Даниил Гранин - Причуды моей памяти

Однажды он признался мне: «Нужно ли кому-нибудь то, что я делаю?»

Он занимался, насколько я понимал, теорией элементарных частиц — почему у них такая масса, такие свойства.

— А вдруг лучше заняться чем-то реальным, дающим быстрый выход?

Но тут же он одергивал себя, удивляясь молодыми из своего семинара: избегают браться за сколько-нибудь рискованную работу. Ненадежные результаты? Нет, не стоит, смысла нет.

Физик Алеша Ансельм жаловался на молодых — работать не хотят, хотят делать открытия. В первую очередь — великие. Студенты приходят, смотрят, как бы сделать открытие. Им сказали, что все значительное делают ученые в молодые годы. Так что нельзя медлить. Значит, все должны помогать им.

Маслозавод в Старой Руссе изготавливал 10-12 тонн масла и отправлял в Ленинград. Отправка происходила в определенные дни месяца, вслед за грузовиками двигалась процессия «Жигулей», это население ехало за маслом, и там, в Ленинграде, они становились в очередь.

Недавно справили пятнадцать лет, как город Старая Русса без масла.

В Старую Руссу приехал лектор из общества «Знание», его спросили, что будет после продовольственной программы, он ответил, что после продовольственной программы будет перепись населения.

Священник, любитель Достоевского, пришел в Старой Руссе к местному священнику, и они вместе пошли в дом-музей Достоевского. Директор музея, увидев их, не пустила, сказала: «В таком виде нельзя».

Сентябрь 1982 года.

За месяц начались репетиции, собрали руководителей всех учреждений. Разнарядка: вашему институту две тысячи флажков, три тысячи бумажных цветов, на такой-то участок выставить столько-то десятков человек. Весь путь от аэропорта до резиденции, 18 км, всюду должны стоять люди. Репетировали. Ехала машина, ей кричали, махали, в одной руке флажок, в другой шарик, раздали тексты что кричать, одежда праздничная, нещадное солнце, жара, по четыре часа репетиции, за каждым участком следили руководители, кричали в мегафон: «Академия наук, становись!» Заготовлены были искусственные клумбы, их бросали на обочины, круглые, синтетические, яркие. Все стены домов вдоль шоссе покрасили в желтый цвет, чтобы было веселее и солнечнее.

1956 год.

В Афинах в археологическом музее я застыл перед женской головой, желтоватый глянец блестел пятнами на ее лице, и было впечатление теплой кожи, вот-вот дрогнут, откроются губы. Античные скульпторы умели придавать выражение полного спокойствия, еле уловимые оттенки настроения, не всегда понятного, у них всегда было «чуть-чуть», чуть задумчивое внимание, чуть грустная улыбка, чуть похоже на раздумье, поэтому приходится так долго смотреть на эти «чуть-чуть», или разгадывая, или вкладывая в них свое. Почти все женщины, все юноши прекрасны, но красота бесконечно разнообразна.

Великие творения всегда заключали в себе тайну. Иногда она появлялась много позже. Что, например, изображали отломанные руки Венеры Милосской? Как дополняли они ее спокойную красоту? Смотрел-смотрел, ничего не мог придумать. Ее совершенство связано с этой незавершенностью, пусть случайной, но пробуждающей много догадок. На них нет ответа. А если бы руки сохранились, сохранилось бы нынешнее впечатление? А вдруг этим мраморным обрубкам мы обязаны восторгу, который мы испытываем при свидании с ней? Но вполне возможно, что на бесчисленных рисунках и репродукциях мы просто привыкли видеть ее такой, всякий по-своему домысливает жест ее рук, то ли исполненных уверенности, то ли любовной тоски, каждый лепит по-своему.

С еще большей силой в том же Лувре процесс соучастия разгорелся у меня при виде Ники Самофракийской, у нее нет ни головы, ни рук, только торс с распростертыми крыльями. Осталось лишь движение, страстный порыв вперед, ветер треплет рыжеватую мраморную тунику, надувает паруса воображения, фигура Ники стояла на носу галеры, трубила в горн, она была поставлена на острове в память морской победы, одержанной в 306 г. до н. э. Наука может снабдить вас множеством подробностей события, существует восстановленный учеными первоначальный вид Ники, но когда остаешься один на один и вглядываешься в этот безголовый безликий торс, забываешь о том, что знал, начинает работать воображение, доделываешь Нику так, как тебе это хочется, есть неисчерпаемый материал для замысла. Оказывается, можно сохранить образ даже в обезображенном остатке.

Поразительна жизнестойкость, неистребимость этого творения, образ ликующей Победы кричит из каждой складки.

Высказывания наших экскурсантов о Венере:

— Неужели не могут восстановить эту скульптуру? В Колизее:

— А почему не восстанавливают эти развалины?

— Какова кубатура Сикстинской капеллы?

— А лестница на нашем комбинате такая же, как и в Ватикане, ничего особенного.

На теплоходе хотели организовать встречу с москвичами. Жена министра сказала: «Это будет нехорошо — выпивать вместе с рабочими».

В соборе Св. Петра мраморные ноги статуи святого слизаны поцелуями миллионов верующих. Увидев это, одна из наших дам сказала: «Какой ужас, до чего дошел религиозный фанатизм, они искалечили статую».

Отец рассказал мне, мальчику, такую притчу: «Христос шел позади своих апостолов, увидел подкову, мимо которой все прошли, поднял ее, в деревне продал кузнецу и за вырученные деньги купил вишни. Идут они дальше, Христос роняет одну за другой вишни, и апостолы всякий раз наклоняются поднять их».

Почему-то очень она мне запомнилась.

При взгляде назад, в прошлое, радость кажется более прекрасной, чем она была в действительности, потому что воспоминания доставляют радость, свободную от страха за то, что она исчезнет, и придают радости ту вечность, которая в настоящем просто невозможна. Время утрачивает ту силу, когда воспоминание — прошлое.

Легли поздно, он крепко выпил, так что не проснулся в восемь, когда открыл глаза, было десять. Привычно приподнялся, но тут же повалился обратно, сообразив, что выходной. На улице было еще темно, и в соседней комнате, где спали родные, была сонная тишь. Он снова задремал. Встал в одиннадцать, долго бродил неодетым, голова болела, завтракал неохотно, молча, ел соленые огурцы, чтобы как-то опохмелиться. Включил радио и снова лег. За окном рассвело, проглянуло солнышко, морозно заискрилось. Подумал, как хорошо сейчас на лыжах. Было приятно дремать и слушать музыку, передавали старые песни. Потом он долго брился, одевался, его позвали к телевизору, там шла комедия. Он просидел до конца, комедия была пустая, скучная, но было лень уходить. Вечером пришли друзья, пили, говорили то же, что вчера, сегодня это казалось почему-то глупым. Ночью он проснулся, внезапно, как от толчка. Долго сидел, не понимая, что случилось, почему он не ложится. И вдруг он вспомнил, что был Новый год, что сегодня начался Новый год, вспомнил свои обещания, много обещаний, целая программа, два дня назад, и три дня, он все откладывал на Новый год, мечтал, как он начнет Новый год, он делал это уже не раз, больше не хотел откладывать, сколько можно.

Но тут он сообразил, что сегодня уже не первое, уже второе января, первое уже прошло. Он испугался: как же так, когда? Не хотелось думать, что ничего изменить нельзя, никак. Тогда он спросил с вызовом: что же, разве он не имеет права отдохнуть в выходной день? Можно все начать с завтрашнего дня, все, что он задумал, чтоб ни минуты впустую, никакой болтовни… Но все же в этом было что-то не то.

В Библии сказано:

«Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их, и ненависть их, и ревность уже исчезли, и нет им более доли во веки ни в чем, что делается под солнцем».

Это про всех нас без исключения, это жестоко, страшно, даже думать об этом страшно.

Июль 1985 г.

Романов Г. В. — снят. Горе счастливых граждан Ленинграда не поддавалось описанию. Звонят друг другу, поздравляют, на работе все улыбаются, похлопывают друг друга. Типично, у нас не бывает, чтобы горевали из-за снятия начальника.

За что сняли — не сказано. Поэтому слухам нет конца. От самых романтичных («Выяснилось, что он потомок Романовых, тех самых», «Сошелся с певицей С., жену упрятал в сумасшедший дом») до самых прозаичных («Напился в Финляндии. Финны сняли фильм о его пьяных выходках, показали по телевидению после того, как у нас началась продовольственная кампания», «Взял на свадьбу дочери сервиз из Эрмитажа и расколотил его», «Выступил на Политбюро против Горбачева, истерику устроил»).

Слухов много, радость единодушна. Решение нового руководства вызвало одобрение. «Хорошо начали!» — сказал С. Алексеев, мой приятель по Ленэнерго.