Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2004)
“Что-то свежее, молодое, здоровое (как парное молоко) шло от него, от его яркого южнорусского облика, где, впрочем, не ощущалось ни малейшей фальши или стилизации” (Олег Михайлов) .
“Временами он напоминал мне луспекаевского героя из “Белого солнца пустыни” с его теперь уже знаменитым: “Я мзды не беру! Мне за державу обидно” (Евгений Лебедев) .
“ Вспомнил двух людей: Юрия Ивановича Селезнёва и Юрия Ивановича Селивёрстова, сыгравших некую роль в моей жизни . Притом роль благотворную. Оба были напряжены к истине, горячо любили Россию и Русское духовное начало. Оба они погибли безвременно и совершенно неожиданно. Селезнёв (кажется мне всегда) был насильственно устранён из жизни, Юра Селивёрстов тоже как-то странно погиб” (Георгий Свиридов) .
“Чем стал ранний уход из жизни возможного национального вождя, ибо ясно, что к этому был Юрий Селезнёв предопределён мощной духовной природой? Где правда об этом трагическом уходе того, кто был полон сил и более всего нужен нам сейчас, в эти годы великого противостояния бесправию и всевластному разрушению? Где душа того, кто лишь один мог соединить дела и помыслы во имя святыни русского товарищества? Найдём ли ответы на все эти горькие вопросы?” (Сергей Лыкошин) .
Андрей ВОРОНЦОВ • Новое о Шолохове (Наш современник N6 2004)
НОВОЕ О ШОЛОХОВЕ
Новое о Михаиле Шолохове. Исследования и материалы. –
М.: ИМЛИ РАН, 2003. – 590 с. Тираж 1000 экз.
Институт мировой литературы им. Горького РАН выпустил интереснейшую книгу “Новое о Михаиле Шолохове”. Первую половину книги составляют статьи сотрудников ИМЛИ и шолоховедов Н. Корниенко, Ф. Кузнецова, С. Семеновой, Ф. Бирюкова, В. Саватеева, В. Васильева, Н. Глушкова и профессора Принстонского университета Г. Ермолаева.
Вторая половина - уникальные материалы: дискуссия о “Тихом Доне” на страницах ростовского журнала “На подъеме” в декабре 1930 г. (эта дата в книге почему-то не названа, а комментария к самой дискуссии нет, лишь краткие примечания), прения о “Тихом Доне” в Комитете по Сталинским прениям в 1940—1941 гг., письма Шолохова Л. И. Брежневу по поводу 400-летия донского казачества и об опасности сионизации советской культуры, а также реакция членов Политбюро на письма.
Важность этих публикаций поистине неоценима. Еще в ноябре 2002 г., когда я, заканчивая работу над романом “Огонь в степи” (“Шолохов”), был по заданию редакции “НС” в Вешенской, события вокруг присуждения Сталинской премии Шолохову были апокрифом даже для его ближайших родственников. Сын писателя, М. М. Шолохов, помнится, критиковал меня за “субъективное”, “предвзятое” изображение А. Фадеева в романе, а старшая дочь, С. М. Шолохова, напротив, говорила: “Папа рассказывал, что Фадеев был единственным, кто голосовал против присуждения ему Сталинской премии”. Теперь же, благодаря публикации в книге “Новое о Михаиле Шолохове”, многие апокрифы развеяны, а роль Фадеева окончательно стала ясна. Сам Шолохов, будучи заместителем председателя Комитета по Сталинским премиям, ни на одном из семи заседаний 1940—1941 гг. не присутствовал и не голосовал. По итогам первого голосования, 25.11.1940, “Тихий Дон” получил 31 голос “за” из 35, роман В. Василевской “Пламя на болотах” - 1, роман С. Сергеева-Ценского “Севастопольская страда” – 1. Но было и второе голосование, 4.1.1941, когда, очевидно, в результате ожесточенной “подковерной” борьбы на ходу поменялись “правила игры”, число лауреатов было расширено с одного до трех, а к обсуждению были допущены произведения, написанные за 6—7 лет до 1940 года. На этот раз голосовали 32 человека из 39. “Тихий Дон” снова получил 31 голос, “Севастопольская страда” – 29, роман никому не известного теперь грузинского писателя Лео Киачели “Гвади Бигва” – 23. Василевская набрала теперь 6 голосов, “Белеет парус одинокий” В. Катаева – 2, “Бруски” Ф. Панферова – 1. В обоих случаях баллотировка была тайной, и кому конкретно отдавал свой голос Фадеев, установить невозможно, если, конечно, он сам не сказал об этом Шолохову.
Но то, что Фадеев был противником присуждения единственной Сталинской премии по прозе Шолохову, совершенно ясно из протоколов заседаний и комментариев, на этот раз весьма приличных (тем более странно, что их автор, В. А. Александров, проделавший такую большую работу, не упомянут на стр. 585, 586 в списке авторов сборника). 26 августа 1940 г. президиум правления Союза советских писателей выдвинул лишь одну кандидатуру на премию – Шолохова. Но 8 октября Фадеев все “переиграл”, и на новом заседании президиума в качестве кандидатов появились Василевская и Сергеев-Ценский (потом еще по “национальным спискам” добавились некие Иван Ле и Джалал Пашаев). Тем временем Институт мировой литературы им. Горького, а вслед за ним Отделение литературы и языка АН СССР, надо отдать им должное, последовательно придерживались одной кандидатуры – Шолохова.
На заседании комитета 18 ноября 1940 года Фадеев, сделав формальные реверансы в сторону “Тихого Дона”, в частности заявил: “… все мы обижены концом произведения, в самых лучших советских чувствах. Потому что 14 лет ждали конца, а Шолохов привел любимого героя к моральному опустошению. 14 лет писал, как люди друг другу рубили головы, — и ничего не получилось в результате рубки… Если считать носителем советских идей Мишку Кошевого – так это абсолютный подлец. (…) В завершении роман должен был прояснить идею. А Шолохов поставил читателя в тупик. И вот это ставит нас в затруднительное положение при оценке. Мое личное мнение, что там не показана победа Сталинского дела, и это меня заставляет колебаться в выборе”.
Престарелый В. И. Немирович-Данченко, председатель комитета, достойно возразил Фадееву: “… когда “Анна Каренина” была написана, финал возбудил почти такие же споры. Все-таки с этой точки зрения (фадеевской) “Анна Каренина” сегодня не прошла бы”. Это был сильный удар по Фадееву: все знали, что Толстой – его творческий кумир. Отсюда и жалкий его ответ: “Но о гибели Анны Карениной мы можем сказать: посмотрите строй, который приводит к этому таких людей! Разве будущее поколение сможет сказать это о Григории Мелехове?”.
Скульптор С. Д. Меркуров прямо высказался о нежелании секции литературы твердо высказать свою позицию по “Тихому Дону”: “Какой-то странный абсентизм, прятание головы под крыло. Гражданское мужество должно бы сказать: с нашей точки зрения, это оценивается так-то и так-то”. Последующие события полностью подтвердили эту оценку. Секция литературы, вопреки обещанию А. Н. Толстого, так и не остановила после голосования свой выбор на одном кандидате и предоставила Совнаркому выбирать из трех кандидатур (Шолохова, Василевской и Сергеева-Ценского), не указав в отчете, какое подавляющее преимущество получил “Тихий Дон” при голосовании. Далее, очевидно, развернулись упомянутые выше жуткие интриги, достигшие своего апогея 29—30 декабря. Их своеобразный итог – в сенсационном заявлении критика А. С. Гурвича, будущего “космополита”, на пленарном заседании комитета 30 декабря: “Надо уточнить, что остается в списке. “Тихий Дон” отводится, потому что он сделан не мастерски”. Фадеев “уточняет”: “Севастопольская страда” Сергеева-Ценского…
В последующие два дня Фадееву и Гурвичу, вероятно, кое-кто дал понять, что они несколько зарвались, потому что сразу после Нового года, 2 января 1941 г., было созвано новое пленарное заседание комитета, на котором Фадеев пошел на попятную: “Я выдвигал веские соображения против “Тихого Дона”, когда была одна премия… Но в числе трех премий было бы странно возражать против “Тихого Дона”, потому что эта книга талантлива, заслуживает премии”. Так-то оно так, но о трех премиях Фадеев знал и 30 декабря, когда было заявлено, что “Тихий Дон” отводится!
Поэтому я не думаю, что Фадеев изображен мной в романе “Огонь в степи” (“Шолохов”) “субъективно”. Он примерно такой же, каким предстает перед нами в протоколах заседаний Комитета по Сталинским премиям.
Но у Шолохова в комитете были противники и помимо Фадеева. Это ясно и из протоколов баллотировок (в первый раз “Тихий Дон” недосчитался четырех голосов, а во второй — семи), и из протоколов заседаний. Самый видный из противников, после Фадеева, — Алексей Николаевич Толстой, председатель секции литературы. Поначалу он написал положительную рецензию на “Тихий Дон” в Комитет по Сталинским премиям, допустив в ней, правда, смешную для русского советского классика ошибку: “Великолепное знание диалекта Кубанского казачества…”. Но затем на пленарных заседаниях Комитета он от имени всей секции стал последовательно высказывать позицию, что роман Шолохова не закончен (а значит, рано говорить о премии): “Григорий не должен уйти из литературы как бандит. Это неверно по отношению к народу и революции… Композиция всей книги требует раскрытия дальнейшей судьбы Григория Мелехова”. Истоки этой позиции выяснились 29 декабря 1940 г., когда в ответ на предложение Фадеева выдвинуть “Хлеб”, “Петра Первого” и “Хождение по мукам” на Сталинскую премию (первоначально даже речи об этом не было) А. Толстой заявил: “Хождение по мукам” прошу не выдвигать, потому что я заканчиваю это произведение в 41-м году. А “Петра” закончу в 1943 году”. Но в каждой шутке, как известно, есть доля шутки, а отказ не всегда означает отказ. О том, что А. Толстой активно интриговал в свою пользу, говорит тот факт, что ни одно произведение Толстого комитетом на премию так и не было выдвинуто, но Сталинскую премию первой степени за “Петра” ему тогда дали! Вместо несчастной Ванды Василевской, очевидно… “Обнесенными” оказались и Ф. Панферов с его “Брусками”, и В. Катаев с “Парусом”, зато загадочный Л. Киачели получил премию второй степени. Любопытно, что Сталин не счел нужным давать премию своего имени тем романам и повестям, где он фигурировал в качестве персонажа (“Хлеб” А. Толстого, “Пархоменко” В. Иванова).