Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской - Михаил Борисович Пиотровский
Кваренги вспоминал: «Я старался дать театру античный вид, согласуясь в то же время с современностью. Он достаточно просторнее для того, чтобы в нём можно было давать самые великолепные спектакли, и притом – он нисколько не уступает наиболее известным театрам Европы. Все места здесь одинаково почётны, и каждый может сидеть там, где ему заблагорассудится. На полукруглой форме амфитеатра я остановился по двум причинам: во-первых, она наиболее удобна в зрительном отношении, а во-вторых, каждый зритель со своего места может видеть всех, что при полном зале даёт очень приятные впечатления. <…> Её Величество берёт на себя труд набрасывать мне свои замыслы и собственные эскизы, желая при этом, чтобы я имел полную свободу и возможность привлекать к работе всех художников, которые мне нужны».
Екатерина ценила Джакомо Кваренги. В 35 лет он стал архитектором её величества, и ему многое было позволено. Жизнь мастера в Петербурге была не очень спокойна в личном плане – тяжело болела жена, умирали дети, и он отважился на просьбу: ввиду многочисленной семьи и бед, вызванных болезнями, попросил после окончания строительства Эрмитажного театра поселиться в одном из помещений этого роскошного здания. Лучше всего, чтобы квартира была обращена окнами на Неву. Разрешение было получено, и художник прожил в этом доме до конца своих дней.
Екатерине всегда было интересно поговорить с Кваренги. Он хорошо знал музыку, увлекался изящной словесностью, мог читать наизусть Катулла и Вергилия, перед гением которых императрица преклонялась. И, конечно, беседовать об архитектуре, потому что в ней, как и в музыке, взгляды совпадали: архитектура должна быть строга и благородна, никаких излишеств. В знак благодарности и восхищения Екатерина пожаловала Кваренги ложу в пожизненное пользование, и в неё он мог свободно попасть из своей квартиры.
16 ноября 1785 года Эрмитажный театр открылся комической оперой Михаила Соколовского «Мельник – колдун, обманщик и сват». Всё в этот день вызывало восхищение, особенно то, что над авансценой и под оркестром были устроены полукруглые своды из соснового дерева для лучшего резонанса. В нишах зрительного зала – скульптуры Аполлона и девяти муз, а над ними десять медальонов с портретами Мольера, Расина, Вольтера, Сумарокова.
Екатерина была уникальной императрицей. Она писала пьесы, либретто опер, заказывала композиторам музыку для этих опер. Пьесы для неё были не только выражением творческого дарования, но прежде всего были направлены на решение политических проблем. Например, пьеса «Горебогатырь Косометович» была написана в форме язвительной комедии и направлена против шведского короля Густава III, с которым тогда вели войну. Это единственный пример в российской истории, когда глава государства использует театр в качестве политической арены. Екатерина была уникальной личностью, поэтому Эрмитажный театр был наполнен этой страстью. Это было не просто место отдыха, куда могли прийти высокопоставленные вельможи и похвастаться своей роскошью, а это было живое место, которое непосредственно участвовало в политической и культурной жизни России.
Посещение театра входило в программу приёмов-«эрмитажей». «Большие эрмитажи» устраивались раз в неделю, обычно по четвергам. Приглашались иностранные министры, «знатные обоего пола персоны», придворные и обыкновенные дворяне. Все вместе – до 200 человек. «Средние эрмитажи» – для более узкого круга людей, приглашение туда получить было ещё труднее. Обязательными были большой оркестр и хорошее освещение. «Малые эрмитажи» – для избранного, очень узкого круга, не более двенадцати человек.
Приёмы всегда начинались представлениями. Предпочтение обычно отдавалось операм. Указ Екатерины даже гласил: «Российский театр нужен не только для одних комедий и трагедий, но и для опер». Спектакли начинались примерно в пять-шесть часов вечера, а заканчивались – в восемь-девять. После их окончания императрица и гости возвращались в Эрмитаж. В лоджиях Рафаэля, тоже построенных Кваренги, начинали «вечеровое время» – маскарад или бал и поздний ужин. Екатерина говорила: «Театр – школа народная, она должна быть непременно под моим надзором. Я – старший учитель в этой школе, и за нравы народа – мой первый ответ Богу».
Управлять – значит предвидеть. «Эрмитажный театр был практически центр, это был мозг, это было сердце, где создавалась новая российская музыка, новая драматургия и где даже попирались законы классического драматургического жанра, – рассказывал композитор Сергей Евтушенко, художественный руководитель Эрмитажной академии музыки. – Екатерину совершенно не устраивали французские законы единства времени и пространства классической комедии, и чтобы их нарушить и показать, что есть движение и есть жизнь в драматургии, она пишет пьесу “Начальное управление Олега” – подражание Шекспиру, возрождая возрожденческие традиции и давая понять, что мы на месте не стоим. Конечно, Франция очень модная, она диктует условия, но и мы можем создавать новые произведения на основе таких шедевров, как драматургия Шекспира, и развивать русскую драматическую школу в этом направлении».
Русские пьесы давали только для узкого круга, и приглашались только одни русские особы. Репертуар того времени: Княжнин написал либретто для популярнейшего тогда представления «Несчастье от кареты» на музыку Василия Пашкевича. Сюжет оперы «Несчастье от кареты» очень смел по тем временам: самодур-помещик хочет продать в рекруты молодого крестьянина, разлучив его с любимой; за крестьянина дадут хорошие деньги – как раз столько, сколько надо для французской кареты. Князь Муравьёв пишет в письме: «Мы забавляемся здесь русской комической оперой. Вы не можете представить, с какой радостью принято у нас рождение нового зрелища. И вообразите: сочинитель музыки был сам действующим лицом на театре».
Судьба Пашкевича сложится грустно. После смерти Екатерины император Павел в 1797 году уволит его с единовременным вознаграждением, без пенсии. И в этом же году композитор скончается, оставив вдову с годовалой дочерью без средств к существованию.
Екатерина сама написала много пьес и опер, а её статс-секретарь Александр Храповицкий стал её своеобразным соавтором. Дело в том, что Екатерине не удавались стихи, а он умел превращать её прозу в лёгкие, изящные строфы. Екатерина объясняла свою любовь к сочинительству: «Если вы спросите меня, зачем я пишу такую пропасть комедий и опер, я буду отвечать подробно: во-первых, это меня забавляет, а во-вторых, я желаю поднять русский народный театр, который за неимением пьес находится сейчас в некотором заброшенном состоянии».
Современники писали: «“Начальное управление Олега”» – опера, либретто к которой написала сама императрица Екатерина, и рядом с названием – её рукой пометка: “Пьеса сия – подражание Шекспиру, но без сохранения театральных обыкновенных правил”».
Граф Эстергази вспоминал: «Я не в состоянии судить о подробности представления, но уверяют, что в этой пьесе много замысловатого. Олег преподаёт своему молодому питомцу много великих наставлений о том, как нужно жить и править. Поэтому я постигаю восторг зрителей, знающих, кто сочинил сию пьесу».
Действительно, Екатерина в такой своеобразной форме давала наставления своему любимому внуку Александру. Некоторые её фразы есть смысл напомнить: «Я хвалю всегда громко, а порицаю всегда вполголоса»; «Нету ничего опаснее, как захотеть на всё сделать регламенты»; «Издавая закон, всегда ставь себя на место того, кто должен ему
