Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
И человек, лишенный коммерческой жилки, так бы и поступил — ухнул бы потом и кровью нажитое на устройство зрелищного предприятия в одиночку. Наш же герой был не таков: он организовал акционерное общество, благодаря чему основные затраты понес компаньон по имени Савва Морозов (в прошлом одноклассник великого режиссера по гимназии). При этом К.С. хватило ума не спешить подставляться и в роли худрука организуемого театра — с этим корыстным прицелом им был зазван в дело Немирович.
Бывший к тому моменту предельно раскрутившимся творческим менеджером Владимир Иванович оказался еще и единственным в их компании «потомственных горожан» дворянином. В каковой связи ему, известному драматургу и театральному педагогу, было отведено эксклюзивное право участвовать в деле исключительно «своим трудом», за что устанавливалось жалованье в размере 4200 рублей годовых. Как, впрочем, и Константину Сергеевичу, назначившему себя вторым «распорядителем дела». Помимо распорядителям полагались 10 % от годовой прибыли предприятия (остальным пайщикам отвели по 6 % с каждого внесенного рубля). И следом уточнение: «Если при этом получается остаток, то половина его выдается распорядителям поровну, а вторая идет для усиления средств предприятия». А три года спустя, когда театр начал приносить внушительную прибыль (сборы доходили до 3000 рублей за вечер, аншлаги МХТ — одна из самых славных страниц в истории российского театра), г-н Станиславский провел срочное переакционирование. И всё имущество театра с репертуаром перешли в собственность их с Владимиром Ивановичем, примкнувшего к ним своим талантом и частью гонораров А. П. Чехова плюс ряда ведущих актеров труппы. А понесший основную финансовую нагрузку Савва не только отказался от возмещения своих затрат, но и пожертвовал в кассу театра еще 15 тысяч…
Историю дальнейших разногласий распорядителей Константина Сергеевича с Владимиром Ивановичем принято толковать как историю творческих противоречий, однако глупо было бы не иметь в виду и чисто меркантильных мотивов этой растянувшейся на долгие годы вражды двух главных акционеров чертовски доходного дела. Не говоря уже о правах на театр как здание — дорогущий особняк в самом центре Москвы, построенный фактически на Морозовские деньги…
Тем, кто не в курсе, сообщим, что в 1909-м алексеевская фабрика начала выпуск электротехнических кабелей и проволоки, что оказалось куда доходней давешней золотой канители… Так что «Чайка» «Чайкой» и «Синяя птица» «Синей птицей», а о кармане Константин Сергеевич не забывал никогда. Во всяком случае, до победы социализма в отдельно взятой — его — стране, превратившей господина Станиславского из передовиков капиталистического труда в ограбленного, хотя и заслуженного деятеля искусств…
ШАЛЯПИН…
Растиражированная Макаревичем формула «Бесплатно только птички поют» — его, шаляпинская. Во всяком случае, у Бунина это черным по белому и буква в букву.
На пике карьеры Федор Иванович был самым высокооплачиваемым отечественным исполнителем. За каждый выход на сцену брал не меньше 10 тысяч целковых. Плюс 65 тысяч в год за приписку к Императорской сцене… Позже, с появлением граммофонной записи, источником дохода сделалось и тиражирование его бессмертного голоса. «Люблю граммофонные записи, — признавался Федор Иванович, — Меня волнует и творчески возбуждает мысль, что микрофон символизирует собой не какую-то конкретную публику, а миллионы слушателей».
Любопытно, правда, вспомнить, что его первое посещение студии звукозаписи закончилось скандально: репетировал-репетировал он перед этим символом, а потом рявкнул, что отказывается петь в «металлическое ухо» и был таков.
Но капризулю уломали: 15 тысяч рублей за насколько арий и романсов кого хочешь уломают. И в 1902-м вышла первая пластинка. Успех был настолько потрясающим, что Федор Иванович моментально превратился в одну из первых жертв пиратства от грамзаписи. Да-да, тогда уже закрутилось: страну наводнили тысячи поддельных дисков, с которых звучал неизвестный имитатор, певший под Шаляпина. Пришлось бороться. И вскоре на каждом «защищенном» диске значилось: «…я, нижеподписавшийся артист Федор Шаляпин, сим удостоверяю, что граммофонные пластинки я напечатываю исключительно для акционерного общества «Граммофон» (по нотариальному условию), а потому всякое появление граммофонных пластинок с напетыми мною пьесами в других каких бы то ни было обществах мною признаются за подделку»…
Его сверстник КАРУЗО («Мефистофеля» в Ла-Скала они раз даже вместе спели; дирижировал Тосканини — спектакль века!) имел с выхода двенадцать с половиной тысяч франков — что-то около пяти тысяч тогдашних рублей. Дотошные газетчики подсчитали, что, если выходов у маэстро не менее восьмидесяти в году, то «каждая нота, выходящая из его горла, превращается, можно сказать, в червонец»…
Наверное, Энрике был прав, так высоко оценивая эти ноты: ему не было и сорока восьми, когда кровь хлынула у него горлом прямо на сцене родного «Метрополитен-Опера» — во время арии из «Любовного напитка» Доницетти, ставшей теперь вот разве что не визитной карточкой великого тенора. Восемь месяцев спустя Карузо скончался…
Анна ПАВЛОВА покинула принесшие ей мировую известность «Русские сезоны» вероломно и даже подло — в самый разгар гастролей. За 1200 фунтов в неделю сменила парижскую театральную сцену на Лондонский мюзик-холл «Палас», где помимо нее выступали акробаты, чревовещатели и дрессированные собачки. А по зрительному залу, как уточняют ехидные биографы, сновали торговцы пирожками.
Эти деньги были нужны ей больше чем срочно — любимый Дандре в далекой России находился под судом. Обвиненный в мздоимстве он был приговорен к выплате 36 тысяч, что на деле приравнивалось к пожизненному сроку в долговой тюрьме. Так что понять балерину не только можно, но и романтично. Однако мы здесь не поиском оправданий заняты. Оправдать можно что угодно. В конце концов, все пути в ад вымощены лучшими из намерений.
В общем, Анна Матвеевна кинула Дягилева на самой, что ни на есть переправе и, как писал Бакст: «…превратилась в Лондоне в истинную артистку мюзик-холла, танцует ухарски, с “прикрикиванием” и присвистом! Ужас»…
Не чуралась она в ту пору и чёса по частным вечеринкам. На приеме у некой миссис Винсент прима выпорхнула к гостям из огромной корзины роз — ну в очень открытом платьице из розовых же лепестков. Этот нехитрый с точки зрения классического балета трюк принес госпоже Павловой 500 баксов (или тысячу рублей по тогдашнему курсу).
И она выкупила любимого. За спешно нашабашенные 18 тысяч долларов. Любимый расплатился и покинул Россию по поддельным документам. Анна ждала его в Лондоне, где они вскоре тайно и повенчались. Путь на родину Виктору Эмильевичу, как вы, наверное, догадываетесь, был заказан. Законной супруге — естественно, тоже…
Но зарабатывать по-крупному звезде понравилось. К 1917-му один ее вечер стоил нанимателям уже никак не меньше 600 фунтов стерлингов. К тому же Дандре оказался изобретательнейшим продюсером и продавал всё, что покупалось — и талант супруги, и даже ее имя. В Европе пользовались успехом конфеты с надписью «Pavlova» на коробке. Нарасхват шли духи, туалетная вода и мыло с тем же лейблом. Цветочники (и, соответственно, балерина) обогащались на новом сорте роз — «пепельно-розового цвета с бесчисленными лепестками, напоминающими пачку Павловой в “Менуэте”». Её имя носил и свежевыведенный сорт голландских белоснежных тюльпанов… В магазинах одежды появились манильские шали с кистями на испанский манер — придумка самой грандессы…
В модных торговых домах она одевалась не просто даром — ведущие модельеры еще и приплачивали ей. За согласие носить их продукцию, которую любезная Анна Матвеевна еще и совершенствовала на свой вкус: о! великолепное пальто! просто великолепное, беру… вот только здесь карман убрать, здесь укоротить, здесь расшить и с воротником подумать)… Фотомодель Павлова безотказно и очень не безвозмездно рекламировала крема, обувь, шляпки, охотно снималась для обложек гламурных журналов… Так что Штеффи Граф с Курниковой шли по протоптанной стезе…
Но главным источником богатения Анны оставался, конечно же, танец…
И чтобы лишний раз убедить вас, что строки эти не из стремления позлословить насчет стяжательства нашей героини (да и всех без исключения героев!), а ради возможности лишний же раз напомнить, что яблоки ньютонам на головы просто так не падают — немного цифр.
В одном только 1925 году Анна Павлова за 26 недель побывала в 77 городах, дала 238 представлений и износила 2000 пар балетных туфель…
Она умерла, едва пережив полувековой юбилей — крепко простудилась, возвращаясь с Лазурного берега в Париж (поезд попал в аварию, и знаменитой пассажирке пришлось идти до ближайшей станции пешком в легоньком пальтеце поверх пижамки). Лечиться было как всегда недосуг, и по пути на очередные гастроли ее свалил жуткий плеврит.
