело — на этих похоронах и на этих заводах неизвестно в каком месте России (действие перемещалось в пространстве — не деталями, а просто я знал, что это уже в другом краю), но дело это было чужим, не своим, а своим оставалась дорога — и эти токаря с фрезеровщиками, с которыми у меня был заключён пакт о ненападении.
Причём спутники мои были тоже особые — как в театре: женщина средних лет с неустроенной судьбой, бывалый человек, разумеется — пьяница, два молодых циника.
И ведь всем нам что-то там нужно было — кино, что ли, снимали… Не знаю.
Извините, если кого обидел.
21 декабря 2006
История в четверг
А уж так дысал, так дысал…
Извините, если кого обидел.
21 декабря 2006
История про предсказания (I)
Вчера ходил в присутствие — там говорили о прогнозах и предсказаниях. Накануне Нового года всегда говорят о прогнозах и предсказаниях. Историй о предсказаниях я знаю две: одна про про отшельника, к которому ходили, чтобы узнать, кто родится в семье. У одних предсказание сбывалось, другие внезапно обнаруживали дефект слуха. Всё дело было в том, что отшельник показывал недовольным книгу записей, где те обнаруживали запись, прямо противоположную случившемуся.
Понятно, что хитрец и писал всё наоборот — понимая, что если всё сбылось, никто не прибежит ругаться, а остальных убедит запись.
Вторая история более поэтическая, и она взята из книги Соловьёва о ходже Насреддине: "Будущее, всегда одетое для нас в покровы непроницаемой тайны, — здесь, на мосту, представало взгляду совсем обнаженным; не было такого уголка в его самых сокровенных глубинах, куда бы не проникали пытливые взоры отважных гадальщиков. Судьба, которую мы называем могучей, неотвратимой, непреодолимой, — здесь, на мосту, имела самый жалкий вид и ежедневно подвергалась неслыханным истязаниям; справедливо будет сказать, что здесь она была не полновластной царицей, а несчастной жертвой в руках жестоких допрашивателей, во главе с костлявым стариком — обладателем черепа.
— Буду ли я счастлива в своем новом браке? — трепетно спрашивала какая-нибудь почтенных лет вдова и замирала в ожидании ответа.
— Да, будешь счастлива, если на рассвете не влетит в твое окно черный орел, — гласил ответ гадальщика. — Остерегайся также посуды, оскверненной мышами, никогда не пей и не ешь из нее.
И вдова удалялась, полная смутного страха перед черным орлом, тягостно поразившим ее воображение, и вовсе не думая о каких-то презренных мышах; между тем в нихто именно и крылась угроза ее семейному благополучию, что с готовностью растолковал бы ей гадальщик, если бы она пришла к нему с жалобами на неправильность его предсказаний".
Извините, если кого обидел.
22 декабря 2006
История про предсказания (II)
…Так вот, меня всегда занимали обстоятельства связанные с прогрессом, когда начинают работать неожиданные ограничения. Вот, например, в шестидесятые годы прошлого века все думали, что человечество будет летать туда-сюда на сверхзвуковых реактивных лайнерах. Лайнеры сделали — хорошие, кстати, были самолёты, что "Конкорд", что "Ту-144".
Но грянул топливный кризис, летать стало дорого — но дело даже не в этом — огромное количество людей хотело лететь с комфортом в широкофюзеляжных лайнерах, а не платить безумные деньги за полёт в самолёте, больше похожем на бомбардировщик.
Это примерно то же самое, что летать самолётом в Петербург — ага, летишь часа два — два с половиной, да только приезжаешь за два часа в аэропорт, пробка в Москве, пробка на трассе, примерно тоже после Пулково, где ещё ждёшь багаж… Не лучше ль спать в поезде, или, на худой конец, пиздить с
