Александр Тюрин - Формула истории
Советское общество было в значительной степени было убито подсознательным протестом против сенсорного однообразия. В каком-то смысле даже высота общественной морали в советском обществе сыграла против него, низменные инстинкты подавлять опасно.
Если в одном месте убудет, то в другом прибудет. Интеллектуальные силы, утекающие из сферы управления, притекали в сфере подрывной деятельности. Советские элиты, имеющие максимальный доступ к традиционно мощной государственной машине (к ее экономическим, полицейским, медийным инструментам), поставили своей целью развал этого самой машины, обеспечение личного блага не за счет функционирования государства, а за счет его нестабильности.
Наш управляющий класс дал себя соблазнить западным растлителям, а затем в порядке компенсации многократно изнасиловал вверенную ему страну – кстати, на процессах по делам о насилиях адвокаты нередко делают упор на то, что обвиняемый и сам в детстве натерпелся от насильников.
С медицинской точки зрения, болезнь советского общества напоминала социальный СПИД. Иммунитет общественного организма боролся против чего хочешь, но только не против инфекции, которая разрушала этот самый общественный организм и сам иммунитет.
Постиндустриал сломал Россию гораздо раньше, чем она завершила индустриальную фазу развития – на которую было отведено каких-то шестьдесят лет (за вычетом войны и послевоенного восстановления – вообще пятьдесят).
Столь ранние сроки и необыкновенная скорость постиндустриального передела Россия были определены нашей «совестью нации» – гуманитарной интеллигенцией. Не просвещением народа, не национальной памятью и повышением качества образования занималась она, а засорением культурного поля информационными вирусами.
Были применены практически все вирусные конструкты, накопившиеся за четыреста пятьдесят лет русофобии, от тех, что еще выдумывали ясновельможные паны в занюханных местечках до самых новомодных: «русские несут коллективную ответственность за коммунистические преступления» и «русский коммунизм равняется фашизму».
Вирусы шли потоком по всеохватным информационным каналам советского телевидения и союзпечати, вливаясь в уши, глаза, в лобные, височные и затылочные доли мозга.
Убивалась память о всем значимом в русской истории, о том, что могло дать психологическую защиту от унижения, что могло восстановить гомеостаз «системы Русь». Разрушалось прошлое, чтобы не было будущего. Извращалось или замалчивалось всё, что составляло сущность русской истории: многовековая борьба за выживание против холода, голода, против степных орд и западных бронированных хищников. Стирались победы (сражение при Молоди 1572 просто испарилось, а битва за Москву 1941 превратилась в «закидывания трупами» культурно воюющего противника) и нивелировались страдания, которые несли нам «свободные европейцы» и не менее «свободные азиаты», начиная с погромов Батыя и Дивлет Гирея и кончая фашистскими шталагами.
Переход высших слоев общества в состояние «пятой колонны» вылился во взрывное разрушение организационных связей в 1989—1991 и коллапсу социально-экономической системы.
Приходу Постиндустриала предшествовал демонтаж централизованного управления и трудового контроля при помощи законов «О предприятиях в СССР» (1990) и «О собственности в СССР» (1990).
После возникновения организационного хаоса началось Гайдарово нашествие.
Первый его удар пришелся на денежную систему, были стерилизованы сбережения населения и производственные накопления, остановлен инвестиционный процесс и кастрирован потребительский спрос. Обмен товарами вернулся к средневековым натуральным формам (бартер).
Обескровленная и парализованная Индустрия рухнула, превратившись в распродажу по дешевке ценных государственных активов и разорение всего прочего. Россия наверное впервые со времен татаро-монгольского ига стала ярким образчиком страны-донора, представляющей свои ресурсы в распоряжение внешней среды.
Постиндустриал пришел в виде нового феодализма. Огромные регионы отдавались в «кормления» локальным и этническим ОПГ, лучшие предприятия передавались в «вотчины» прекрасноликим фаворитам. Заработала великолепно отлаженная система «сравнительно честного» отъема народной собственности. Приметными были «чеченские авизо» и ваучеризация, зато в тени оставался увод валютной выручки через офшоры, чистая уголовка под названием «закрытые аукционы» и надувание «внешнего долга СССР». (Мы должны миллиарды долларов Болгарии-Венгрии-ГДР? Неужто наша нефть стоила много меньше их баклажанов и пишущих машинок?). Отдельного разговора стоит разгром деревни, который соответствовал классическим канонам колониализма, с разделом общинных земель, переходом земли в руки ростовщического капитала и обезземеливанием крестьянства.
Несмотря на форсированную деиндустриализацию, на имущественные потери в сотни миллиардов долларов, на наступившую африканскую сверхсмертность, сам приход постиндустриализма не был результатом заговора. Он пришел в силу смену мировых формаций.
Отмотаем timeline чуть-чуть назад – в 1970-е годы.
Западный мир в это время изнурен кризисами перепроизводства, основной причиной которых было единосущность производителя и потребителя. Повышение зарплат и социальных отчислений повышало спрос, но одновременно делало дорогим предложение – и взять этот процесс под контроль было невозможно.
Запад был потрясен ростом цен на углеводороды, который разрушал классическую парадигму его экономических взаимоотношений с мировой периферией: дорогие промышленные товары в обмен на дешевой сырье.
Запад был брошен на лопатки борцами против колониализма, которые закрывали для западных промышленных товаров огромные регионы планеты.
Коммунистическая герилья чуть ли не во всех тропиках заставляла Запад тратить несоразмерно большие средства на антипартизанскую войну, что обесценивало деньги и даже приводило к классическим мерам «военной экономики», таким как замораживание цен и зарплат.
Но высокоразвитая англосаксонская школа непрямых действий искала и нашла выход.
Часть Четвертая
Днем рождения постиндустриального мира (который он может смело отмечать) является 14 апреля 1971 года, когда девятеро американских пинг-понгистов и с ними четверо чиновников госдепа приехали в Китай из Гонконга. Эти персонажи погоняли шарики со своими китайскими коллегами, после чего США сняли эмбарго на торговлю с Китаем. Вслед за спортсменами уже глава госдепа Г.Киссинджер нанес два секретных визита в Поднебесную.
Итак, с одной стороны леворадикальный Китай, который не прочь спалить немирным атомом полмира, дабы в оставшейся половине утвердился коммунизм. С другой стороны цитадель индустриального капитализма. Противоположности сошлись в не слишком гласном союзе.
Результатом этого союза на политическом плане стала совместная борьба Китая и Америки против умеренно-социалистического СССР, выход США из вооруженной борьбы против коммунизма в Индокитае, нападение Китая на Вьетнам и даже такая комичная вещь, как поддержка правозащитником Картером прокитайских (и страшно кровожадных) красных кхмеров, сражающихся против просоветского Вьетнама.
Однако куда более мощным следствием стала трансформация всего мирового хозяйства. Первым признаком этого была почти немедленная отмена Бреттон-Вуддской системы (отмена привязки доллара к золотому эквиваленту и превращение его в виртуальную валюту). Затем был дан старт переводу западной индустрии в Китай, являющийся огромным резервуаром дешевой и послушной рабочей силы (послушной благодаря руководящей роли компартии). Благодаря этому утечка производства в Третий мир, начавшаяся с нехитрого легпрома, стала необратимой тенденцией, охватывая одну отрасль за другой. Теперь на мировой периферии будут расходоваться невозобновляемые ресурсы и сбрасываться отходы. Там будет эксплуатируемый пролетариат, производственный травматизм, низкие зарплаты и микроскопические социальные отчисления. А в странах «золотого миллиарда» останется потребление, высокая зарплата, чистая экология и высокие социальные расходы.
На рубеже 20 и 21 веков колониализм вернулся, покорители индий Роберт Клайв и Уоррен Хастингс могут спокойно спать в своих склепах. И хотя сейчас никто уже не разоряет туземные промыслы в колониях, как это было в 18-19 веках, скорее наоборот, но чистый доход все рано оседает в банках метрополий. И Запад, еще более успешно чем в 18-19 веках, переносит издержки своего функционирования во внешнюю среду, в более слабые социальные системы.
США к 2000 году, по сути, очень отличались от себя же в 1960-е. Контроль над финансовыми и информационными потоками, над информацией и ноу-хау стал важнее обладания большими и диверсифицированными средствами производства. Класс производителей (рабочий класс, в первую очередь) сильно сузился в процентном отношении и перестал играть какую-либо политическую роль. Производитель и потребитель вышли из двуединства и разошлись. Доля индустрии в ВВП снизилась до 20%, а сельского хозяйства до 0,7%. Это – в стоимостном выражении; по большинству натуральных показателей статистика просто исчезла. На смену производству материальных ценностей пришло манипулированием информационными ценностями, к которым относятся как электронные деньги, так и разнообразные психопрограммные конструкты, среди которых важную роль играет образ «царства божия на земле» в американском варианте. Одним из информационных таранов стала «концепция прав человека», согласно которой права сколь угодно-малой группы или даже отдельной личности могут быть поставлены выше базовых прав государства, народа, коллектива. Но это – внешняя канва. Истинной причиной возникновения Постиндустриала являлось стремление к увеличению устойчивости западного мира.
