Владимир Снегирев - Вторжение
—
Абсолютно ничего не знал! Вечером сидим с женой в квартире. Вдруг видим сквозь окно зарево в конце Дар-уль-амана, слышим ожесточенную стрельбу. «Что это?» — спрашивает жена. А мне стыдно перед ней: ничего не знаю.
27 ДЕКАБРЯ. КАБУЛ
Амин правил в ДРА чуть больше 100 дней.
Биографическая справка. Хафизулла Амии. Выходец из пуштунского племени хароти. Сирота. В начале 60-х годов находился на учебе в одном из университетов США. Несколько лет работал директором педучилища. Член НДПА с 1966 года. В 1968 году пленум фракции «хальк» перевел Амина иа членов партии в кандидаты, как скомпрометировавшего себя «фашистскими чертами». С 1969 года — депутат нижней палаты парламента. С 1977 Года — член ЦК НДПА. Стоял на позициях путчизма, злоупотреблял левой фразой: Однажды, выступая на митинге, пообещал, что «нынешнее поколение молодых афганцев будет жить при коммунизме». Обладал задатками хорошего оратора. Планомерно устранял всех, кто стоял на его пути к единоличной власти. По некоторым данным, на его счетах в банках было 114 миллионов афгани и 2 миллиона долларов.
А. К. М и с а к. Надо сказать, что до самой смерти он уже не чувствовал себя уверенным. Постоянно нервничал. Часто спрашивал то ли самого себя, то ли окружающих: «Почему Тараки хотел убить меня?» И всегда при этом слезы ручьями катились из его глаз. Был и другой вопрос, который он иногда' произносил вслух: «Почему советские товарищи не доверяют мне так, как доверяли Тараки?.. Дайте мне несколько месяцев, и я все сделаю, как нужно Москве». Его неуверенность сквозила и в том, что он с большой неохотой соглашался жить во дворце Арк. «Надо быстрее переезжать на Дар-уль-аман,— твердил он.— Вот и советские товарищи тоже очень рекомендуют это». Ремонт там подходил к концу. Амину, как раньше и Тараки, импонировало то, что этот дворцовый комплекс был когда-то спроектирован и построен по желанию прогрессивного правителя Амануллы-хана. Возможно, они ощущали себя его последователями и такими надеялись войти в историю Афганистана...
В начале декабря Амин перебрался туда вместе со всей своей свитой и охраной. Пригласив в гости друзей, он с гордостью показывал нам свое новое владение. Все было сделано и впрямь с завидной роскошью, размахом. Мы шутили: «Ты теперь такой большой руководитель, а тут кругом горы. Не боишься? Темной ночью нападут разбойники...» Амин вполне серьезно отвечал на это: «Советские товарищи обещали прислать сюда своих людей для охраны, а также обнести всю территорию колючей проволокой, установить сигнализацию».
Повара и врачи при дворце были советские. Помню, переводчиком у поваров состоял таджик по имени Момаджан. Амин очень дорожил дружбой с военными советниками, всячески подчеркивал: у него самые теплые отношения с советскими генералами. А вот посла Пузанова не любил, за глаза называл его парчамистом. Считал, что Брежнев и кремлевское руководство за него, вот только «парчамист Пузанов» мешает.
Во главе службы безопасности, которая при Амине стала называться К AM, он поставил своего близкого родственника Асадуллу Амина. При КАМ, конечно, тоже был советник из Москвы в чине генерала. Однажды при мне Асадулла пришел к новому генсеку с досье на многих видных парчамистов. «Эти люди тайно действуют против государства,— сказал он.— Их надо обезвредить».— «А что думает по этому поводу советский товарищ?» — спросил генсек,— «Он согласен». Не хочу бросать тень на генерала,—возможно, Асадулла солгал, но все это я слышал собственными ушами.
В правительство 1989 года Шах Вали вошел как министр без портфеля. «Мог бы приносить больше пользы,— вздохнул Шах Вали при нашей встрече,— но что поделаешь, если должностей на всех не хватает». После свержения Амина бывший член Политбюро, министр иностранных дел более семи лет провел в
тюрьме. Затем два года просидел дома, сейчас не только министр, но и член ЦК НДПА.
—
В начале 1980 года,— рассказывает он,— состоялся так называемый «суд» над халькистским руководством партии. Одиннадцать человек были приговорены к расстрелу. Приговор, не мешкая, привели в исполнение. Тринадцати другим подсудимым, в том числе и мне, сначала тоже объявили расстрел, однако затем заменили двадцатью годами тюрьмы.
—
Но это фийал. А что предшествовало ему? Расскажите о последних днях Амина.
—
Он утверждал, что между ним и Брежневым установлен хороший контакт, хотя было ли это правдой, я не знаю. Во всяком случае, по поводу встречи с Брежневым он хлопотал. Вопрос о приглашении в Афганистан советских войск никогда не обсуждался ни в нашем Политбюро, ни в правительстве. Только однажды Амин каждому из своих приближенных шепнул доверительно: вероятно, прибудут советские войска, но не для участия в боях, а исключительно для
' охраны. Войска, по его словам, встанут на рубежах вокруг Кабула, а высвободившиеся афганские части будут направлены в провинции для борьбы с мятежниками. Амин вслух делился своим идеями: «Может быть, переодеть советских солдат в форму афганских вооружённых сил, чтобы особенно не раздражать население?»
А. К. М и с а к. О помощи северного соседа говорилось много, но обычно в абстрактных выражениях: «Советский Союз не оставит нас в беде», «Москва поможет дать отпор любому агрессору», «Великий советский народ протянет руку дружбы...» Вот в таком духе. Близкий друг Амина, занимавший пост министра высшего образования, Махмуд Сума однажды рассказал мне, что он слышал слова генсека: «Если мне будет плохо, Советский Союз окажет широкую военную помощь и даже, быть может, пришлет солдат». Было ли нам так плохо, что понадобились чужие солдаты? Я много раз задавал себе этот вопрос. Думаю, внутреннее положение в Афганистане не требовало ввода советских войск.
27 декабря Амин пригласил своих ближайших соратников с семьями на обед. В конце обеда вдруг всем захотелось спать. Я еще помню, обеспокоенно спросил: «Может быть, нам что-то в еду подсыпали? Не яд ли это? Кстати, кто твой повар?» — «Не волнуйся,ответил хозяин.— И повар, и переводчик у меня советские». Однако сам Амин тоже имел бледный вид. Держался за стены. Я пожал плечами и поспешил на свежий воздух. Погода была морозная, выпал снег, снаружи мне стало немного легче.
Кто отведал этот обед, чувствовал себя, словно пьяный. Только Панджшери с удивлением взирал на наши мучения. Он единственный из нас не ел суп, пото- * му что соблюдал диету. Видимо, что-то было подмешано именно в СуП. Быстро распрощавшись со всеми, я поехал к себе на площадь Пуштунистана, в Министерство финансов, и попытался заняться там делами. Все происходило в четверг, а у нас это короткий день, накануне выходного. Сел в кресло — и как в глубокую яму провалился. Очнулся, разбуженный сильным взрывом, даже стекла в окнах повылетали,— такой это был взрыв. Посмотрел на часы: шесть вечера. И снова впал в забытье. Тут мой испуганный охранник вбежал в кабинет, стал меня тормошить: «Вам лучше поехать домой». Я проворчал: «Взрыв... Ну, что взрыв... Обычное дело. Принеси-ка лучше бумаги»,— и снова уснул. Не знаю, сколько прошло времени, когда охранник снова разбудил меня: «Сильная стрельба в городе. Проснитесь! В городе что-то происходит. Надо ехать домой»,
В жилом микрорайоне у своего подъезда я увидел несколько встревоженных министров. Никто не понимал, что происходит. Приехавшие секретари районных комитетов партии сказали, что стреляют советские солдаты. «Что нам делать? — спрашивали они.— Наши активисты вооружены, но они не знают, можно ли отвечать огнем»,— «Вы уверены, что это советские?» — раздалось сразу несколько изумленных возгласов. «Да, мы своими глазами видели»...
В квартире я включил радио. Передавали музыку. Стал крутить ручку настройки в надежде услышать что-нибудь о происходящем в Афганистане. Кажется, в половине десятого рядом с диапазоном, на котором обычно вещало кабульское радио, я наткнулся на женский голос. Диктор несколько раз повторила: «Сейчас будет выступать товарищ Бабрак Кармаль — генеральный секретарь ЦК НДПА». Мы были ошеломлены, ведь пленум не собирался, когда же Кармаль успел стать генсеком? Неужели он въехал в Кабул на броне советских танков? Я был почти уверен в том, что радиостанция, которую мы услышали, вещала с территории Советского Союза — из Ташкента, Душанбе, или, быть может, Термеза.
Ш. Вали. Охраняли дворец, в котором жил Амин, советские солдаты, внутри была личная охрана из афганцев — человек десять — пятнадцать. В 19 часов 30 минут ваши солдаты бросились на штурм дворца. Моя жена, находившаяся там, погибла при обстоятельствах, до сих пор неясных. Погибли сыновья Амина, были убиты его телохранители. Зачем была устроена такая бойня — ведь эти люди могли сдаться без единого выстрела?.. Ночью по радио сообщили, что по решению революционного суда Амин приговорен к смертной казни и приговор приведен в исполнение. А утром меня арестовали.
