Ефим Черняк - Тайны Англии
Якобитство превращалось в удобное политическое знамя для жестоко угнетавшихся ирландских католиков, а также для значительной части населения в Шотландии, которые выступали против унии с Англией и поэтому особенно подчеркивали свою лояльность по отношению к «национальной» шотландской династии Стюартов. В Англии якобитскими стали круги крайней дворянской реакции. Однако в отдельные моменты в якобитские тона окрашивались недовольство джентри засильем в правительстве вигской земельной и денежной аристократии, увеличением налогов в связи с длительными войнами, а также некоторые формы социального протеста самых различных слоев населения.
Неправильно смешивать, как это нередко делается в исторической литературе, два вопроса — возможность реставрации абсолютизма и католицизма и вероятность возвращения Стюартов. Первое было попросту невозможно — процесс буржуазного развития Англии носил необратимый характер.
Напротив, второе не было полностью исключено, но при одном непременном условии — политической капитуляции Якова II, а потом его наследника перед силами нового строя. Даже Вильгельм III подумывал о компромиссе после смерти сына принцессы Анны — последнего из «законных» протестантских престолонаследников мужского пола. Вильгельм намекал, что его преемником мог бы стать сын Якова II в случае его обращения в протестантство. Однако Стюарты стремились к невозможному — восстановлению абсолютизма и католицизма и в конечном счете не использовали единственного оставшегося у них шанса. Но этого нельзя было с уверенностью предсказать заранее. К тому же надо учесть, что на протяжении ряда лет (особенно до мая 1692 года) сохранялась возможность высадки крупной французской армии в Англии, где обычно имелось мало регулярных войск, или в еще совсем недавно снова завоеванной Ирландии и в Шотландии.
Демонстративное выражение «королем-солнцем» сочувствия изгнанному Якову II, предоставление в его распоряжение пышного Сен-Жерменского двора и даже ежегодной пенсии в 600 тыс. ливров, правда, еще далеко не означали безоговорочную поддержку Людовиком планов якобитов. Во время своего короткого правления Яков II вовсе не проявил себя другом Франции, и его реставрация вряд ли многое обещала для Версальского двора. Людовика, скорее, устроило бы восстановление Якова на престоле в Шотландии или Ирландии, что создало бы противовес для Англии. И во всяком случае якобиты были полезным орудием для французской дипломатии как угроза для Англии, а в военное время — как средство отвлечения части английских военных сил с континента, где они были важной составной частью войск коалиции, противостоявшей Дюдовику XIV. В этой борьбе снова активизировалась английская секретная служба.
Наряду с Бентинком и Генри Сидни ее руководителем стал Даниель Финч, граф Ноттингем, занимавший посты министра иностранных дел и позднее лорд-председателя тайного совета. Анализ его переписки показывает, что он пытался использовать все средства добывания информации — перехват корреспонденции иностранных дипломатов, допрос подозрительных лиц, а также тех, кто добровольно сообщал становившиеся известными ему сведения о военных приготовлениях французов.
В 1692 году лорд Ноттингем поручил гугенотскому пастору Пьеру Жюрье наладить шпионаж во французских портах. Бюро, созданное Жюрье в Роттердаме, получало от своих агентов и пересылало в Лондон сведения о французском флоте и береговых укреплениях. Автор известных мемуаров епископ Барнет дает низкую оценку шпионской сети Ноттингема. Барнет писал, что Ноттингем получал мало известий о противнике, тогда как в Париже, казалось, все знали об английских планах.
Главные задачи, которые в эти годы стояли перед секретной службой Вильгельма, носили контрразведывательный характер. И прежде всего это была борьба против якобитства. Здесь недоверчивый король не вполне полагался даже на преданного Бентинка, по крайней мере, считая излишним посвящать его в некоторые государственные тайны. Так, Бентинку разрешалось читать переписку Вильгельма с голландским великим пенсионарием Хейнсиусом, но часть содержащей в ней информации король желал скрыть от фаворита. Это было нелегко сделать — ведь Бентинк точно знал, что великий пенсионарий неизменно посылал свои донесения дважды в неделю. Тогда Вильгельм в июне 1689 года приказал Хейнсиусу особо конфиденциальные вещи писать на листе бумаги, который король не показывал Бентинку, разрешая ему читать «обычное» донесение. Никогда Бентинк не имел и доли той самостоятельности, которой обладал лорд Берли во времена Елизаветы. После 1695-го и особенно 1697 года влияние Бентинка резко уменьшилось. Отчасти это объяснялось смертью благоволившей к нему королевы Марии, а также тем, что лорд Портленд слишком близко сошелся с вигами и не мог выполнять свою прежнюю роль представителя короля в переговорах с руководителями обеих партий. Вильгельм III считал, что даже самый доверенный советник должен быть в курсе только части государственных секретов, всю совокупность которых подлежало знать лишь самому монарху.
…Якобитская агентура плела сети все новых заговоров. В ответ английская секретная служба в эти годы не раз прибегала к испытанному тактическому приему — не располагая прямыми уликами против тех или иных лиц, подозреваемых в качестве активных участников якобитского подполья, она старалась скомпрометировать их с помощью агентов-провокаторов, а если и это не удавалось, добиться осуждения на основании ложных показаний этих агентов. Поэтому не раз случалось, что действительных якобитов, активно действовавших против Вильгельма Оранского, судили за участие в заговорах, вымышленных провокаторами, в чьих показаниях обрывки подлинной информации сочетались с причудливыми фантазиями, иногда, впрочем, тоже случайно совпадавшими с действительностью. Словом, возникала ситуация, хорошо знакомая по истории «папистского заговора», якобы раскрытого Титусом Отсом. Именно такой характер носил мнимый заговор, сфабрикованный в 1691-м и последующие годы правительственным агентом Джоном Лэнтом, который не раз ездил ко двору Якова II и якобы по его указанию вовлек в свою тайную организацию ряд влиятельных якобитов в графствах Ланкашир и Стаффордшир. Особенно активно Лэнт орудовал в конце 1693 года, а уже весной следующего года будто бы вследствие угрызений совести выдал планы заговорщиков властям. Впрочем, на суде было вскрыто, что рассказы Лэнта о его поездках и встречах совершенно неправдоподобны даже с хронологической точки зрения и что, кроме того, главный свидетель обвинения — лицо с весьма сомнительной репутацией. Присяжные признали подсудимых невиновными. А между тем они действительно участвовали в заговоре, о котором Лэнт имел лишь скудные, обрывочные сведения. Его рассказы о намерении совершить убийство Вильгельма лишь на несколько месяцев предвосхитили подлинные планы якобитов.
Двор Якова II в Сен-Жермене кишел английскими шпионами. Современники считали, что одной из них была леди Стрикленд, которая выкрадывала секретные письма буквально из карманов жены Якова и посылала копии этой корреспонденции в Лондон. Английское правительство благодаря разведывательным донесениям было осведомлено обо всем, что происходило в окружении Якова. Напротив, якобитские агенты снабжали Якова II весьма тенденциозной информацией, утверждая, будто вся страна ждет не дождется возвращения «законного короля».
Трудно определить, кто кого дурачил в ложной игре — якобитская разведка графа Джона Мелфорта, установившая связи с министрами и генералами Вильгельма, или служба Бентинка, взиравшая сквозь пальцы на такие связи и даже пытавшаяся, используя эти контакты, снабжать фальшивой информацией двор Якова II. Вероятно, истина лежит посередине. Однако попытки якобитов привлечь на свою сторону наиболее влиятельных политиков сопровождались и планами свергнуть новое правительство путем организации покушения на Вильгельма III (тем более что умерла его жена королева Мария, дочь Якова II, и «узурпатора» можно было представлять иностранцем, не имеющим никакого права на английский престол). В феврале 1696 года в Англию по поручению Якова II тайно прибыл его сын (от Арабеллы Черчилль) — Лжеймс Фитцджеймс, герцог Бервик, впоследствии получивший широкую известность как французский маршал. В какой-то мере Бервик, по своим личным качествам — холодной храбрости и безупречной верности избранному знамени — совсем не похожий на своего тупоголового, жестокого и трусливого отца, ярко отражал сущность якобитства. Для Бервика не существовало ни страны, ни нации — дворянский космополитизм и преданность католической церкви заменяли ему патриотическое чувство, родину, позволяли без всякого внутреннего надлома, без угрызений совести сражаться против своей родины, служить планам фактического превращения ее в вассала французского короля.
