Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
— Эта система рассуждений мне непонятна. Во-первых, понятие «любовь» в ней не определено. Во-вторых, совершенно не понятно, почему рассудочная любовь имеет отношение к браку по расчёту. В-третьих, никто (и Тургенев) никого не оправдывает, у него же мысль «счастливо доживут до того, что они называют любовью» (равно как и ещё десяток трактовок — совершенно не противоречива).
— Я тоже покамест вас не вполне понимаю, но одно тут важно: я именно что рассуждаю о том, следует ли определять понятие любовь или оставить его в романтической трактовке все собою знаменующего высшего чувства, не нуждающегося в определениях. Кроме того, где я сказал, что Тургенев кого-то оправдывает? Я выразил обратное предположение.
— Я неудачно выразился. Это про оправдание. Тут (мне кажется) дело вот в чём — это всё явление терминологическое. Однажды Битов рассказал следующую историю — о том, что он в юности считал, что «любовь» — это чувство молодых и красивых к молодым и красивым. Потом оказалось, что всё любовь — и старые и молодые. И любовь к убогому — тоже любовь. И любовь к знаменитости — тоже. И за деньги.
Смысл не в банальности мысли, а в том, что всё это перечисление «любовей» — кстати, меня давно занимает вопрос, отчего это в русском языке у любви нет множественного числа, так вот всё это перечисление — любовь с точки зрения участвующего.
Я бы оперировал этим термином как национальностью. Национальность — это то, с чем себя человек идентифицирует. И любовь — это то, что участник считает любовью. Ведь носов и ушей здесь всё равно не померяешь. Тургенев не был участником любви. Но скепсис выражал. Впрочем, мы пошли по кругу. Что-то у меня голова третий день проясниться не может…
— Думаете? Впрочем, от Тургенева всего можно ожидать.
Извините, если кого обидел.
17 декабря 2006
История про охранников
У меня есть странное наблюдение — раньше охранники и караульные были людьми из рода конвойных и часовых. За ними было государство — а за тобой три пятьдесят в кармане и отсутствие пропуска. И был понятный антагонизм с выламыванием дырок в бетонных заборах и Берлинской стене.
Сейчас все иначе. Сейчас охранник подходит к тебе и говорит: «Я, конечно, могу вас пропустить вон туда, потому что понимаю, как это вам нужно, да и кому на хуй вы помешаете. Но ведь у нас всё под наблюдением, везде у нас камеры. И с меня снимут половину моей небогатой зарплаты».
И смотрит тебе охранник в глаза, и ты стыдливо отводишь взгляд.
Потому как, хоть тебе туда и нужно, но не настолько. А у охранника, поди, двое детей и жена сидит, ждёт, пока, наконец, он ей гладиолус купит.
И вот с этой-то мыслью о гладиолусе ты уходишь, пристыженный.
Извините, если кого обидел.
18 декабря 2006
История про тенденции
Меня попросили написать про тенденции в современной фантастике, то есть — «чем характеризовался уходящий год». Про худшие и лучшие книги уже написали коллеги, избавив меня от такого несвойственного занятия, как чтение чужого.
Так вот: событий на самом деле четыре. Или, лучше сказать не событий, а явлений, потому что первое из них в том, что ничего не произошло. После пика интереса к фантастике, а особенно к отечественной фантастики, что случился после "Ночного дозора" внутрикорпоративное сообщество спокойно живёт, как и жило. А PR, что война — образовался прорыв, нужно срочно туда бросить танковую армию, ввести припасённый резерв — а резерва нет. То есть, наличествуют крепкие украинские авторы — Олди и Дьяченко, выпустившие добротные книги в этом году, есть сборник старинных текстов Лукьяненко, который очень интересен тому, кто хочет понять, что писали молодые ребята в восьмидесятые, не думая ни о какой славе (Это — интересная тема, но ей тут не место)…Итак, нет прорывной книги, от которой все бы охуели.
Второе обстоятельство в том, что всякий уважающий себя литератор стал писать в жанрах, что обычно ассоциировались с фантастикой — мистические романы плодятся как сорняки, криптоисторические детективы множатся как кролики, "Русского Букера" получила антиутопия, как не глянешь в шорт лист, там всегда сидит автор книг про глобусы и пермские перекаты. То есть, за рамками сообщества все пишут фантастику, а внутри — хрен поймёшь, что происходит. Народ сидит, выпивает и закусывает — в лучшем случае, как один библиограф, груздями. В крайнем случае рвут на себе и друг друге рубахи и кричат "Продали Россию! Мейнстрим выпил всю воду из крана!".
Причём это происходит в тот момент, когда авторитетные критики и редактора толстых литературных журналов стали искать среди фантастов "своих" и на всех углах раздаётся "Там наше спасение! Да пребудет там с нами сила!".
Третье обстоятельство в том, что фантастику начали экранизировать, широким бреднем вылавливая всё, что можно. Ну, вот пародия на "Людей Х" — фильм и книга "Меченосец". Очень хорошо — брёвна там рубят, будто пьяный американский Росомаха на похоронах пляшет. Порвали два баяна, одним словом. Вышел и пропал куда-то очень интересный сериал, аналог "Х-файлов". Выходит "Волкодав" (с которым вообще непонятная история — в рамках рекламной кампании автор книги зачем-то открестилась от фильма, и ну говорить, что всё не так и прочь, прочь от меня гномы без подшлемников. Словосочетание это "гномы и подшлемники" будет долго будоражить неокрепшие умы.
И тут к нам подвалила четвёртая часть итогов — как раз появление в телевизоре автора "Волкодава" показало, как дурно устроен контакт у фантастического гетто с миром по ту сторону проволоки. Потому как если у человека, что является автором книги "Мы, славяне" в телевизоре спрашивают: "С какого времени начинаются древние славяне?", а он на голубом глазу отвечает: "Понимаете, я не историк, не археолог и вот на вопросы вроде этого я отвечать не могу. Я занималась только эпохой викингов, славянами в эпоху викингов, это от IX до середины X века, вот то, что интересовало лично меня. Я как бы компетентнее говорить об этой эпохе", то это хуже чем номер Никиты Сергеевича Хрущёва, что он будто Чарли Чаплин показывал с ботинком.
Это запомнят, а какое-нибудь сокращение вооружений — нафиг. Вот он — толкиенист, в телевизоре показали. И неважно, что не толкиенист, как неважно, позволяет ли густота щетины носить гному шлем без подшлемника.
Тьфу, пропасть! Удалюсь на кухню.
