Внутренний СССР - О текущем моменте №3(27), 2004г.
На наш взгляд — это один и тот же нравственно-психологический тип (благонамеренный материалистический атеист, корпоративник, т.е. благонамеренный демон); у обоих почти что одно и то же должностное положение — главы спецслужб; у обоих круг проблем в личностной и должностной компетенции — всё то, что не предназначено в сложившейся системе общественных отношений для всеобщего сведения и может делаться только в режиме засекреченности специально отобранными для дела посвящёнными. Но в реальной жизни Ю.В. не смог преобразовать советское общество к тому идеалу, который А. и Б. Стругацкие описали в “Жуке в муравейнике”: Свыше не был поддержан этот вариант развития СССР как государства, возпроизводящего сытый, комфортный толпо-“элитаризм” в преемственности поколений.
Теперь же народу, утомлённому либерализмом и буржуазной демократией, под видом возпоминаний о Н.С.Хрущёве и Ю.В.Андропове снова предлагается идеал мудрого «экселенца» и возглавляемой им спецслужбы, которые защищают «человеческий муравейник» от разного рода «жуков».
8. И это приводит к вопросу: Что именно стало привлекательным в социализме хрущёвско-андроповского типа для бывших диссидентов-антисоветчиков и некоторых демократизаторов, разочаровавшихся в россиянском капитализме, к которому они так рвались в годы «перестройки» и непосредственно после августовского “путча” 1991 г.?
Прежде всего, тот «социализм» создавал для представителей “элиты” определённый комфорт, гарантировал личную безопасность и уважение простонародья: именно таким статусом обладали доктора наук, профессора, академики, генералы, народные и просто популярные артисты. Всего этого они лишились в результате либерально-демократических реформ. Но это — только извне видимая сторона дела.
А чтобы ответить на этот вопрос по его внутреннему политическому существу, необходимо понять, как соотносятся в своей деятельности спецслужбы разных стран, масонские ложи и деятели культуры. Любой аналитик, взявшийся за анализ внутренней, внешней и тем более глобальной политики, рано или поздно должен столкнуться с системой надгосударственного управления, оформленной в различные масонские ложи, членами которых являются как политики, так и деятели культуры. При этом скрупулёзное изучение вопроса о масонстве может привести человека, не входящего ни в одну из лож, к очевидному пониманию того, что: как общественная фигура он сам создан масонством, которое в каких-то случаях оказывало ему ту или иную поддержку или подавляло или уводило в сторону его возможных конкурентов. И это может касаться как политиков, так и деятелей науки и искусств. Поэтому, выйдя на понимание того, что «миф-пугало» или «миф-очарование» о масонстве, одинаково предназначенные для толпы, — это одно, а роль масонства в истории и текущей политике — несколько другое, то хочет он того или нет, ему приходится вырабатывать своё отношение к этой системе надгосударственного управления. При этом он встаёт перед альтернативой:
· либо подчиниться масонству, как системе надгосударственного управления, а если пригласят, — то и войти в неё;
· либо начать ему противостоять всеми своими личностными и должностными возможностями.
Но здесь надо понимать одно значимое обстоятельство. В политике всегда так или иначе воплощается в жизнь некий, в каждом случае определённый, комплекс идей, т.е. определённая концепция. И можно говорить о власти над обществом не тех или иных политиков и систем властвования, а о концептуальной власти как власти над обществом комплекса определённых идей.
Но тогда встаёт вопрос: как и откуда берутся такого рода идеи? Естественно, что если идеи существуют в обществе людей, то люди их и выражают. Однако, по всей видимости, не все люди — в силу разных причин — способны выразить идеи такого качества, т.е. не все люди концептуально властны, если под концептуальной властью понимать и власть людей, выражающих определённые концепции и внедряющих эти концепции так или иначе в политическую жизнь общества.
Т.е. термин «концептуальная власть» включает в себя оба значения: и власть над обществом определённых идей, и власть в обществе людей, порождающих и модифицирующих концепции, на основе которых строится организация жизни общества.
И это приводит к вопросу о концептуальной властности масонства во втором смысле — способности масонства к пересмотру старых и порождению новых идей, а также и внедрению их в политику.
Концептуальная властность в этом смысле включает в себя:
· выявление проблем,
· целеполагание в отношении этих проблем,
· выявление и создание средств и сценариев осуществления избранных целей.
Всё это требует свободы, а отчётность перед вышестоящими в иерархии и контроль с их стороны за деятельностью нижестоящих; зависимость вышестоящих от нижестоящих; их общая зависимость от системы в целом, — обрекают названные виды деятельности (если они проводятся в системе) на то, что в каких-то ситуациях качество этих видов деятельности оказывается не соответствующим пожеланиям и потребностям: прежде всего потому, что само масонство — порождение концепции, из-под власти которой оно выходить не должно. Причём сама эта концепция — порождение культуры скрытого «матриархата» — т.е. культуры, в которой большинство подвластно инстинктам, вследствие чего сама она во многом представляет собой «цивилизационную оболочку», покрывающую по существу животную инстинктивность поведения как мужчин, так и женщин в их большинстве. Об этом факторе, ограничивающем деятельность толпо-“элитарного” общества и его органической части — масонства, тоже не следует забывать.
Поэтому в реальной истории все виды деятельности, в которых выражается концептуальная властность, остаются вне масонства, поскольку подобные виды деятельности организуются не на принципах иерархии и подчинённость психики инстинктам, а совсем на иных, которые обществу, желающему стать концептуально властным, ещё предстоит освоить. Продвижение же по ступеням масонской иерархии подавляет и ограничивает личность в возможностях, что не позволяет ей осуществлять полноту власти по полной функции управления, начиная от власти концептуальной. Соответственно, будучи концептуально безвластным,можно дойти в течение своей жизни до некоторых «высоток» [25] в иерархии масонства и обнаружить, что реальной власти, к которой человек возможно стремился не ради самоупоения властью или в целях удовлетворения своекорыстия (своего собственного или близких), а чтобы осуществить благие помыслы в интересах всего общества, — нет.
Но, не зная о концептуальной власти и будучи сами концептуально безвластны, люди возпринимают масонство в его исторически реально сложившемся виде, как высшую внутрисоциальную властную инстанцию, политика которой формируется ею же самой, выражая интересы и волю тех, кто смог продвинуться в высшие слои этой иерархии. Это подразумевает, что для того, чтобы политика масонства была бы приемлемой, — надо приобщиться к системе и делать в ней карьеру для того, чтобы, достигнув определённых высот, — самому делать политику. Но это — ловушка, в которую в прошлом попадали многие по самонадеянности. Масонство — всего лишь исполнительный инструмент, на котором играют другие — те, кто, во-первых, не стеснён дисциплиной иерархии в системе масонства, и, во-вторых, более или менее освободился от диктата инстинктов.
Поэтому у политического деятеля и работника спецслужб в прошлом по существу не было выбора, если он оказывался перед вопросом о своём отношении к масонству.
Противостоять масонству — значит не отвергать ту глобальную политику, которую масонство проводит в жизнь, а воплощать в жизнь какую-то иную (в смысле концептуальной определённости) политику, которая сделает невозможным осуществление политики, проводимой масонством. В отсутствие такой альтернативной политики “противостояние” превращается в один из потоков политики, проводимой масонством. И поэтому выбор одной из альтернатив «приобщиться — противостоять» по существу оказывается иллюзорным в условиях, когда масонство монопольно действует в надгосударственной политике, а человек, оказавшийся перед выбором, концептуально безвластен: в любом случае он, даже сделав выбор, не выходит из русла политики, проводимой масонством.
Но такое может продолжаться только до тех пор, пока в обществе, в том числе и у государственных деятелей, нет представления о существовании глобальной концептуальной власти. Если такое представление есть, то есть и представление о том, что масонство — всего лишь инструмент этой — самовластной (автократичной) по своей сути — высшей (и потому свободной от всяких формальных атрибутов) власти в обществе. Но как только человек об этом узнаёт, он может и должен стремиться подняться на более высокий уровень миропонимания, чтобы не быть заложником чужой политики; тем более это относится к государственным деятелям, чья политика определяет жизнь людей во многих поколениях.
