Константин Смелый - Кенигсберг дюз пуа

Константин Смелый – КЁНИГСБЕРГ ДЮЗ ПУА[1]

1. Начало

Темнеет. Из депрессивной облачности льётся холодный дождик. Мелкорозничная торговля сутулится в целлофановых накидках, угрюмо ползая от машины к машине. На исходе третьего километра – вокруг тех, у кого всё ещё впереди, – суетится долговязый парень в красно-белой куртке с эмблемой «Кока-колы». Он продаёт фальшивые ваучеры в латвийские гостиницы.

На другом, праздничном конце очереди, в голубой тойоте, главный герой Митя нервно обмахивается пластиковой папкой со своим фальшивым ваучером. Он готовится к выходу.

В потёках на ветровом стекле уже десять часов тридцать шесть минут преломляется рейндж-ровер.

 - Ещё раз. Рига. Гостиница «Ханза Хотель».

 - Ну.

 - Шесть дней.

 - Ну.

 - К визам финским точно не придерутся?

 - Наши – нет. Стопудово. Я тебе говорю, все три раза так в Кёниг ездил.

 - … А почему я буду говорить?

- Потому что водитель. И папка с бумажками у тебя. Не можешь – давай сюда. Сам всё скажу. Там говорить-то нечего…

Главный герой Митя хлопает папкой по коленям. Невольно прикрывает её обеими руками.

- Ладно. Не надо. Я сам, – бурчит он.

Впереди хлопают двери. Рейндж-ровер срывается с места, ныряет под крышу таможенного пункта, выныривает на той стороне и пропадает за шеренгой безжизненных грузовиков и микроавтобусов. Вместе с ним из Митиного поля зрения наконец убирается огромный плюшевый заяц с печальной мордой, расплющенной о заднее стекло.

Митя хватается за ключ. Шевелит ногой. Тойота проезжает несколько метров и занимает место рейндж-ровера.

- Ну чё, пошли, – второстепенный герой Гена нахлобучивает на голову капюшон и вылезает из машины.

Засунув папку под куртку и запахнувшись, Митя вылезает вслед.

 Внутри таможенного пункта горит неоновый свет и стоят будки паспортного контроля. Они блистают свежим стеклом и объяснениями на четырёх языках; к ним ведут дорожки с подсвеченными стрелками; там включены компьютеры с плоскими мониторами; туда посажены равнодушные женщины в форме.

Но контроль начинается не там.

- Ну чего, ребят, на «Евровидение» едем?

У стола, который справа от входа, утомлённо щурятся двое пограничников. На одного нацеплен автомат. Другой задал свой тактический вопрос и, не дожидаясь ответа, отрывается от стула.

- Мы в Ригу, у нас ваучер… - Митя лезет в папку.

- Холодно нынче в Риге, – отмахивается пограничник. – Подгони-ка лучше машину под крышу. Встают все под ливень, как лягушки… Посмотрим, что у вас там.

Митя суёт папку Гене, скачет к машине и проезжает ещё несколько метров. Выпрыгивает из машины. Услужливо распахивает багажник.

Пограничник даже не качает головой. Переваливаясь с ноги на ногу, подобно благородному гусю в чёрных ботинках, он выходит в мокрые сумерки, останавливается возле передней двери тойоты, открывает её и запускает тонкие музыкальные пальцы прямо в бардачок. Там, на самом дне, под ворохом журналов и карт, под техпаспортом и последним романом известного писателя романов, Гена забыл скрепленную степлером и сложенную пополам распечатку с сайта havefun.ko.

- «Хип Кёнигсберг», – декламирует пограничник, развернув найденное. – «Ночная жизнь балтийской столицы». Тааак. Я тут это самое – явно не в курсе последних событий. Это у нас Рига теперь Кёнигсбергом называется? Или как?

Безмолвный Митя читает фальшивое удивление в глазах пограничника. Ему хочется перевести взгляд на Гену, чтобы искромсать и испепелить. Он даже пробует это сделать, но терпит неудачу.

- Сколько простояли-то? Часов десять? – сочувствует пограничник. – Больше? Теперь восвояси придётся. С административным правонарушением в загашнике.

Митя остервенело захлопывает багажник.

- Может, ааа, можно как-нибудь – в смысле, договориться? – подскакивает Гена.

Пограничник глядит на него, непроницаемо щурясь.

- Какой-нибудь другой вариант, я имею в виду… – вкрадчиво мямлит Гена. – В смысле, если мы заплатим – если мы штраф уплатим сразу – так мы вполне готовы штраф сразу…

- Да-да, мы штраф без проблем готовы, – оживает Митя.

Его рука тянется за бумажником.

Пограничник чешет левый бок и косится на тойоту, чтобы выбрать правильную ценовую категорию.

- Сто двадцать евро штраф, – заключает он.

Митя уже взял бумажник наизготовку, но виноватый Гена вклинивается между ним и пограничником и взмахом локтя даёт понять, что берёт расплату на себя.

- А рублями можно? – спрашивает он.

- Калининградскими, – отвечает пограничник. – По латвийскому курсу.

- Двенадцать к одному?

- Да.

- Ээээ…

- Тыща четыреста сорок, – подсказывает сзади Митя. Он не верит своим ушам.

- Тыща пятьсот, – округляет пограничник. – Чтоб без сдачи.

Неистово кивая, Гена суёт руку в трусы и, придерживая ремень, аккуратно извлекает оттуда тонкую пачку банкнот. В полусвете, льющемся из окон таможни, фиолетовый лик Канта на верхней сторублёвке как никогда смахивает на крошку Цахеса.

- Вот, пжалста, – протягивает Гена лихорадочно отсчитанные банкноты.

Пограничник берёт деньги с весёлой брезгливостью.

- Не пропахли там, ничего?

Из Гениного рта вырывается застенчивый смешок.

- Да нет, честно! У меня ж там сбоку карманчик такой…

Пограничник качает головой и, широко улыбаясь, убирает деньги за пазуху. Для этого ему приходится зажать распечатку про ночные клубы между указательным и средним пальцем.

- «Деньги не пахнут» – вот что надо в таких случаях говорить, – наставляет он. – Ладно. Штраф уплачен. Проходите на паспортный контроль.

- Спасибо!

- На здоровье. Держи.

Распечатка возвращается к Гене.

2. Межграничье

На лишние приключения денег не было. Поэтому Латвию и Литву пересекли без приключений.

Вот разве что два эпизода можно вспомнить.

Эпизод первый. В Риге пообедали с Гениной знакомой по имени Надя Олеховская. Высокая, румяная, в чёрных кружевных чулках, в многослойной пёстрой юбке чуть ниже колен, с рыжеватыми хвостиками на голове и санитарной сумкой на боку, она много говорила о вполне обыденных вещах, но Митя слушал её, как заворожённый. Во-первых, она так ему понравилась, что временами начинали сладко ныть руки. Во-вторых, обыденные вещи, о которых она говорила, происходили в другой обыденности. Надя выросла в Кёнигсберге. В Риге жила с просроченной студенческой визой. Работала «ивент-менеджером».

- И что, не проверяют на границе, что ли? – не поверил Митя. – Или ты домой не ездишь?

- Как же не езжу? Регулярно езжу. У меня половина друзей там. Сначала еду до Клайпеды. Потом через Косу.

- Он не знает, что на Косе особый режим, – пояснил Гена, словно извиняясь за дремучее невежество приятеля. – На территории заповедника, – он повернулся к Мите, – можно с литовской половины выйти свободно. Только на обратном пути документы смотрят.

Митя посмотрел на Гену с отвращением.

- Ну допустим, – сказал он. – А как обратно?

- Ой, а обратно вообще смешно, – Надя махнула рукой и тут же машинально поправила деревянный браслет на запястье. – Тоже через 7 К онстантин Смелый – КЁНИГСБЕРГ ДЮЗ ПУА

Косу. Включаю дурочку и начинаю по-латышски лепетать и по-русски вперемешку. Мол, сама латышка и дядя мой латыш, гуляла-гуляла по заповеднику, глядь – уже за границей! А паспорт в Клайпеде забыла! В гостинице! Они то ли ведутся, то ли им всё равно – главное, пускают. Представляешь?

Она засмеялась. Митины руки заныли особенно сильно.

- Прикольно, – признал он. – А я чего-то думал, вы в Шенген можете без визы вообще…

- Это тока до пятнадцати дней, – снова встрял Гена.

- Угу, – подтвердила Надя. – Пока. Наша Бухгальтер сейчас в Брюсселе на очередных переговорах. Клялась и уверяла, что с января сделают три месяца без визы, как для всех нормальных людей. До тех пор я из принципа буду через Косу ездить.

Гена захихикал.

- А мы, значит, ваще край - самые ненормальные люди?

Надин румянец стал пунцовым.

- Ой. Ребята, простите меня, старую. Не подумала совсем. Я всё больше с местными русскими тусуюсь…

- Да чего там. Ерунда, – великодушно отмахнулся Митя. – Мы всё понимаем.

Чтобы сменить тему, он отхлебнул ещё безалкогольного пива и вслух пожалел, что Надя не едет с ними. Надя сказала, что ей и самой до слёз жалко пропускать такое. Эта шутовская работа, сказала она, вечно путает все карты. Надо бы бросать, да где ж в кризис другую найдёшь. Особенно чтоб компания была кенигсбергская (Надя говорила «кёнигсбешшская», с длинным и каким-то не совсем русским «ш») и не требовала рабочей визы.