Жиль Дове - Когда умирают восстания
Война пожирает революцию. Власть исходит не из дула винтовки и, тем более, не из избирательных урн. Ни одна революция не бывает мирной, но ее военная сторона не является центральной. Вопрос состоит не в том, решат ли пролетарии, в конце концов, ворваться в арсеналы, а в том, начинают ли быть самими собой — превращенными в товар существами, которые больше не могут и не хотят существовать как товар и восстают, взрывая логику капитализма. Баррикады и пулеметы — производное от этого «оружия». Чем более жизненна социальная сфера, тем меньше будет применение оружия и меньше инцидентов. Коммунистическая революция никогда не будет похожа на бойню: не из-за следования принципу ненасилия, а потому что это эта революция ниспровергнет нечто большее, чем разрушает сегодняшняя профессиональная армия. Представлять себе пролетарский фронт, противостоящий фронту буржуазному, — значит представлять себе пролетариат в буржуазных терминах, в соответствии с моделью политической революции или войны (приход кого-то к власти, захват территории). Поступая таким образом, вводят нечто, поглощающее сам момент восстания — иерархию, почтение к специалистам, к тем, кто «знает, как надо», и к технологии решения проблем, иными словами, ко всему, что принижает обыкновенного человека. На службе у государства член рабочей милиции неминуемо превращается в «солдата». В Испании с осени 1936 г. революция растворилась в войне и в типично государственной форме борьбы — фронтовой войне. Соединенные в «колонны» рабочие отправились из Барселоны, чтобы разгромить фашистов в других городах, начиная с Сарагосы. Однако понести революцию за пределы районов, контролировавшихся республиканцами, означало довершить революцию в самой республиканской зоне. Но даже Дуррути, кажется, не сознавал, что государство повсюду осталось в неприкосновенности. Когда колонна Дуррути (на 70% состоявшая из анархистов) шла вперед, она распространяла коллективизацию: милиции помогали крестьянам и распространяли революционные идеи. Но Дуррути говорил: «У нас есть только одна цель — сокрушить фашистов». Сколько бы он ни повторял, что «эти милиции никогда не будут защищать буржуазию», они и не атаковали ее. За 2 недели до гибели (21 ноября 1936 г.) он заявил: «На фронте и в окопах есть только одна мысль, одна цель (…): разгромить фашизм (…) Пусть никто не думает сейчас о повышении заработной платы и сокращении рабочего времени! Долг всех рабочих, и особенно рабочих из НКТ, — идти на жертвы и работать столько, сколько и как долго это надо. Я обращаюсь к организациям и прошу их покончить с раздорами. Мы на фронте просим честности и обращаемся прежде всего к НКТ и ФАИ (…) Лидеры должны знать, что если эта война продолжится еще долго, нужно начинать организовывать экономику Каталонии (…) Когда мы отправлялись из Каталонии, мы доверили вам хозяйство страны. Будьте ответственными и дисциплинированными, чтобы после этой войны мы своей некомпетентностью не вызвали гражданской войны среди нас самих. Если кто-то полагает, что его партия является сильнейшей и может навязать свою политику, то он ошибается, поскольку если мы хотим что-либо противопоставить фашистской тирании, то мы можем быть только единой силой. Может быть только одна организация, с одной дисциплиной». Дуррути и его товарищи олицетворяли энергию, которая в 1936 г. была готова к штурму старого мира. Но всей в мире решимости к борьбе недостаточно, если рабочие направляли удар лишь против той или иной формы государства, а не против государства как такового. Согласиться на фронтовую войну в середине 1936 г. значило оставить социальное и политической оружие в руках буржуазии за линиями фронта, более того — лишить сами военные действия первоначальной энергии, покинув другую сферу, единственную, где пролетариат имел преимущество. Летом 1936 г. националисты были далеки от решающего военного превосходства и не смогли захватить ни один из главных городов. Их основной силой был «Иностранный легион» и «мавры», набранные в Марокко — стране, которая находилась с 1912 г. под испанским протекторатом и долго после этого боролась против колониальных планов Испании и Франции. Испанская королевская армия потерпела тяжелое поражение в 1921 г., в основном, из-за дезертирства частей в Марокко. Несмотря на франко-испанское сотрудничество, Рифская война (в которой отличился генерал Франко) закончилась только после капитуляции Абд-эль-Керима в 1926 г. 10 лет спустя объявление о немедленном и безусловном предоставлении независимости Испанского Марокко, как минимум, посеяло бы замешательство в ударных частях реакции. Республика, очевидно, не оставила места для такого решения, уступив двойному нажиму со стороны консервативных кругов и демократий Англии и Франции, которые не испытывали энтузиазма в связи с возможным распадом их собственных империй. Более того, в это же самое время французский Народный фронт не только отказался провести какую бы то ни было заслуживающую внимания реформу своих колоний, но и распустил «Североафриканскую звезду» — пролетарское движение в Алжире. Все знали, что политика «невмешательства» в Испании была фарсом. Через неделю после путча Лондон объявил, что выступает против любой перевозки оружия для законного правительства Испании и сохранит нейтралитет в случае вступления Франции в конфликт. Таким образом, демократическая Англия поставила республику и фашизм на одну доску. В итоге Франция Блюма и Тореза сочиняла планы, а Германия и Италия направили свои армии и припасы. Что до Интербригад, контролируемых Советским Союзом и компартиями, то их военное значение было куплено дорогой ценой — ликвидации любой оппозиции сталинизму в рядах рабочего класса. С начала 1937 г., после прибытия первых транспортов с вооружениями из России, Нин был смещен с поста советника Министерства юстиции Каталонии. Редко когда узкое понимание истории как списка сражений, пушек и стратегий было настолько неспособно объяснить ход непосредственной «социальной» войны, представленной как выражение внутренней динамики антифашизма. Вначале революционный порыв сломил порыв националистов. Затем рабочие согласились соблюдать законность, конфликт вошел в состояние пата и, тем самым, был институционализирован. С конца 1936 г. колонны милиции завязли в осаде Сарагосы. Государство вооружало военные соединения, пользующиеся его доверием, то есть те, которые не будут конфисковывать собственность. В начале 1937 г. плохо вооруженные милиции ПОУМ вели бои с франкистами, используя старые винтовки; револьверы были роскошью. В городах они соприкасались с прекрасно оснащенными регулярными солдатами. Фронты завязли, как пролетарии Барселоны в борьбе с полицией. Последней вспышкой энергии была победа республиканцев под Мадридом. Вскоре после этого правительство приказало отдельным лицам сдать имеющееся у них оружие. Декрет имел лишь небольшой немедленный эффект, но продемонстрировал неколебимое желание разоружить народ. Разочарование и подозрение подрывали моральный дух. Война все больше переходила в руки специалистов. Наконец, республика стала все больше терять какое-либо основание как средоточие социального содержания и революционной формы. Она увяла в антифашистском лагере. Сведение революции к войне упрощало и искажало социальный вопрос, превращая его в альтернативу «победить или проиграть» и в попытку стать сильнейшим. Задачами становились насаждение дисциплины среди солдат, обеспечение более высокой техники снабжения, передвижения и расквартирования войск, лучшей компетентности офицеров и поддержки со стороны союзников, для чего собственную политическую природу следовало выражать как можно меньше. Все это означало, что конфликт удаляется от повседневной жизни: такова характерная черта войны, которую никто не желает проиграть, но все, даже энтузиасты, хотят закончить. В отличие от революции, война не пересекает порога человека — за исключением случаев поражения. Превращенная в военный конфликт, борьба против Франко перестала быть личным делом людей, потеряла свою непосредственную реальность. Она превратилась в мобилизацию, одновременно экономическую (работа для фронта), идеологическую (настенные плакаты на улицах, митинги) и человеческую: с января 1937 г. добровольная запись в военные части резко сократилась, и гражданская война с обеих сторон стала опираться, главным образом, на обязательную военную службу. В результате боец, пришедший в милицию в июле 1936 г. и покинувший свою колонну год спустя из-за разочарования в политике республике, мог быть арестован и расстрелян как «дезертир»!
Военная эволюция антифашизма (от восстания к ополчениям, а от них — к регулярной армии) напоминает в иных исторических условиях партизанскую войну против Наполеона — герилью (этот термин проник во Францию в период Первой империи). Маркс описывал ее следующим образом: «Если сравнивать три периода герильи с политической историей Испании, то можно заметить, что они соответствуют трем ступеням ослабления народного духа контрреволюционным правительством. Вначале восстало все население, затем войну на измор вели отряды герильи, поддержанные целыми провинциями, и, наконец, сражались бессвязные группы, всегда балансировавшие на грани превращения в бандитов или растворения в регулярных соединениях». Как в 1808 г., так и в 1936 г., развитие военной ситуации нельзя было объяснить исключительно боевыми действиями. Оно было результатом соотношения политических и социальных сил и их эволюции в направлении контрреволюции. Компромисс, упомянутый Дуррути — необходимость единства любой ценой — мог дать победу вначале лишь республиканскому государству (над пролетариатом), а затем — франкистскому государству (над республикой). Революция в Испании началась, но превратилась в свою противоположность, когда пролетариат, убежденный в том, что обладает реальной силой, доверился государству в борьбе против Франко. На этой почве все многообразие революционных инициатив и мер в сфере производства и в повседневной жизни было обречено на поражение тем простым и страшным фактом, что они разворачивались в тени нетронутой государственной структуры, с самого начала удержавшейся, а затем вновь укрепившейся как необходимость в войне с Франко. Этот парадокс остался незамеченным большинством революционных групп того времени. Чтобы закрепиться и распространиться, преобразования общества (а без них революция останется пустым словом) должны вступить в противоречие с государством и ясно воспринимать его как врага. Но после июля 1936 г. двоевластие существовало только на первый взгляд. Органы пролетарской власти, выросшие из восстания или наблюдавшие позднее за социализацией, не только терпели существование государства, но и согласились с его приоритетом в борьбе против Франко, как бы считая необходимым пройти через государство с целью разгромить Франко. В понятиях «реализма», использование традиционных военных методов, на что согласились крайне левые, включая ПОУМ и НКТ, во имя большей эффективности, с неизбежностью доказало свою неэффективность. 50 лет спустя людям остается оплакивать этот факт. Однако демократическое государство столь же мало пригодно для вооруженной борьбы против фашизма, как и для того, чтобы остановить его мирный приход к власти. Государства обычно не желают социальной войны и скорее боятся братания, чем поощряют его. Когда в марте 1937 г. в Гвадалахаре антифашисты обратились как рабочие к итальянским солдатам, направленным Муссолини, группа итальянцев дезертировала. Но подобные эпизоды остались исключением. Начиная с битвы за Мадрид (март 1937 г.) и вплоть до заключительного падения Каталонии (февраль 1939 г.) труп абортированной революции разлагался на полях сражений. Можно было говорить о войне в Испании, но не о революции. Главной задачей этой войны было решение проблем самого капитализма: создание в Испании легитимного государства, которое смогло бы обеспечить развитие национального капитала и удерживать под контролем народные массы. В феврале 1939 г. Бенжамен Пере оценил итоги поражения следующим образом: «Рабочий класс (…), утеряв видение своей собственной цели, не видел уже особого смысла в том, чтобы погибать, защищая буржуазно-демократический клан против фашистского клана, то есть, в конечном счете, англо-французский капитал против итало-германского империализма. Гражданская война все больше превращалась в войну империалистическую».
