Газета День Литературы - Газета День Литературы # 121 (2006 9)
Каждый вечер предваряет киноэпиграф. Вас ждут встречи с цветом Русской Духовной Культуры из Архангельска, Холмогор, Сыктывкара, Йошкар-Олы, Ярославля,Екатеринодара, Кириллова, Иваново, Вятки, Костромы, Иркутска, Владимира, Екатеринодара, Петропавловска-Камчатского, Москвы, Петербурга и др.разных городов нашей Родины.
Начало всех вечеров в 18.30. Адрес Культурного центра "Маяк": ул. Газопровод, д. 9-а.
Проезд: ст. м. "Ул. ак. Янгеля" Телефон для справок: 381 – 85 – 78
СЛОВО ПРОЩАНИЯ. СЕРГЕЙ ДА НИКОЛАЙ… (На блаженную кончину Николая Шипилова)
Умер Николай Шипилов... Слов, которые соответствовали бы этой потере, нет в современном обиходе. Разве только те слова, какие были в прошлом:
Плачь Русская земля, но и гордись,
С тех пор как ты стоишь под небесами
Такого сына не рождала ты
И в недра не брала свои обратно...
Блистательный прозаик. Гений русского рассказа. Яркий поэт. Моцартиански одаренный автор и исполнитель песен.
Свободный и счастливый человек почти всегда в несвободных и несчастливых обстоятельствах. Подлинный мученик и страстотерпец на Русской Голгофе.
Больше всего на свете он любил Родину. Вот уж действительно "как женщину он Родину любил". Он называл ее "Золотая моя":
Наша стая не враз поредела.
Кто подбит, кто в тоске изнемог.
Мы взлетали – нам плевое дело,
А Россия ушла из-под ног
И холодные дни коротая,
Мы с тобой как, былинки сплелись...
Золотая моя! Золотая!
Помолись же за нас, помолись...
Это он, Николай Шипилов, героически стоял в обороне Дома Советов в 1993-ом:
Защищали не "бугров",
А российский отчий кров,
За распятую Россию
проливали свою кровь…
Это он, сын фронтовика, написал бессмертную песню "Иван, Сергей да Николай – все рядовые".
Это о нем, замученном бездомьем, но до радостных слез, любившем Сибирь, сказал писатель Вячеслав Шугаев в Новосибирске много лет назад: "Прочитав рассказы Шипилова, я испытал эстетический шок".
Он закончил ВЛК Литературного института имени Горького. Писал точные классические рассказы, романы и повести. Несносной едкости эпиграммы. Доводящие до катарсиса посвящения.
В его издательской и человеческой судьбе принимали участие ЦК ВЛКСМ, журнал "Литературная учёба". Отдельно – В.П. Смирнов, Вл. Ерёменко, С.Лыкошин и вся Сибирь.
И всё- таки он долго жил везде и нигде. А чаще всего – в вагоне. "Царица-дорога" выручала его и учила родиноведению и родинолюбию.
Это он был душою и сердцем нашего поколения, нашей гордостью, нашей любовью. Нашей нежностью к России.
Это его прозу так никогда и не напечатал русский журнал "Наш современник".
Я по свету бродил,
Часто был я без света.
Мне любимые люди ловушки плели…
Истинно так: именно любимые, прости им Господи, и именно ловушки.
Это он выбрал свою вторую Родину – Беларусь, полюбив ее, как может любить только шипиловское сердце.
Это он любил "цветы военно-полевые – усталой Родины цветы".
Он никогда не жаловался, а только горько шутил по поводу своего неустройства:
И вот страной своей скитаюсь,
Как заблудившийся китаец,
Иду, бреду по эсэнгэ –
Последний уд из удэгэ…
Это он любил "дураков и дурнушек" и писал о них светлые песни.
Это он (когда никто!) мог защитить друга и женщину, а ничтожеству сказать в лицо, что оно ничтожество.
Это он строил вместе с женой Татьяной Дашкевич церковь под Минском и пел в церковном хоре.
Это все он, Господи! – прими же его в Царствие Небесное, ибо мечтою его была земная счастливая Россия и Россия Небесная:
И давно уже лет не считая,
Я надеюсь, что юный, иной,
В одиночный полет улетая,
Повстречается в небе со мною.
Скажет он, что Отчизна святая
Расцвела после этой войны...
Золотая моя, золотая,
Это сны, это чудные сны.
Прощай, Коля, – драгоценный наш друг и любимейший из братьев. Прощай и прости.
От имени друзей – писателей и не писателей –
Лариса БАРАНОВА-ГОНЧЕНКО
Владимир Бондаренко ДАО ЛЬВА ТОЛСТОГО
Передо мной на столе стоит древнекитайская бронзовая статуэтка Лао-цзы, мудрого старца, родившегося в княжестве Чу, в деревне Цюй-жень в шестом веке до нашей эры, служившего хранителем архива чжоуского царского двора, жившего в уединении и чуждающегося земной славы. Я привез эту статуэтку из Китая, а вместе с ней привез и свое обострившееся понимание неоднократно у нас в России издававшейся книги Лао-цзы "Дао дэ цзин". Вдруг я понял, что нынешнее китайское чудо было просто невозможно без простых истин, открытых нам пару тысячелетий назад этим ныне скорчившеимся в своём бронзовом постоянстве китайским старцем. Понял правоту его учения о Дао, о том, что всякое преобразование на земле должно происходить без воздействия извне. И что всё зависит от нас самих. Погибнет нынче Россия или спасётся – божественная воля заключена в действиях нас самих. Как обо всякой великой книге, и обо всяком великом авторе, о Лао-цзы и его "Дао дэ цзин" ходит много легенд. Мне нет дела до них. Но я полюбил этого бронзового простодушного старца, стоящего передо мной и разглядывающего меня своими умными глазами через два с лишним тысячелетия. Думаю, что и художник, сотворивший это бронзовое чудо, был таким же гениальным мастером. И опять же, мне нет дела, насколько был похож реальный Лао-цзы на тот образ, который заключен в статуэтке. Но, готовясь к толстовским чтениям в "Ясной Поляне" и просматривая сочинения русского великого старца, я с обостренным вниманием перечитал статью Льва Николаевича Толстого об учении Лао-цзы. Перечитал и саму книгу "Дао дэ цзин", даже сразу в двух переводах – стихотворном и прозаическом. И ощутил то огромное влияние, которое древнекитайский мудрец оказал на мудреца русского. Я понял, что путь к вере самого Толстого и был для него несомненным Дао, божественным жизненным Путем, впервые обозначенным в простых истинах Лао-цзы.
Лев Николаевич Толстой в своём споре с официальной Церковью никогда не выступал против христианской истины, более того, считал себя приверженцем христианской веры: "Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины, очень скоро полюбит свою церковь или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (своё спокойствие) больше всего на свете", – сказал Кольридж – Я шёл обратным путём. Я начал с того, что полюбил свою православную веру более своего спокойствия, потом полюбил христианство более своей церкви, теперь же люблю истину более всего на свете. И до сих пор истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю…"
Как же понимал христианскую истину наш великий русский гений в начале ХХ века? Он явно видел кризис не только монархии, не только всего русского общества, но и глубочайший кризис официальной Церкви. Впрочем, о кризисе Церкви писали и русские религиозные философы: Николай Бердяев, отец Сергий Булгаков, Павел Флоренский и другие. Бердяев писал: "Революции в христианской истории всегда были судом над историческим христианством, над христианами, над их изменой христианским заветам, над их искажением христианства…"
Лев Толстой чувствовал, как народ отворачивается от Церкви, и его, пусть в чем-то еретическая, попытка очистить христианство от фарисейства и лицемерия была великой попыткой спасения и Церкви, и народа русского от надвигающейся революции.
Может быть, так же когда-то пытался спасти католическую Церковь от лжи и жажды наживы, от продажи индульгенций и праздной сытости Лютер? И, может быть, пойди история по-другому, был бы Лев Николаевич Толстой новым русским религиозным реформатором? Об этом пишет в своей интереснейшей работе "Толстой и Церковь" питерский философ и историк Сергей Сурин. Там же он задается вопросом, а не поступил ли таким же образом с фарисеями и саддукеями и сам Иисус Христос? "Змии, порождения ехиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну?" (Матфей 23,33). "Ваш отец – Диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего…" (Иоанн 8,44). Сергей Сурин задаётся вопросом: "А что, если поставить себя на место фарисея или саддукея того времени?.. Каково было традиционному иудею, верившему в Догматы и честно исполнявшему обряды, слышать уничижительную критику в свой адрес, в адрес своих обрядов, своей веры?"
