Борис Фрезинский - Илья Эренбург и Николай Бухарин
В письмах Эренбурга Мильман имя Бухарина упоминается вплоть до июля 1936 года. 27 июня: “Вчера послал с оказией письма Н. И. и М. Е. [Кольцову]… Посмотрите, чтобы Н. И. не подвел с “Книгой для взрослых” (то есть напечатал рецензию. – Б.
Ф.)”. Прочитав в “Правде” за 1 июля 1936 года статью обласканного Сталиным И.
Лежнева “О народности критики”, в которой Эренбург обвинялся в “беспардонной развязности по адресу читателя”, Эренбург пишет Мильман 3 июля: “Прочитал строки Ис. Л[ежнева], немедленно перепечатанные в здешней газете. Умилен и растроган столь “товарищескими чувствами”. 4 июля: “Я написал о статье Л[ежнева] письмо в редакцию “Правды”, послал его М. Е., а копию Н. И.”. 8 июля: “Получил ли копию письма (в “Правду”. – Б. Ф.) Н. И.? Что он с ним сделал, то есть переслал ли куда-нибудь?” 9 июля: “Получил ли в свое время Н. И. письмо с оказией?” В августе 1936 года Бухарин уехал отдохнуть на Памир, после чего к работе он уже не приступал…
Эренбургу предстояло еще увидеть Бухарина – в 1938 году, на процессе (Эренбург приехал в Москву в конце 1937 года и вскоре был лишен зарубежного паспорта; его собственная судьба висела на волоске…). Вот несколько свидетельств.
Илья Эренбург: “В начале марта 1938 года один крупный журналист (М. Кольцов. – Б. Ф.), вскоре погибший по приказу Сталина, в присутствии десятка коллег сказал редактору “Известий” Я. Г. Селиху: “Устройте Эренбургу пропуск на процесс – пусть он посмотрит на своего дружка”107.
Брат М. Кольцова карикатурист Б. Ефимов: “Я сидел в Октябрьском зале Дома союзов рядом с Ильей Эренбургом. Он учился с Бухариным в одной гимназии, много лет был с ним в дружеских отношениях. Теперь, растерянный, он слушал показания своего бывшего одноклассника и, поминутно хватая меня за руку, бормотал: “Что он говорит?! Что это значит?!” Я отвечал ему таким же растерянным взглядом”108.
А. М. Ларина: “…И. Г. Эренбург, присутствовавший на одном из заседаний процесса и сидевший близко к обвиняемым, подтвердил, что на процессе наверняка был Николай Иванович.
Он же рассказал мне, что во время судебного заседания через определенные промежутки времени к Бухарину подходил охранник, уводил его, а через несколько минут снова приводил. Эренбург заподозрил, что на Николая Ивановича действовали какими-нибудь ослабляющими волю уколами, кроме Бухарина, больше никого не уводили.
– Может, потому, что больше остальных его-то и боялись, – заметил Илья Григорьевич”109.
Илья Эренбург: “Я. Г. Селих (после посещения Эренбургом заседания процесса. – Б. Ф.) спросил меня: “Напишете о процессе?” Я вскрикнул: “Нет!” – и, видно, голос у меня был такой, что после этого никто мне не предлагал написать о процессе”110.
4. Бухарин в мемуарах Эренбурга
“Люди, годы, жизнь” (Сопротивление цензуре) Рабочий замысел мемуаров возник в 1959 году, когда политический маятник, казалось, устойчиво пошел в антисталинскую сторону и Эренбург, никогда не работавший “в стол”, почувствовал, что публикация воспоминаний возможна без значительных купюр, – его политическая интуиция работала точно. Первые наброски плана: портреты, список событий, список тем – появились, видимо, летом или к осени 1959 года, сначала – без разбивки всего свода на хронологические части. В личном архиве Эренбурга сохранились два листка с первоначальными планами; в них нет абсолютно запретных для того времени имен и тем; в частности, нет имени Бухарина, нет Вены, где в 1909 году Эренбург жил у Троцкого, но, разумеется, есть Париж и Ленин и есть полузапрещенные имена – Савинков, Блюмкин, А. Жид, Ремизов. На обоих листках в перечне первых глав без комментариев значатся:
Гимназия; Гимназическая организация; Подполье.
Первая книга мемуаров была завершена в апреле 1960 года, публиковать ее Эренбург решил в “Новом мире”. Вот свидетельство А. И. Кондратовича, заместителя главного редактора журнала А. Т. Твардовского: “Отношения у А. Т. с Эренбургом были всегда прохладными. Взаимно прохладными… И, однако, когда обстоятельства прижали И. Г., он обратился с письмом к А. Т.: что за журнал “Новый мир” и что за человек Твардовский, он все-таки понимал. Эренбург писал, что он начал большую работу над воспоминаниями, закончил уже первую книгу и видит, что нигде ее, кроме “Нового мира”, он не сможет напечатать. Он просит А. Т. прочитать книгу, и если А. Т. что-то в ней не понравится, он не будет в обиде, если тот ее не примет к печати. А. Т. тотчас же позвонил И. Г. и сказал, что немедленно пришлет курьера, а так как Эренбург жил недалеко от редакции, рукопись через 15 минут лежала у А. Т. на столе”110а. Письмо Эренбурга Твардовскому сохранилось, и свидетельство мемуариста можно проверить и уточнить: “Москва, 25 апреля 1960 [года] Дорогой Александр Трифонович!
Наверное, Ваши сотрудники Вам уже сказали, что я хочу предложить Вам для “Нового мира” мою рукопись – “Годы, люди, жизнь”111, книгу первую. Меня обнадеживает наше сотрудничество – очерк о Чехове112. Посылаю Вам половину рукописи, находящейся в перепечатке. Вторая половина (главы 20-30) будут переданы Вам через несколько дней.
С сердечным приветом. Ваш И. Эренбург”113.
С кем именно из сотрудников редакции “Нового мира” обсуждал Эренбург вопрос о публикации в журнале своих мемуаров до того, как обратиться с письмом к главному редактору, остается неизвестным. Твардовский, ознакомившись с рукописью, согласился печатать мемуары Эренбурга, за исключением шестой главы, где речь шла о гимназической большевистской организации и ее лидерах Бухарине, Сокольникове, Членове, Неймарке, Львовой. “Пробивать” эту главу в печать Твардовский предоставил самому автору. В тех условиях дать такое разрешение не осмелился бы ни один чиновник; взять на себя эту ответственность мог только Хрущев, и Эренбургу приходилось надеяться лишь на него.
Тут к месту будет привести свидетельство Б. М. Сарнова о том, как осенью 1959 – зимой 1960 годов вместе с Л. И. Лазаревым они, тогдашние сотрудники “Литературной газеты”, посещали Эренбурга и беседовали с ним о его работе над мемуарами и как поразил их Эренбург своими вопросами: “Помню, особенно поразило нас, когда он однажды спросил:
– А как, по-вашему, главу о Бухарине напечатают?
Л. И. Лазарев ответил в том смысле, что решить этот вопрос может только Хрущев.
– А что? Хрущев, по-моему, должен неплохо относиться к Бухарину, – предположил я.
– Вы думаете? – быстро повернулся ко мне Эренбург.
Я промямлил что-то в положительном смысле, хотя уже не так уверенно.
– Ну, мне он это просто говорил, – сказал Илья Григорьевич… (Видимо, во время их двухчасового разговора в мае 1956 года. – Б. Ф.) Кто-то из нас спросил:
– Илья Григорьевич! А вы, когда писали главу о Бухарине, рассчитывали ее напечатать?
– Во всяком случае, я писал ее для печати, – ответил он”114.
Поскольку первая волна политических реабилитаций жертв сталинских репрессий уже завершилась и тогда, в 1956 году, реабилитировать Бухарина Хрущеву помешали, а вторая волна явно не предвиделась, Эренбург обратился к Хрущеву с очень осторожным письмом; вопроса о реабилитации Бухарина в нем не ставилось.
Эренбургу важно было не спугнуть Хрущева, и он написал лишь о возможности упомянуть имя Бухарина и рассказать о его юности. При этом Эренбург надеялся на внутреннее доброжелательное отношение Хрущева к Бухарину, как ни к кому из знаменитых “оппозиционеров”; он понимал, что, скажем, к Сокольникову Хрущев скорее всего относится с меньшей симпатией, и потому в письме подчеркнул, что для него особенно важно рассказать именно о Бухарине. Наконец, письмо Хрущеву было составлено так, чтобы в случае отрицательного ответа запрет не распространился на весь текст мемуаров: “Москва, 8 мая 1960 [года] Дорогой Никита Сергеевич!
Мне совестно отнимать у Вас несколько минут, да еще в такое напряженное время115, но я не вижу другой возможности.
В журнале “Новый мир” начинают печатать мои воспоминания. В начале я рассказываю о моем скромном участии в революционном движении в 1905-1908 годах. Там я говорю о Бухарине и Сокольникове того времени – о гимназистах и зеленых юношах. Я решаюсь послать Вам эту главу и отчеркнуть те две страницы, которые без Вашего слова не могут быть напечатанными. Особенно мне хотелось бы упомянуть о Бухарине, который был моим школьным товарищем. Но, конечно, если это сейчас политически неудобно, я опущу эти две страницы.
Простите за покушение на Ваше время
С глубоким уважением И. Эренбург”116.
Передать письмо Эренбург решил через помощника Хрущева В. С. Лебедева, наиболее либерального и интеллигентного из всего хрущевского окружения. С этой целью он обратился к Лебедеву с запиской: “Москва, 8 мая 1960 [года] Дорогой Владимир Семенович!
Из моего письма Никите Сергеевичу Вы увидите, в чем моя просьба. Может быть, даже ни к чему показывать ему две страницы – я думаю сейчас о его времени. Может быть, Вам удастся просто спросить его в свободную минуту, могу ли я упомянуть в моих воспоминаниях восемнадцатилетнего Бухарина (это для меня наиболее существенно).
