Эксперт Эксперт - Эксперт № 01-02 (2014)
Тилли вертит эту самую «демократию» во всех измерениях и направлениях. Но главными из них оказываются два: потенциал государства и его демократичность. Пожалуй, во введении этой пары показателей и заключается одно из принципиальных открытий Тилли. Он четко проговаривает то, что многочисленные политические шулеры стараются укрывать от постороннего взгляда. А именно: не бывает на свете Демократий — бывают Демократические государства. Демократия и сила государства вовсе не противоречат друг другу (хотя частенько утверждается: мол, у вас слишком много государства — надо бы поменьше, а демократии побольше), но взаимодополняют.
В самом деле, если в стране плохо работает полиция, если она коррумпирована, то что это означает: недостаток демократии (общество не может принудить полицию работать как надо) или слабость государства, которое не может заставить полицию работать как надо? Можно ли выбрать какой-то один из этих вариантов? И не является ли такая альтернатива ложной?
Очевидно, что является. Очевидно, что в идеале нужно двигаться сразу по двум этим направлениям. Общество побуждает власть, власть побуждает полицию. Однако в силу сложности и неоднозначности демократических механизмов контроля власти со стороны общества такое одновременное продвижение проблематично. Демократизация, политическая либерализация предполагают расширенное участие различных слоев общества в воздействии на власть; но если у вас инструменты такого воздействия слабы и плохо структурированы, то вы, продвигаясь в сторону расширения пространства политической борьбы, получите не увеличение контроля над полицией (коррумпированной и недисциплинированной) со стороны общества, а скорее превращение такой полиции в субъект политического действия — со всеми вытекающими.
Тилли выводит три возможных пути к построению демократического государства (см. диаграмму 1). Первый: построение сильного государства и его постепенная демократизация. Второй: постепенное укрепление государства через демократические процедуры. Третий: средний путь.
Понятно, что идеальных траекторий не бывает и каждая страна движется к желанной цели (или в силу обстоятельств — от нее) по своей уникальной траектории. И таких страновых траекторий Тилли приводит в своей книге целых семь: Венесуэла (1900–2006), Ирландия (1600–2006), Испания (1914–2006), Россия (1985–2006), Франция (1600–2006), Швейцария (1790–1848), ЮАР (1948–2006). И это весьма проработанные траектории — с точным анализом, как и почему получилось, что страна двигалась таким образом.
Удивительно, но в этой части исследование Чарльза Тилли оказалось весьма созвучно результатам совместного исследования «Эксперта», Института общественного проектирования и МГИМО «Политический атлас современности» (см. «Разбегающаяся политическая Вселенная» в «Эксперте» № 9 и «Политический атлас современности» в № 43 за 2006 год). Авторы «Атласа» отказались от использования так называемых экспертных оценок, которые вносят в подобного рода исследования значительную долю субъективизма. Они взялись собрать и обработать около 30 тыс. параметров (например, средний срок пребывания у власти главы государства за последние полвека или число партий) применительно к почти 200 странам. И скомпоновали по пяти основным компонентам: потенциал государства, масштаб угроз, демократичность режима, динамичность развития и международное влияние. После статистической обработки оказалось, что большинство стран довольно четко группируется в пределах эллипса, где помимо полюсов благополучия (государственность, демократия, качество жизни) и неблагополучия (бедность, зависимость, слабое государство и отсутствие демократии) есть дуги, которые можно интерпретировать как траектории транзита от неблагополучия к благополучию (или наоборот, у кого как получается, — см. диаграмму 2). Так вот, эти две транзитные траектории характеризуют два варианта пути, почти как у Тилли, — со слабым и сильным государством. И понятно, что страны «выбирают» тот или иной путь в силу множества исторических обстоятельств — наличия угроз и ресурсов для их преодоления, амбиций и традиций государственности и т. д. И путь, которым к «счастью» двигаются Китай или Иран, заказан для Гондураса и Фиджи — и наоборот.
Но вернемся к книге Тилли. Он предельно тщательно и конкретно анализирует опыт становления и развития (а также сворачивания) самых различных демократических государств, каждый раз пытаясь вычленить или проиллюстрировать основные принципы работы демократии. Так, одним из важнейших (и актуальнейших для России) является принцип доверия, в частности такой феномен, как сети доверия. «Демократии обязательно осуществляют частичное включение сетей доверия в публичную политику. Если базовые сети доверия, создаваемые гражданами для осуществления их коллективных предприятий, остаются в стороне от публичной политики, тогда у граждан мало стимулов, чтобы участвовать в этой политике, но очень сильны потребности укрыть свои социальные сети от политической интервенции. При таких условиях почти невозможно эффективно и последовательно претворять коллективную волю граждан в деятельность государства, по крайней мере без революции. Но полная интеграция, как при теократиях, родовых олигархиях и фашизме, также исключает возможность демократии. Это происходит недопущением перевода коллективной воли граждан — через переговоры — в деятельность государства», — пишет Тилли. И понятно, насколько такая картина сложнее того, что обычно рассказывают международные распространители демократии, для которых существует лишь два полюса: лучше и хуже.
Своими спокойными аккуратными рассуждениями Тилли, например, полностью уничтожает любимые аргументы о транспарентности (прозрачности): мол, чем больше транспарентности, тем лучше. Тилли, однако, показывает, что избыток прозрачности может быть ничуть не лучше, чем ее недостача.
И приводит пример удачной интеграции сетей доверия в сферу публичной политики: «В истории Европы первые случаи интеграции сетей доверия отмечаются в Республике Нидерланды в XVII в. Марджолайн Т’Харт указывает, что новое государство Нидерланды, в отличие от своих европейских соседей, уже и в XVII в. пользовалось большим доверием. Восстание Нидерландов в XVII в. против Испании привело к тому, что государственные финансы были организованы в исключительно рентабельную систему. По ходу дела бюргеры начали поспешно инвестировать в обеспеченные государством бумаги, связывая, таким образом, судьбу своих семей с установившимся режимом». Нидерландский пример показывает, что демократические практики формируются, может быть, и не случайно, но в результате того, как то или иное общество использует открывшиеся конкретные исторические окна возможностей. И если вы не воспользовались таким окном, то и демократия у вас будет получаться либо с опозданием, либо кривоватая. А пытаться внедрить демократические практики, так сказать, принудительно, по щучьему велению, и вовсе бессмысленно: скорее всего, не приживется.
Чрезвычайно интересным оказывается опыт Швейцарии, который наглядно демонстрирует, что постепенное движение к демократии не обязательно означает закрепление на завоеванных демократических позициях. Швейцария нам показывает, что зачастую потерпеть поражение на пути к демократии и откатиться назад для становления зрелого демократического государства полезнее, чем, выражаясь современным демократическим новоязом, прилежно выполнять домашнее задание по демократизации, присланное откуда-нибудь из Брюсселя или Вашингтона. «К 1847 г. Швейцария имеет самый низкий потенциал государства и демократии за весь описываемый период (1790–1848 годы. — “ Эксперт” ). Однако после того, как сторонники автономии и консерваторы нанесли своим противникам военное поражение, мирное урегулирование 1848 г. устанавливает национальный режим беспрецедентной демократии и высокого государственного потенциала… Она стала моделью децентрализованной демократии в Европе», — пишет Тилли. И эти его слова вселяют оптимизм. Может быть, и у нас в России все не настолько плохо. Может быть, и в России, в такой огромной и разнообразной стране, после того, как «сторонники автономии» и «консерваторы» нанесут поражение своим врагам, установится какой-нибудь беспрецедентный режим сильного государства и сильной демократии.
Тилли Ч. Демократия. — М.: Издательство Института общественного проектирования, 2007. — 264 с.
График 1
Потенциал государства и демократия
График 2
Траектории транзита от неблагополучия к благополучию
Конец послевоенного триумфа
Анашвили Валерий, главный редактор журнала «Логос»
В послевоенный период Европе удалось создать новый вид либеральной демократии, который страховал ее от повторения кровавых ошибок прошлого. Однако к настоящему моменту современное европейское демократическое устройство начинает разрушаться
