Сергей Кремлёв - Зачем убили Сталина?
Сталин понимал, что контрмеры могут быть эффективными лишь в том случае, если они окажутся тоже быстрыми и масштабными. Кроме того, необходимы были серьезные перемены вообще во всем государственном управлении – не столько в его структуре, сколько в части кадров.
Показательный пример: 14 мая 1951 года на дипломатическом приеме вдрызг пьяный генеральный консул СССР в Братиславе П.П. Разыграев, перемежая речь нецензурщиной, заявил министру иностранных дел Чехословакии Широкому: «Вилем, какой ты министр, ты доверенный Сталина»… Разыграева тут же отозвали в Москву, но подобных «кадров» в стране хватало, и разыгрывать «карты» таких разыграевых мог кто угодно. Соответственно, требовались серьезные кадровые чистки – на этот раз без массовых арестов и приговоров, а просто путем снятия с должностей, понижения в должности и т.д.
Между прочим, в этом был глубокий внутренний смысл. В первые годы строительства социализма враждебные слои были еще достаточно многочисленны в «верхах» и еще имели весьма массовую опору в «низах». И тогда чистки имели вынужденно массовый характер. Это была драма с элементами трагедии, усугубленной провокациями троцкистов и антисоветчиков. При этом Советской власти часто приходилось иметь дело с идейными врагами, обладающими пусть и чуждыми, но – убеждениями.
Теперь же Советской власти чаще всего приходилось иметь дело с безыдейными шкурниками-перерожденцами, с карьеристами или распустившимися разгильдяями типа подгулявшего экс-консула Разыграева. Причем массовой опоры в деятельной части народа они не имели. Поэтому чистки при любом уровне их «массовости» и по масштабам, и по мере наказания имели бы ограниченный характер, коснувшись лишь тех руководителей и их «референтов», которые оторвались от народа. Именно оторвались, потому что к началу 50-х годов основные слои руководителей в СССР почти поголовно состояли из выходцев из народа. И в большинстве случаев было достаточно просто «вернуть их в первобытное состояние» – полностью или частично. Если уж продолжать драматургические аналогии, то на ум приходит скорее сатирическая комедия. Например – «Баня» Маяковского.
«Дело врачей» – даром что оно-то уж от комедии было очень далеко, оказывалось здесь и впрямь «знаковым», хотя и не в том смысле, в каком его трактуют «демократы». Оно не было сфальсифицировано МГБ, а стало результатом вполне реальных гнойниковых процессов в советском обществе – в целом тогда вполне здоровом. До какого-то момента скрытое от глаз общественности, но не скрытое, заметим, от высшего партийно-государственного руководства это «дело» на общественную ситуацию не влияло. Теперь, после своего обнародования, оно не могло не стать исходным пунктом для важнейших перемен.
Но кто персонально – кроме, естественно, Сталина, должен был возглавить эту новую обширную чистку кадров, в которой снижение статуса многих советских евреев оказалось бы лишь одной из сторон процесса, причем количественно, пожалуй, не самой масштабной?
Для широких масс этот вопрос не стоял – они о весьма скорых и весьма благотворных для положения масс переменах просто не знали.
Для служилых «номенклатурных» «масс» кое-что было ясно. И те из ее представителей, которые за неполные десяток послевоенных лет, что называется, заелись, не могли не тревожиться. Я об этом уже не раз говорил.
Но какого же тогда накала должна была достигать к концу января 1953 года тревога тех столичных кругов, которые не просто заелись, а так или иначе злоумышляли против Советской власти, против Сталина, в видах будущей благодарности от Запада ли, от преемников ли Сталина? Я имею в виду, конечно, не только еврейских националистов и не только националистов, но и вообще всех разноплеменных представителей советской «партоплазмы». Их тревога лишь усиливалась от того, что проявлялась тайно.
Тревога же и нервозность внешних «вдохновителей» – как их назвал Сталин – после 13 января 1953 года прорвалась на удивление открыто. Так, в Нью-Йорке прошли массовые демонстрации протеста евреев, а Альберт Эйнштейн направил нашему министру иностранных дел Вышинскому возмущенную телеграмму.
В Израиле министр иностранных дел М. Шарет заявил в кнессете, что правительство Бен-Гуриона «с глубоким сожалением и беспокойством наблюдает за официально развернутой в Советском Союзе антисемитской клеветнической кампанией». Заметим: здесь сразу отвергалась принципиальная возможность того, в чем обвинялись «кремлевские» врачи, но какие для этого у Тель-Авива были основания? Там что – знакомились с материалами следствия?
При этом ведь в передовице «Правды» не было ни одного антисемитского выпада, в ней говорилось, что «разоблачение шайки врачей-отравителей является ударом по международной еврейской сионистской организации».
Забегая немного вперед, сообщу, что в конце января и начале февраля 1953 года сам Бен-Гурион на страницах самой массовой израильской газеты «Давар» опубликовал под псевдонимом серию статей с резкими выпадами против СССР и лично Сталина. А 9 февраля на территорию миссии СССР в Тель-Авиве была брошена бомба, ранившая трех сотрудников, среди которых была и жена посланника Ершова. 13 февраля СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем.
И вся эта шумиха была саморазоблачительной. Ну, в самом-то деле! Некие репрессивные меры против ряда советских евреев предпринимались в послевоенном СССР давно. Хронологически их начало можно относить еще к январю 1949 года, когда разворачивалась борьба с «космополитизмом». В своей основе эта борьба была исторически и общественно необходима, но иногда с грязной водой в ее ходе выплескивали и «ребенка» – увольнялись порой не только профессора и директора-евреи, но и толковые специалисты. Однако никаких бомб, никаких «публицистических» упражнений израильского премьера по этому поводу до сих пор не наблюдалось. А тут…
Нервная реакция Запада на арест «кремлёвских» врачей лучше многого другого доказывала их виновность не просто в преступной халатности, а именно в связях с так дружно вставшими на их защиту сионистскими кругами Запада.
ВЕРНЕМСЯ, впрочем, в день 26 января 1953 года, в зал заседаний Бюро Президиума ЦК…
В повестке дня – вполне рутинной, стояли вопросы отчетности перед всесоюзным Центральным Комитетом региональных партийных и государственных органов, обсуждался проект ответной ноты правительству США по австрийскому вопросу.
Говорили о продаже зерна Пакистану и об обмене товарами с Египтом, дорабатывали директивы советским делегациям на заседание Исполкома Всемирной федерации профсоюзов и на сессию Совета Всемирной федерации демократической молодежи…
Вторым пунктом повестки дня стояло скромное: «Вопрос о наблюдении за специальными работами». А результатом рассмотрения стало Постановление Бюро Президиума ЦК КПСС об образовании некоей «Тройки»:
«214. – Вопрос о наблюдении за специальными работами.
Поручить тройке в составе тт. Берия (председатель), Маленкова, Булганина руководство работой специальных органов (здесь и далее все выделения мои. – С.К.) по особым делам.
Этот короткий документ опубликован сегодня в нескольких сборниках документов, и в примечании к нему в сборнике «Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945-1953» (М., «РОССПЭН, 2002 г.) сказано: «Судя по тому, что протоколы заседаний «тройки» сохранились среди материалов комиссии по вопросам обороны при Президиуме ЦК КПСС, «тройка» выполняла роль оперативного руководящего органа этой комиссии…»
Но так ли это? Во-первых, все оборонные специальные работы шли плановым образом и менять структуру руко. водства ими срочной нужды не было, да она и не менялась – в постановлениях Бюро Президиума ЦК от 12 и 22 ноября 1952 года были вполне четко определены структура и штаты аппарата постоянной Комиссии по вопросам обороны с количеством ответственных работников 18 человек и технических работников 31 человек. При этом два руководящих Комиссией освобожденных ее члена, в постановлениях персонально не указанных, «в вопросах заработной платы и материально-бытового обеспечения» приравнивались «к Заведующим отделами ЦК КПСС», то есть были существенно ниже по статусу, чем даже секретари ЦК, не говоря уже о членах Бюро Президиума ЦК. Причем в сферу деятельности Комиссии входили прежде всего вопросы Военного, Военно-Морского Министерства и вопросы мобилизационного плана.
Так могла ли «Тройка» из трех ведущих членов Бюро Президиума ЦК быть оперативным руководящим органом Комиссии по обороне? И работой каких таких специальных органов и по каким таким особым делам (а не работам) должна была руководить эта «Тройка»?
Вроде бы ответ на этот вопрос дают четыре протокола заседаний (2, 9, 16 и 23 февраля) «Тройки», начиная с первого, состоявшегося 2 февраля 1953 года и определившего днем и часом заседаний Тройки (так в документах, с большой буквы) понедельник, 2 часа дня.
