Журнал Знамя - Знамя Журнал 7 (2008)
“С появлением того и сего, - пишем мы, - общая смертность в больнице снизилась вдвое, а от инфаркта миокарда - в шесть раз”, - правда, хоть и навязло в зубах. Чем-то мы будем хвастаться через год, когда больные станут тяжелее и многочисленнее? А пока что, на время заварушки, они почти перестали болеть. Те же, кто есть, в свежеотремонтированном помещении выглядят некстати. “Война пачкает мундиры и нарушает строй”. Нужны усилия, чтобы сделать людей уместными в этом великолепии плитки, ровных стен, широких светлых окон. У Коллеги кое-какая работа есть, а для меня наши два кабинета - Большой кардиологический и Малый - это телефонные разговоры и писание челобитных.
Поступает пожилая женщина с приступом аритмии неопределенной давности, не меньше недели. Надо залезть ей датчиком в пищевод, посмотреть, нет ли в сердце тромбов, дать наркоз, стукнуть током - восстановить сердечный ритм. Все это за последний год мы проделывали десятки раз и с большой охотой. А сегодня - как работать, когда новая главврачиха будет рада любой неудаче? Хорошо бы, ритм восстановился сам, пока мы возимся с аппаратом, - и тут - раз, это случается - синусовый ритм. “Видите, до Кого-то удалось достучаться”. - “Не кощунствуйте”, - просит Коллега. Ладно, виноват. Мы очень устали - не самая большая цена за самостоятельность, но это почти все, что мы готовы заплатить.
Мы выходим из больницы и вдруг отмечаем, что в униженном виде лучше вписываемся в пейзаж, и уровень страха меньше. Да и куда ехать? В Тутаев, в Киржач, в Болдино? Всюду, вероятно, одно. Понятно, почему у нас такая дрянная жизнь и такая хорошая литература.
Ну, ничего, ничего, все будет, “ведь весна”. Кое-кому мы нужны: это город не только чиновников, но и опрятных старушек, их внучек и внуков, город Рихтера, Заболоцкого, моего прадеда М.М. Мелентьева, толстой мнительной тетки из хозяйственного магазина, симпатичной учительницы с непонятной штукой на аортальном клапане, город художников, тихого верующего алкаша с кардиомиопатией, город отца Ильи Шмаина, город Цветаевой.
III
Так и должно было случиться: вдруг (19 марта) начался страшный сквозняк - комиссия в больницу - десять человек, и тут же - пятнадцать ревизоров в администрацию. Сквозняк сдул со своих мест и Городничего, и даже бедного Председателя. И как бы между прочим явился Некто и зачитал приказ: “Главврача восстановить”. Пустоту снова загнали в межклеточные промежутки. Она, увы, еще отомстит, но Первая мировая для нас закончена. Il faut travailler - надо работать.
В последнем слове перед депутатами - оно напечатано в местной газетке - Городничий сказал: Чужие люди пришли в наш дом и разрушили его… Что за дом такой? К нашему приходу в нем и дефибриллятора не было. Здесь мог бы быть дом… “По газону не ходить!” - но газона-то нет, вытоптанная площадка, да и росло ли на ней что-нибудь?
Пустота занялась изящной словесностью. Большая анонимная статья “Отработка геноцида в масштабах района”. Начинается трогательно: Нас, русских людей, всегда упрекали в том, что мы ради благополучия других народов не щадим живота своего. Таково природное свойство души русского человека, заложенное в нас древними традициями и христианской любовью… Вскоре - little wonder - пассаж об инородцах: Хитроустроенные пришельцы приноровились использовать радушие русского народа для достижения своих низменных и корыстных целей - вот главная тема.
Наконец-то. Каково быть евреем в нынешней России? - спрашивает меня тетенька из международной еврейской организации, у них одно на уме. Отвечаю: трудно, но законно.
В своих алчных интересах инородцы ловко используют силы и средства государства, созданного тысячелетними усилиями русского народа.
В таком духе - колонка. Дальше - еще три про больницу, с цифрами, датами приказов, входящими и исходящими номерами, детальная разработка, небесхитростное вранье. Все перемешано, как авторы в шкафу у Конфидентки. Теплые слова о Городничем (“внук ветеранов, сын солдата”) и - модуляция в далекую тональность - об А. П. Чехове, раздел “Почему ослепла прокуратура”, немножко про нас с Коллегой (“кардиоинвесторы”, “горе-кардиологи”) и кода - про Значительное лицо, про то, что им движет: Сила антинародная, антирусская, а власть, ее направляющая, - масонская.
“Темные они”, - говорят мне добрые люди. Я бы сказал иначе - плохие. Оттого и темные, что плохие, не наоборот. Хам на автомобиле выполняет опасный трюк: внезапно наезжает сзади и светит фарами - посторонись! Он тоже темный? “Ты умнее, плюнь…” Ладно, тьфу. А про то, что умнее: если коэффициент интеллекта выше, значит ли, что умнее? Третий Рим куда ближе ко второму, чем к первому, - тут важнее не интеллект, другое. И, боюсь подумать: что если именно эта неуступчивость (не из злой воли - из стремления к цельности), бесконечная готовность к жертве собой и другими, вера в слова победили и поляков, и французов, и немцев?.. Надо, чтобы все как-то притихло, надо много работать, надо жить вместе.
Никогда уже наша жизнь не будет прежней, - говорю я Коллеге. - Мы не пойдем в чебуречную - там сами знаете кто. Ничего, можно пельменей поесть. Мы, конечно, не уедем, но дом надо застраховать, дома горят. Бумагу ведь подделали, какие еще шалости у них припасены? В эту аптеку не ходите, просто не ходите, и все. Муниципальная закрыта? Ладно, завтра, да в ней и дешевле (вообще-то - одно и то же). Поставить дом на охрану, построить забор. Гулять у Оки незачем, а если приспичит, съездим в Дракино, другая область - всего пятнадцать километров, там тоже красиво и никого не встретишь. Да и зачем нам гулять? - можно окна открыть, воздух всюду хороший. Что мы, в самом деле, - дачники? Мы не дачники. Мы стали своими. Теперь мы свои.
март 2008 г.
Маргарита Хемлин.Про Иону.
Об авторе
| Маргарита Хемлин родилась в Чернигове (Украина), окончила Литературный институт им. Горького, работала в отделе культуры “Независимой газеты” (1991-1992 годы), в отделе искусства газеты “Сегодня” (1993-1996 годы). Впервые напечатала прозу в нашем журнале (цикл рассказов “Прощание еврейки”, 2005, N 10). Лауреат ежегодной премии “Знамени” по итогам 2007 года (за повести “Про Берту”, N 1, и “Про Иосифа”, N 10). Том повестей ПРО… (Берту, Иосифа, Иону и других) готовится к печати и в виде рукописи представлен на соискание премии “Большая книга”.
Маргарита Хемлин
Про Иону
повесть
Чего-чего, а силы у Ионы Ибшмана всегда было много. На войне проявлял чудеса. Ему комбат Вилков замечал с юмором: “Тебе бы быть не танкистом, а разведчиком. Ты бы таких языков натаскал, любо-дорого. Кого хочешь скрутишь”.
Разведчиком - хорошо, и с людьми больше контактируешь. Но Иона сильно любил свой танк и все, что находилось там внутри. Чуть протяни руку - и в твоей власти любой механизм.
- Мы с вами, дорогие товарищи, - говорил Иона на политинформациях перед боем, - владеем чудесной машиной. Мы есть ее внутренности, мы даже ее кишки, мы ее кровь, мы ее печенка. Без нас она - чучело. А с нами - непревзойденная мощь. И помните, что снаружи - весь мир вместе с беспощадной войной не на жизнь, а на смерть. Броня - это наша шкура. Наша, понимаете? Так что в целом надо чутко относиться к танку. А он нас отблагодарит.
И только после такого вступления - про политику на данный момент.
Должность командира экипажа давалась Ионе легко. Во-первых, люди подобрались первостатейные. Кроме него - еще трое. Во-вторых, общее бескрайнее горе.
Сидит Иона внутри - снаружи по броне стучат снаряды, а он спокойно отдает различные приказы стрелку. И всегда точно в цель. Конечно, танк в конце концов подбили враги. И любимый друг, стрелок-молдаванин погиб. И другие товарищи тоже.
В 1944-м, под Кенигсбергом, Иона выжил нечеловеческим образом. В Каунасе в военном госпитале его полтора года спасали-спасали и спасли. Сохранили ноги-руки. Спасибо хирургу Каплану.
Иона очень мечтал остаться в армии на всю жизнь. Но по здоровью его комиссовали. Дело совсем шло к Победе, и с такими ранениями, как у Ибшмана, в строй категорически не рекомендовали, и к дальнейшему офицерскому направлению пути не было.
- Иди, - сказали, - домой. Орденов у тебя полно, хоть кому не стыдно показаться. Только помни: руки-ноги у тебя существуют условно-досрочно. Исключительно для вида.
И пошел гвардии старший лейтенант Иона Ибшман домой - в город Хмельник Винницкой области, откуда в сорок первом проследовал с большой группой добровольцев на Великую Отечественную.
Был ему к моменту 9 мая 1945-го двадцать один год. Так как он себе годик приписал, чтобы без осложнений попасть на передовую.
Про то, что застал в родных местах, описывать не стоит. Ничего он там не застал, что можно потрогать вещественно и на что трезво посмотреть глазами. Все близкие в земле. В родном доме чужие люди. Разводят руками:
- Якшо б твои родычи нэ еврэи булы, хто б их тронув просто так… А вы ш еврэи. Ты ш сам еврэй, розумиешь. Тут же ш иншого нэ було: еврэй - зразу гэть у зэмлю лягай. Ты дэ був? На фронти. А воны дэ? Тут. Так шо ш ты тэпэр горло дэрэш?
