Дмитрий Губин - Под чертой (сборник)

2) Построить дорогие офисы;

3) Построить торговые центры.

(В последнее время добавился вариант «построить церковь»).

В итоге все варианты приводят к созданию мертвой городской зоны, в которой чужим нечего делать днем, а своим – вечером.

В этот капкан угодила тьма европейских городов, занимавшихся индустриальной конверсией. С тихим ужасом я жду, что такая судьба ждет питерский Обводный канал – совершенно феерическую, гигантских размеров промзону, равной которой в мире нет. Краснокирпичная архитектура, башни, трубы, газгольдеры, проклепанные железные мосты над старым каналом, – который, говорят, закатают в асфальт, дабы без проблем добирался к месту назначения офисный планктон, он же потребитель, он же прихожанин.

Такое решение ужасно, поскольку не создает ничего привлекательного. А смысл культурной политики – повторяю, нечто привлекательное создавать. Что можно придумать? – Не знаю. И всюду в мире, где эту политику с блеском осуществили, поначалу тоже не знали. Поэтому чесали репу всем миром. В итоге стагнирующий Глазго спасла идея стать городом дизайна и культурной столицей Европы. А Барселону – Олимпиада, после которой остался Новый Порт с пространством для скейтбордистов, с тогдашней новинкой кинотеатром IMAX, океанариумом и пляжем в центре города. А в Генуе порт покрыли забавными ветряками, в середину же бухты запузырили гигантский стеклянный шар-тропикарий (внутри бабочки крылышками бяк-бяк-бяк-бяк). А в провинциальном Бильбао, проигрывавшем в глазах туриста соседним Гернике и Сан-Себастьяну, Фрэнк Гери построил ныне знаменитый на весь мир музей современного искусства. А в Валенсии позвали Сантьяго Калатраву, чтобы выстроил город искусств и науки (плюс затащили к себе этап регаты America’s Cup). А в Перми при губернаторе Чиркунове стибрили у Глазго идею культурной столицы и выписали к себе Марата Гельмана, а он устроил культурную революцию, в результате которой какая-то Пермь превратилась в мировой центр современного искусства (я не шучу. Про Пермь меня как-то целый вечер расспрашивали парижские галеристы, а я сам чуть было не перебрался туда работать. В Пермь, а не в Париж!). А в Москве стали преобразовывать парки, которые из гнездовищ гопоты с пивом в пластиковых бутылках превратились в прибежища хипстера, – того самого, который требовал политических перемен…

Понимаете, да? Культурная политика – она инициирует, продуцирует, создает новый, уникальный, модный способ жить. И государственный чиновник обязан в эту идею инвестировать. Культурной политики нет в том, чтобы содержать театр или музей, в который никто не ходит (и содержать их просто потому, что это ж «к-к-культура»!). Но культурная политика может быть в том, чтобы раскрутить, не знаю, местный музей (или фестиваль) огурца, мыши, водки, пастилы, – или что там еще может привлечь людей, которые дальше будут голосовать своим кошельком.

Большинство российских населенных пунктов стандартно и уныло, как само слово «населенный пункт». У них нет преимуществ Петербурга, где комитет по культуре до сих пор возглавляют Растрелли, Росси и Достоевский, успешно решающие проблемы сезонного туризма (но не решающие, увы, проблему туризма внесезонного или прочие проблемы – хотя бы спальных районов, в которых есть резон спать, но совершенно нет смысла жить, поскольку в них решительно нечего делать).

И никакое простое вливание денег эти мертвые зоны не спасет. Никакое создание дорог (или объездных дорог), социального жилья или рабочих мест. Не будут приезжать. Будут проезжать без остановки, как сейчас проезжают Торжок или Вышний Волочок. Сбегут. А некуда будет бежать – будут жить, ругая и презирая.

В общем, слово «культура» нужно произносить не с придыханием, а сладко потягиваясь, – оно ведь не означает сегодня ничего другого, кроме среды обитания и способа в этой среде обитать.

2013

61. Не своего ума дело//

О том, почему мало желающих защитить российскую науку от гибели

Если сегодня Российская академия наук закричит, обращаясь к народу: «Караул! Убивают! Реформируют!» – народ и ухом не поведет. Потому что народу плевать на науку. Потому что науке плевать на народ.

В 1964 году, когда я родился, мой будущий учитель, журналист Валерий Аграновский приехал в Дубну в командировку по случаю синтеза 104-го элемента таблицы Менделеева коллективом академика Георгия Флерова. Академик выдавал каждому из журналистов страничку с текстом и уделял ровно минуту внимания. Отчаянно соображая, чем бы таким Флерова привлечь, Аграновский спросил: «Скажите, почему вы атом рисуете кружочком, а не ромбиком или запятой?» Академик посмотрел на журналиста «со снисходительной улыбкой врача-психиатра», но вскоре улыбка сошла, потому что атом с ядром размером 10 в минус 13 степени сантиметров никто никогда не видел… В общем, Аграновский задержался в Дубне на месяц и написал книжку «Взятие сто четвертого».

Я ее прочитал в седьмом классе, – залпом, за ночь, и долго бредил потом циклотроном и трансурановыми элементами. Все мое детство проходило под знаком советской науки. До сих пор помню репортаж в журнале «Пионер» про то, как доставляли в Зеленчукскую обсерваторию линзу для самого большого в мире телескопа. А любимым чтением была детская энциклопедия, особенно том первый, «Земля», и третий, «Вещество и энергия».

Как ни странно, жизнь моя по-прежнему проходит под знаком науки: вон, только что дочитал «Большое, малое и человеческий разум» математика Роджера Пенроуза. Что, безусловно, отличает меня от ровесников с их обычным «нету-у-нас-времени-читать».

Результат нехватки времени имеет положительную динамику.

В 2007 году 28 % россиян верили, что Солнце вращается вокруг Земли.

В 2011-м – уже 32 %.

Но даже если какой устыдившийся Митрофанушка решил забитое на науку заново отбить (такое порой случается), то где бы он, спрашивается, смог просветиться? Нет былого господства над умами журналов «Химия и жизнь» и «Техника молодежи». Сайт «Наука и жизнь» – на 2589-м месте среди российских сайтов и ожесточенно конкурирует за рейтинг с «Первым порталом про блондинок». В мир иной отошел просветитель Сергей Капица (как и программа «Очевидное – невероятное»). Давным-давно сгинули «Российское университеты».

Зато, как реакция на дефицит, вырос интерес к спискам типа «100 лучших научно-популярных книг». Эти списки – своего рода маяки для тех, кто, не зная броду, вступает в воды науки (часто довольно мутные). Пару лет назад на сайте «Слон. ру» я сам опубликовал список из своих 10 любимых научно-популярных книг и предложил его продолжить. Призыву последовали многие: философ Александр Секацкий, лингвисты Ноам Хомский и Максим Кронгауз, писатель Дмитрий Быков, экономист Сергей Гуриев, историк Лев Лурье, предприниматель Билл Гейтс…

Впрочем, показательно не кто, а – кого рекомендуют.

У меня в списке – только 1 русский автор. У Гуриева – тоже 1. У Секацкого – 2,5 (один из трех, философ Борис Гройс, давным-давно живет за границей). У Хомского и Гейтса – ожидаемо по 0. Тенденция, однако…

10 книг – это, конечно, мало, чтобы делать выводы. Давайте обратимся к другому списку: журнал «Афиша» весной опубликовал «200 лучших нон-фикшн-книг и фильмов всех времен». Там 165 книг, из них русских 65, их них научно-популярных 14 (потому что мемуары Надежды Мандельштам или быковский «Пастернак» – это тоже нон-фикшн). А если исключить книги по истории, то останется 5 авторов: покойные психолог Александр Лурия и филолог Сергей Аверинцев, современные лингвисты Владимир Плунгян и Максим Кронгауз, биолог-эволюционист Александр Марков. Всё.

Не верите «Афише», этому хипстерскому журналу с аудиторией в 905 тысяч читателей? Давайте обратимся к другому, специфическому изданию, The Prime Magazine. С одной стороны, это ориентированный на богатеньких Буратино глянец, который бесплатно лежит в дорогих ресторанах и фитнес-клубах. А с другой – глянец, целиком посвященный науке (вот почему, когда золотой ключик позвякивает в моем кармане, я прихватываю этот журнал домой). Там тоже только что опубликован список из «100 документальных книг на русском языке». Русских авторов в нем – 16. Из них ученых-современников – 3 (филолог Владимир Зазыкин, антрополог Акоп Назаретян, философ Александр Секацкий).

Не верите «ресторанному глянцу»? О’кей, давайте посмотрим на библиотеку фонда «Династия», курируемого Дмитрием Зиминым. Зимин – ученый, выпускник МАИ, в советское время занимался баллистическими ракетами, а в антисоветское основал компанию «Вымпелком», известную по марке «Билайн». Продав в почтенном возрасте свою долю, Зимин создал на эти деньги фонд, цель которого как раз науку популяризировать (Зимин – это, условно говоря, наш Нобель). Итак, библиотека «Династии» включает на сегодняшний день 42 автора, из них 5 здравствующих российских: это лингвист Светлана Бурлак, физик Александр Петров, математик и астрофизик Владимир Решетников, биолог Владимир Цимбал и поминаемый во многих списках эволюционист Марков (Марков – это, условно говоря, наш Дарвин и Докинз). Пропорция, как видите, сохраняется…