Иоанна Хмелевская - Опасный возраст
Намереваясь сразу же поговорить с директором о двух своих проблемах, участке и устройстве на работу, я вошла в приемную и вежливо поинтересовалась у секретарши:
— Проше пани, директор Чакевич может меня принять?
— Пан Чакевич! — поправила меня секретарша.
— Да, да, конечно! — поспешила я исправиться. Похоже, у них здесь царит титуломания. — Пан директор Чакевич может меня принять?
— Директора нет, — сухо ответствовала секретарша, глядя на меня как-то странно. — Он принимает завтра.
Пришла я завтра и опять домогалась свидания с паном директором Чакевичем, склоняя во всех падежах этого «пана», раз им так нравится. Напрасно, его опять не оказалось. Потом я говорила с директором по телефону, упорно называя его паном директором Чакевичем, и только положив трубку, сообразила, что фамилия директора не Чакевич, а Панчакевич. Меня в жар бросило и одновременно стало так смешно, что я долго хохотала, но больше общаться с директором не решилась. Вот таким образом моя семья не обзавелась собственным домиком на улице Гощинского. Ну прямо как в русском анекдоте: «Панкрат? Да какой он пан, просто Крат».
В то время начинали строить Дом крестьянина, и я пошла к ним работать. Меня зачислили в разряд технического персонала, и лучше я сразу честно и недвусмысленно скажу, чем я там занималась, а то на этот счет ходят всевозможные вздорные слухи, вплоть до того, что я его проектировала и была начальником строительства. Все это глупости, проектировал комплекс Пневский, я у него училась, но никогда не работала, это во-первых. А во-вторых, руководство стройкой и технический персонал — две большие разницы, я относилась к последним. Начала я с роли безеровщицы [2] — инженера, подсчитывающего выполненный различными группами строителей объем работ, по которым им начислялась зарплата. Потом мне поручили эту зарплату выплачивать. На этих двух должностях я вплотную столкнулась с рабочим классом — вот откуда у меня широчайшие познания в этой области, — а также с множеством идиотских постановлений и законов в строительстве, чрезвычайно его затрудняющих, да что там — отравляющих жизнь и строителям, и руководству. Тогда же научилась обходить законы. Общение с землекопами, бетонщиками, каменщиками, плотниками и многими другими тружениками строительных специальностей чрезвычайно расширило мой кругозор и стало хорошей школой жизни, начиная с языковых проблем (множество жаргонных словечек в области строительства было мне тогда неизвестно) и кончая тонкостями в области психологии. Работа на первых двух должностях и затем в секции обмеров, если ее подробно описать, даст мне готовый материал не для одного толстого романа. Роман не роман, но кое-чем я сейчас постараюсь поделиться с читателями, тем более что во всех моих произведениях впоследствии я черпала богатейший материал из этого неиссякаемого источника. Тут и характеры людей, и совершенно уникальные прототипы моих будущих героев, и множество невероятных, но как нельзя более правдивых жизненных ситуаций и приключений, и, конечно же, словечки и выражения…
Ну вот хотя бы такой случай. Работала я тогда в секции обмеров. В ней, кроме меня, работали еще Иреней, великолепный техник и очень красивый парень, вылитый Мефистофель, и инженер-конструктор Кристина. Фамилия у нее была знаменитая, историческая; разумеется, я ее помню, но называть не собираюсь, не то вся фамилия обидится, во всяком случае у нее наверняка был в гербе геральдический козел с задней ногой. Она пыталась воспитывать Иренея, который с большим удовольствием играл роль хулигана, бабника и пьянчуги, желательно опасного для окружающих.
Кристина же научила меня, как следует разговаривать с главком, где сидело самое главное руководство в области измерений и финансов по фамилии Карабин.
— Звонишь, значит, — меланхолически разъясняла мне Кристина, — и говоришь: мне бы хотелось с Карабином. Там так принято говорить. И знаешь, сколько раз я ни звонила, у меня всегда складывалось впечатление, что Карабину со мной не хотелось…
С Иренеем у меня в самом начале нашей совместной работы произошел конфликт. Работали мы на строительстве этого самого Дома крестьянина в спартанских условиях, жили в бараке без особых удобств, ни поесть, ни попить. У коллег напротив нашей секции была электроплитка, я лично приобрела чайник, чтобы можно было хоть чай вскипятить, сухой бутерброд не лез в горло. И вот этот нахал Иреней без спросу сварил в моем чайнике себе грибной супчик с перловой крупой! В тот день у меня был завал с работой, смертельно голодная я выбрала минутку и помчалась к коллегам напротив, чтобы вскипятить в своем чайнике чай. И увидела страшную картину: мой чайник стоит на плите и в нем весело булькает густая жидкость, в которой время от времени всплывают белые куски грибов. В ярости схватив чайник, я вылила его содержимое в туалет. Вызванный криками свидетелей, примчался Иреней и застал меня за тем, как я вытряхивала из посудины остатки грибочков с крупой. Отреагировал он в весьма изысканной форме.
— Пани соизволила вылить мою собственность в нужник! — орал он, стоя надо мной.
Пришлось подделываться под его стиль.
— А пан был любезен не обратить внимания на то, что это чайник! — разъяренно орала я в ответ. — Чайник, в нем чай кипятят!
Привлеченный нашими криками, вокруг собрался весь персонал ближайших отделов и с интересом ждал дальнейшего развития скандала. Боюсь, мы их здорово разочаровали, я не стала бить Иренея чайником по голове, ограничившись лишь светской руганью. Но на кретина, не знающего, для чего служит чайник, я обиделась и не разговаривала с ним недели две.
Помирил нас пожар. Загорелось на складе под нами, и так случилось, что не было на месте ни нашего заведующего, ни Здислава из технической секции, а дым пробивался уже из щелей пола. Позабыв обиды, я бросилась за помощью к Иренею, ведь пожар на стройке — страшное дело. И тут Иреней проявил себя с самой лучшей стороны, продемонстрировав хладнокровие, смекалку и даже мужество. Выломав двери запертого склада, он загасил уже горящие тряпки. Заведующий потом при всех выразил ему благодарность, а Здислав чуть не расхворался от зависти.
Завидовать у него были все основания. Дело в том, что в одной из секций в нашем коридоре работала некая Ада, немного чокнутая блондинка, разведенная, с ребенком. Была она очень важным человеком на стройке. Во-первых, исполняла обязанности секретарши всех заведующих на нашем этаже, во-вторых, оформляла всевозможные выплаты, не только наши зарплаты, но и бюллетени по болезни, всякие социальные надбавки, а также прочие чрезвычайно важные денежные документы. Здислав уже принялся ее обхаживать, что, впрочем, вскоре закончилось их свадьбой. Но тогда он только приступил к делу и очень хотел как-то отличиться перед любимой женщиной, вот почему и жалел, что пожар прошел без него. И вот вскоре подвернулся отличный случай проявить себя. Об этом я тогда написала репортаж (как и о многих других вещах; именно в ту пору я стала активно сотрудничать в периодической печати), поэтому могу сейчас рассказать о случившемся со всеми подробностями, с диалогами включительно.
Возможность отличиться предоставил наш туалет. Уходя с работы, каждый норовил его посетить, а туалет был заперт изнутри. Занят, значит. Сначала это никого особенно не встревожило, но время шло, и заинтересованные лица начали вежливо стучать в дверь, поторапливая засевшего внутри. Не помогало. Тогда принялись стучать уже невежливо и позволять себе всякие высказывания по адресу засевшего. Поскольку неизвестно было, кто там, высказывания звучали в неопределенной форме.
На стуки и крики никто не реагировал. Под дверью собралась уже приличная кучка сотрудников, мы получили возможность выяснить, кого же из нас не хватает. Оказалось, никого, все мы тут! Возможно, пришел посторонний, занял помещение, а теперь боится выйти? Кто-то высказал предположение, что просто в туалете кто-то повесился. И тут началось!
Чрезвычайно взволнованный Здислав решил: вот прекрасный случай отличиться, ведь в толпе у туалета стояла и Ада. Он быстренько принес стул и длинную, загнутую на конце проволоку. Влез на стул, просунул проволоку в дырку над дверью и принялся вслепую шуровать ею, пытаясь приподнять крючок.
Дело в том, что в нашем временном нужнике запор был примитивный — обыкновенный крючок, цеплявшийся за петлю. Если бы там стоял захлопывающийся нормальный замок, можно было бы предположить, что он как-то сам собой захлопнулся и внутри никого нет. Если бы замок запирался на ключ, можно было бы предположить, что кто-то ушел, запер, а ключ куда-то подевался. Крючок не давал оснований для подобных предположений, запереться на него можно было только изнутри. Значит, внутри кто-то был. Среди нас все крепло убеждение — тот, кто внутри, мертв, и очень хотелось знать, кто же это. Среди ожидающих были кладовщики и обслуживающий персонал, и никому не пришло в голову принести топор и вышибить дверь, а может, и приходило, но останавливала мысль о необходимости потом платить за восстановление двери. Нет, думаю, идея вышибить дверь никому не пришла в голову потому, что Здислав с самого начала принялся орудовать проволокой.
