Дмитрий Быков - Хроники ближайшей войны
– Ты его, главное, про Чубайса спроси!- сказал главный.
– Попробую,- пообещал я не очень уверенно. Только ему и дела сейчас до Чубайса. Правда, Чубайс тоже немного писатель…
Все происходило очень по-русски и в то же время очень по-французски. По-французски было то, что автобус к гостинице «Бедфорд», где живет большинство писателей, подали строго в одиннадцать утра. По-русски – то, что автобус оказался не тот. Российская сторона заказала один, а президент Франции Ширак прислал за писателями другой. На полдороге этот другой, сопровождаемый эскортом мотоциклистов, нас нагнал. Долго думали, пересаживаться или уж доехать в своем. В конце концов в наш автобус вскочил сотрудник французской службы протокола, сзади пристроились мотоциклисты, и мы доехали. Хотя там идти было пять минут от силы.
На время приезда российского президента столица Франции замерла, как перед визитом казаков в 1813 году. Половину бульваров перекрыли. Из окон смотрели восторженные французы. Один держал на руках ребенка. Александр Кабаков помахал ему рукой. Восхищенный отец скрылся в глубине комнаты. Вероятно, он плакал.
На входе в Елисейский дворец никого почему-то не раздевали и даже не досматривали. Гвардейцы с ружьями, с примкнутыми штыками, стояли на входе. Машинально я сказал одному «Бонжур», и он приветливо отозвался: «Бонжур, мсье!» В приемном зале Елисейского дворца сквозь стеклянный потолок ярко синело невероятно чистое небо – в день приземления русского литературного десанта температура во Франции разом подскочила до 20 градусов (еще недавно ночами доходило кое-где до минус двадцати; этот потрясающий факт еще сыграет свою роль в нашем повествовании). На стене приемной залы висел огромный гобелен, авторство которого – а главное, сюжет – не смог определить даже искусствовед по образованию Анатолий Королев. На гобелене изображалась внутренность большого собора, в который врывался всадник, топча перепуганных смуглых людей. Слева на все это поощрительно смотрел старик в красной кардинальской шапочке.
– Да чего тут толковать,- сказал Евгений Попов Валерию Попову.- Это буржуазия угнетает пролетариев с сиськами.
Все интенсивно обменивались мнениями по главному вопросу: что сказать Путину, когда он все-таки войдет? Никто, по-моему, не верил, что он вот так прямо и появится. Удивительно все-таки, как в Европе до сих пор доступно все, что у нас в таком дефиците. Помню, тут свободно продавались Платонов или Булгаков, а у нас всего этого было не достать. В Москве сегодня большая проблема поговорить с Путиным, а тут – пожалуйста! Все-таки мы очень медленно вливаемся в мировой контекст. Я вдруг с ужасом подумал, что мне почти и нечего спросить у президента России. Разве что про Чубайса, да и то, в общем, все понятно. Что он может нам всем сказать такого, чего мы сами до сих пор не знаем? Тут, наверное, отличительная черта президента Путина – что все мы понимаем примерно одно и то же, но вслух не говорим, чтобы не огорчать друг друга. Это нас как-то дополнительно сближает.
– А я бы ему сказал,- заметил Вячеслав Пьецух,- что когда Пушкина в 1826 году привезли к царю, Пушкина ждать не заставляли, а сразу провели к Николаю…
– Не забывайте,- сказал Радзинский,- что его привезли из ссылки, с фельдъегерем. А нас – из гостиницы, с мотоциклистом.
Они с Шираком появились неожиданно. Писателей к тому моменту расставили полукругом. Жак Ширак начал свою речь. Он говорил по бумажке, но очень живо. Французский президент выше нашего сантиметров на двадцать, поэтому он, кажется, стоял на полусогнутых. Во время речи он слегка повиливал всем телом и бурно жестикулировал. В основном он благодарил русских писателей за посещение Парижа. Рядом со мной стоял Андрей Колесников из «Коммерсанта» и все записывал. Я смотрел на Колесникова с доброй профессиональной ненавистью. Я знал, что завтра в «Коммерсанте» он все это изложит, и будет смешно. В изложении Ширака выходило не смешно, хотя и приятно. Речь французского лидера дважды прерывалась продолжительными аплодисментами. Один раз – когда он сказал, что любит русскую литературу. В другой раз – когда признался, что ее во Франции вообще многие любят.
После этого слово взял Владимир Путин. У него было приготовлено одно из тех убойных ноу-хау, которыми он славится. Однажды он потряс общественность дружественного среднеазиатского государства, сообщив там, что нынешний вождь этого государства одно время учился в Ленинграде на мастера холодильных установок и получал одни пятерки. Теперь он сообщил собравшимся, что Жак Ширак, между прочим, тоже переводил русскую классику на французский язык. Потрясенный Ширак поднял глаза к небу, словно говоря: «Разведка есть разведка».
– В России,- сказал президент Путин,- все очень любят французскую литературу. Трудно найти человека, который бы не читал в детстве Жюля Верна и Дюма. Кроме того, у нас многие знают Виктора Гюго…- Он на секунду задумался.- И других писателей,- закончил он уверенно.
Ширак кивнул, польщенный.
– Бальзака,- сказал вдруг Владимир Путин. Ширак восторженно улыбнулся, словно повторяя: «Ох, эта разведка!»
– Россия внесла свой вклад в пропаганду французской мысли,- заметил президент России.- И культуры. Достаточно сказать, что со второй половины восемнадцатого века вся русская элита была двуязычной. И многие говорили по-французски даже лучше, чем по-русски.
После кратких речей началось неформальное общение. Разнесли шампанское в прозрачных вазочках и апельсиновый сок. На закуску были крошечные бутербродики с икрой. Президенты обходили писателей. Их сопровождал руководитель российского агентства по делам прессы (в статусе заместителя министра культуры) Михаил Сеславинский. Один из основателей «Вагриуса», а ныне куратор всех книжных выставок Владимир Григорьев давал пояснения. Впрочем, Даниила Гранина Путин хорошо знал и так – еще по Петербургу. Кушнера тоже. Он что-то сказал Кушнеру, и Кушнер ему ответил. Всем стало очень интересно, о чем был разговор.
– Ну, что он сказал-то вам?!- не выдержал я.
– «Здравствуйте, Александр Семенович»,- признался Кушнер.
– А вы ему?
– «Здравствуйте, Владимир Владимирович!»
– Ишь ты,- сказал я, поражаясь его смелости. Вот так запросто, в глаза…
Дошла очередь и до меня. Президент пожал мне руку. Рукопожатие было крепкое. Вообще мне бросилось в глаза, что основное выражение лица у него было… как бы сказать… хитрое. Он все время так слегка улыбался, иногда поднимал брови, как бы говоря «Вот как!» – и периодически кивал отдельным людям, которых узнавал. Я давно уже заметил у него это улыбчивое и как бы подмигивающее выражение – типа я все про вас понимаю, ну и вы все про меня понимаете, но поскольку в данный момент ни других писателей, ни другого президента у нас в наличии нет, то давайте, что ли, будем взаимно вежливы…
Потом началось вовсе уж неформальное общение. Поодаль стояли Константин Эрнст и Олег Добродеев, поближе к президенту – Сеславинский, а совсем близко протиснулся Виктор Ерофеев. Он вручил Жаку Шираку французский перевод своей книги «Хороший Сталин» и попросил свою жену, случившуюся тут же, сфотографировать президента Франции с этой книгой.
– Я могу даже с вами,- широко улыбаясь, сказал Ширак, встал рядом с Ерофеевым и отпиарил его по полной программе.
Ольга Славникова рассказала Владимиру Путину про премию «Дебют», которую она курирует. Остальные писатели смотрели на нее с плохо скрываемым неодобрением. Чувствовалось, что и они бы не прочь рассказать президенту про какую-нибудь премию, но, к сожалению, ничего не курируют. Ольга Славникова дала президенту понять, что литература нуждается в поддержке.
Заговорили о том, что выходит много хорошей литературы, но хорошо продается, к сожалению, только плохая.
– Почему же,- сказал Сеславинский.- Самая продаваемая в России французская книга – сказки Шарля Перро! На втором месте – Дюма, а на третьем – Бомарше.
Жак Ширак радостно улыбнулся. Чувствовалось, что Бомарше ему небезразличен.
– А серьезные российские книги нуждаются в поддержке,- настаивал Николай Кононов, по совместительству издатель.
– Нельзя, чтобы серьезная литература провисала,- заметил президент Путин. Все присутствующие восприняли это как приказ. Кажется, если бы в этот момент в зале находилась серьезная литература, она тут же перестала бы провисать и подобралась.
– Серьезному писателю трудно пробиться,- вступился за издательское дело Михаил Сеславинский.- Вот Жак Ширак в свое время перевел «Евгения Онегина» и разослал перевод в двенадцать издательств. Никто не отозвался. Приняли его к печати только в 1974 году, когда господин Ширак стал премьер-министром.
– Да, да!- воскликнул Ширак.
– Перевод, как женщина,- язвительно заметил Радзинский.- Если красива, то неверна, а если верна, то некрасива.
– А ваши переводы на французский?!- мстительно спросил Ширак.
