Александр Гогун - Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы

В публикациях о вооруженной борьбе ОУН и УПА против коммунистов часто встречается мысль о том, что это была гражданская война, в которой обе стороны одинаково жестоко обращались с мирным населением. И те и другие преследовали свои, далекие от интересов народа цели.

Вряд ли боевые действия УПА и против УПА можно назвать гражданской войной.

При оценке конфликта следует исходить не из количества местного населения по обе стороны противостояния, а из общепринятого разделения войн на гражданские и национальные, а также военно-политических целей сторон. Национальной войной считается борьба за территорию, а гражданской — за власть, за государственное устройство. Поскольку УПА стремилась к украинской независимости, её войну следует считать носившей региональный характер национально-освободительной борьбой либо сепаратизмом. Оба термина с различной коннотацией обозначают одно и то же явление. Хотя, поскольку изменение строя в независимой Украине тоже предполагалось, можно сказать, что в этом противостоянии присутствовали элементы гражданской войны.

Очевидно, что в такой войне обе стороны, воевали с применением жестоких методов и совершали военные преступления.

При оценке итогов противостояние важно мнение тех, кто был свидетелем или соучастником борьбы.

Уже многократно упоминавшийся Перекрест заявил, что в Западной Украине «К 1948 г. основная масса населения… была уже на нашей стороне»[431].

А руководители Советского Союза обладали другими сведениями. В упоминавшемся постановлении Президиума ЦК КПСС от 26 мая 1953 г. значилось: «Только за три месяца 1953 г. военной цензурой конфисковано около 195 тыс. писем, адресованных за границу из западных областей Украины, в которых содержится отрицательные высказывания о действиях местных органов власти»[432].

Выло население от новых господ. И это при учете того, что за неосторожное высказывание в письме — или просто на кухне — в сталинском СССР можно было запросто угодить в места не столь отдаленные.

Да и если к 1948 г. население было уже на стороне новой власти, то почему через сорок лет у него взгляды вдруг резко поменялись? До 1990 года коммунисты настойчиво рассказывали западным украинцам о том, что повстанцы были предателями собственного народа, а чекисты — величайшими патриотами. Однако, убедить в этом людей совсем не удалось.

По настоящий момент память об этих событиях среди населения западно-украинских городов и сел свежа, ещё живы участники этой борьбы с обеих сторон. Во всех селах Галиции, и во многих на Волыни и Буковине воздвигли либо монументы, либо памятные холмы погибшим в борьбе за независимость Украины. В честь руководителей УВО, ОУН и УПА названы улицы и площади западно-украинских городов, им поставлены памятники. А памятники представителям советской номенклатуры и сотрудникам репрессивно-карательных органов снесены. Из местных бюджетов бывшие участники вооружённой борьбы получают ветеранские надбавки. Спустя десятилетия после окончания «войны после войны» народ указал на тех, кого он поддерживал, а против кого — воевал.

Но поставить на этом точку, значило бы погрешить против объективности.

За последние двадцать с лишним лет УПА, хотя и не осуждена, но и не признана со стороны центральных властей временами демократической и перманентно по-настоящему плюралистической Украины. Это означает, что ветераны Повстанческой армии, проживающие в Центральных и Восточных областях страны, получают пенсию наравне со своими невоевавшими соседями.

Сторонники наделения бывших повстанцев льготами выражают недоумение по поводу того, что люди, проливавшие кровь за самостоятельность своей страны, не получают от сбывшейся мечты должного уважения. Многие не постигают: почему же власть не хочет воспитывать подрастающее поколение на примере проигравших?

Непонимание ведёт к маргинализации, что является предпосылкой поражений на выборах тех, кто открыто заявляет о своём наследовании ОУН и УПА.

Нередко говорится о номенклатуре как о наследии социалистической системы, далёкой от народа. Эта мысль ошибочна. Украинский правящий слой — постсоветский, то есть деидеологизированный, значит, готовый превозносить или очернять кого угодно в угоду электоральному запросу. Ведь победа на выборах даёт власть, а она, в свою очередь, возможность обогащения.

Идёт в ход и аргумент о десятилетиях советской пропаганды, затуманившей голову народу. Отчасти, это так и есть. Кроме того, до четверти населения Украины негативно относится к главной политической цели УПА — украинской государственной независимости.

Но даже противники признания Повстанческой армии не обращают внимания на главное: важно то, за какую самостоятельную Украину воевали бандеровцы, что предлагали вместо колхоз-но-ГУЛАГовского процветания? За него, объективно говоря, воевали те, кто является советскими ветеранами различных ведомств, и кто сейчас получает соответствующие пенсионные надбавки.

Битва за национальный суверенитет и сражение за свободу — далеко не всегда одно и то же. Ведь словосочетание «между Гитлером и Сталиным» обладает не только географической коннотацией. Радикализм и тоталитаризм в идеологии ОУН, проведение Повстанческой армией этнической чистки, жертвы, на которые обрекла партизанская борьба жителей затронутых областей, проявления СБ ОУН и не только ей оперативно не оправданной жестокости… Всё это заставляет многих жителей страны сомневаться в том, что УПА бороласть за такую независимую Украину, в которой хотелось бы жить.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение № 1.

Рассказ Евгения Стахова об украинской революции в Закарпатье 1939 года

Евгений Стахов родился в 1918 году в польско-украинском городе Перемышле (Австро-Венгрия)> после окончания Гражданской войны жил в Чехословакии, Польше. Член Юнацтва ОУН с середины 1930-х годов. В 1942 году возглавлял бандеровское подполье на Донбассе. После войны был политическом противником Степана Бандеры, примыкая к демократическому крылу — ОУНз. Эмигрировал в США, где прожил до начала 2014 г., периодически посещая Украину.

Интервью было проведено в Киеве в апреле 2003 года и позже заверено Евгением Стаховым.

«Как Вы оказались на территории Закарпатья, вы же проживали в 1938 г. во Львове?

— В октябре-ноябре я участвовал в демонстрациях в поддержку Закарпатской Украины, и последовавших после этого столкновениях польской шовинистической молодежи с украинскими националистами. За это меня искала польская полиция, о чем мне сообщил Роман Шухевич, — да и дома у меня были следы обыска. Я переночевал у товарищей и решил убежать в Карпатскую Украину, так как туда бежало много украинских националистов. Попытался с группой перейти польско-немецкую границу, но неудачно. Второй раз переходили кордон уже чехословацкий, чтобы попасть прямо в Закарпатье. 27 декабря 1938 г. я со случайно найденным напарником, такого же возраста, как и я, перешел границу — он меня вел. Я все спрашивал — «Скоро ли граница?» «Скоро уже». Идем дальше, из какой-то хаты начали лаять псы, уже давно ее прошли, а он и говорит: «Там была полиция». — «Что же ты молчал?» — «Сказал бы, так вы бы в штаны наложили».

По ту сторону границы пограничник, охранявший чехословацко-польскую границу, был украинцем. Мы ему сказали, что идем в Карпатскую Сечь (КС — военизированная полуофициальная организация, созданная в конце 1938 г. при администрации Волошина, в состав КС входили также и украинские добровольцы не из Закарпатья — А. Г.). Он, несмотря на наши протесты, отвел нас в чешскую жандармерию, чехи нас там допросили, чтобы выяснить, не являемся ли мы польскими разведчиками или диверсантами (Польша и Венгрия в конце 1938 — начале 1939 гг. высылали в Закарпатье агентуру — А. Г.). Полякам нас не выдали, разрешили переночевать в тюрьме, а утром жандарм даже дал нам билеты до городка Перечина, сказав, что там находится Карпатская Сечь.

— Была ли это военизированная организация наподобие чернорубашечников в Италии или штурмовиков в Германии?

— Сами решайте, расскажу, что видел.

Приехали в Перечин, нашли здание, в котором размещалась Карпатская Сечь, комендантом ее был Романченко, бывший сотник петлюровской армии, в Сечи — сами добровольцы. У коменданта была только одна комната, даже канцелярии не было. Никто не дежурил.

Нам объяснили, что надо ехать в Хуст — поезда туда не ходили, так как венгры уже заняли часть Закарпатья (включая город Ужгород — А.Г.) и железнодорожное сообщение было прервано. Два дня мы ждали чешскую военную колонну, и с ней приехали в Хуст в аккурат к Новому Году.

На следующий день меня привели в канцелярию Главной команды КС, в помещение, где на двери висела табличка «Архив» — в разведывательный отдел. После разговора я был назначен в штаб КС, позже я с другими сечевиками проводил инспекцию отряда, который стоял на границе с Польшей и пытался не допустить проникновения на нашу территорию агентов из Польши. Главой этого отряда, насчитывавшего человек 35–40, был галичанин Степан Гинилевич. Он был также и старостой в округе, судьей и полицейским. Его хвалило начальство за дисциплину в его отряде и справедливое отношение к местным жителям.