Александр Скидан - Сумма поэтики (сборник)

Вплоть до середины XX века (а в России гораздо дольше) «политическая» поэзия ассоциировалась преимущественно с другой моделью – прежде всего с ораторским, одическим стихом (не исключающим, впрочем, обращения к сатире и пародии) Маяковского, Брехта, Арагона, Неруды, Хикмета, раннего Одена. Эта традиция предполагает зримость – и отчетливую слышимость – требований обездоленных, освободительного рабочего движения, массовой революционной политики, с которыми поэт может солидаризироваться и вступать в резонанс. «Долой вашу любовь! Долой ваше искусство! Долой вашу религию! Долой ваш строй!»: в 1916 году эти лозунги перекликались с чаяниями миллионов. Когда же «режим зримости-слышимости» дает сбой или вообще пропадает – в силу узурпации и подавления освободительного импульса государственным аппаратом, как в СССР, либо в силу поражения, разгрома и затухания, как в других странах, – одическая, ораторская модель перестает быть релевантной. Бьет час совсем другой поэзии. (Впрочем, как минимум один принцип, сформулированный Маяковским в «Штатской шрапнели» (1914), нисколько не устарел: «Можно не писать о войне, но надо писать войной»[327].)

К этим разрозненным мыслям необходимо добавить один образец такой поэзии, остававшийся «за кадром», но неотступно меня преследовавший, – стихотворение Пауля Целана из сборника «Роза-Никому» (1963) «In Eins» (что можно перевести как «В одно» или «Воедино»):

Тринадцатое, февраль. Во рту сердцапробудившийся шибболет. С тобой,Peuplede Paris. No pasarа́n.

Овечки по левую руку: он, Абадиас,старик из Уэски, пришел через полес собаками, в изгнаниистояло облако белоечеловеческой чести, и он сказалслово в ладонь, то, что нам было нужно, и этобыл пастушье-испанский, туда,

где в морозном сиянии крейсер «Аврора»:рука брата, махаяповязкой, снятой с глаз ростом в слово– Петрополь,для незабытых – город исхода,и тебе лег тоскански на сердце.

Мир хижинам!

Можно ли назвать его «политическим»? И в каком смысле? Может ли «политическое» стихотворение быть настолько непроницаемо-герметичным, что и читателю, способному раскрыть секреты, связанные с датой «13 февраля» (февраль 1936 года – победа Народного фронта на выборах в Испании, канун гражданской войны, ставшей прологом ко Второй мировой, но для Целана, очевидно, значимы и другие 13 февраля, проводящие по телу Европы другие границы и демаркационные линии), с топонимами (Париж, Уэска, Петрополь, Тоскана), именами, многочисленными отсылками и едва ли переводимыми идиомами, читателю, способному охватить и реконструировать всю крипто-авто-био-гео-политическую констелляцию, в сердце которой непроизносимый неевропейский шибболет подает знак «парижскому народу» речей и воззваний времен Великой французской революции, – оно в конечном счете отказывает в коммуникации, баррикадирует проход к сообщению (no pasarа́n)? Если в данном случае и можно говорить о «политике», то это политика эксгумированного пароля, тайного сигнала к сбору in Eins, развеянного и оседающего ниже всякой работы траура, ниже братских могил и хижин, разносимых в щепы колониальными войсками Пятой республики, в которые, по-видимому, и целит выделенный курсивом якобинский лозунг последней строки[328], подхваченный «Союзом Спартака» с Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом во главе в 1918-м, чтобы теперь, в 1962-м, вернуться – никому – подзолом, золой[329]. Пароля, который, протягивая ладонь и братаясь с санкюлотами и интербригадами, тем не менее отсеивает, отделяет «чужих» от «своих» и только так, путем дискриминации сразу на пяти языках – немецком, французском, испанском, русском, еврейском, – позволяет расслышать вмерзший в лед истории выстрел «Авроры».

Примечания

1

Перевод В. Лапицкого.

2

Впервые опубликовано в: НЛО. 2003. № 59.

3

Беньямин В. О понятии истории / Пер. с нем. С. Ромашко // НЛО. 2000. № 46. С. 82.

4

Мандельштам О.Э. Собрание сочинений: В 4 т. М.: Арт-бизнес-центр, 1993. Т. 1. С. 216.

5

Николев А. (Егунов А.Н.) Собрание произведений // Wiener Slawistischer Almanach. 1993. SBd. 35. S. 223.

6

Кузмин М.А. Письмо в Пекин // Он же. Стихи и проза. М.: Современник, 1989. С. 392.

7

Юлия Кристева предостерегает против «современного» понимания слова «карнавальность»: «В современном обществе оно обычно воспринимается как пародирование, то есть как способ цементирования закона; существует тенденция преуменьшить трагическую – смертоносную, циническую, революционную (в смысле диалектической трансформации) – сторону карнавала, на которой всячески настаивал Бахтин, обнаруживая ее не только в мениппее, но и у Достоевского. Карнавальный смех – это не просто пародирующий смех; комизма в нем ровно столько же, сколько и трагизма; он, если угодно, серьезен, и потому принадлежащее ему сценическое пространство не является ни пространством закона, ни пространством его пародирования; это пространство своего другого. Современное письмо дает нам ряд поразительных примеров той универсальной сцены, которая есть и закон, и его другое, – сцены, где смех замирает, ибо он – вовсе не пародия, но умерщвление и революция (Антонен Арто)» (Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму / Пер. с фр. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 444–445). Любопытно сравнить эту интерпретацию с подходом Б. Гройса и М. Рыклина, рассматривающих «карнавал» не сквозь призму революции, а на фоне коллективизации и террора (впрочем, и ссылаются они при этом на книгу Бахтина о Рабле, а не о Достоевском; кроме того, их совершенно не интересует революционный – в смысле Кристевой – потенциал современных Бахтину поэтов, практикующих «карнавализацию» и «полифонию»).

8

Доклад на конференции «Литературный авангард в политической истории XX века», проходившей в мае 1999 года в Институте истории искусств (Санкт-Петербург). Впервые опубликован в сборнике материалов конференции; перепечатан в: Скидан А. Сопротивление поэзии: изыскания и эссе. СПб.: Борей-Арт, 2001.

9

Цит. по: Вагинов К.К. Стихотворения и поэмы. Томск: Водолей, 2000. С. 132.

10

Там же. С. 123.

11

Подробнее см.: Женетт Ж. День, ночь // Он же. Фигуры: В 2 т. / Пер. с фр.; общая ред. и вступ. ст. С. Зенкина. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. Т. 1. С. 321–337.

12

См.: Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы / Пер. с нем. С.А. Ромашко. М.: Аграф, 2002. С. 163–251.

13

Вагинов К. Полное собрание сочинений в прозе. СПб.: Академический проект, 1999. С. 113.

14

Там же. С. 151. – Не травестирует ли здесь Вагинов, avant la lettre, интерпретацию «диалогизма» у Юлии Кристевой? Ср.: «Упоминая о “двух голосах”, скрещивающихся в сказе, Бахтин хочет сказать, что всякое письмо есть способ чтения совокупности предшествующих литературных текстов, что всякий текст вбирает в себя другой текст и является репликой в его сторону…» (Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму / Пер. с фр. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 432).

15

Вагинов К. Полное собрание сочинений в прозе. С. 66–67.

16

Впервые (без названия) в виде рецензии в: Новая русская книга. 2002. № 1.

17

Агамбен Дж. Станцы. Слово и фантазм в культуре Запада / Пер. с итал. Б. Дубина // Искусство кино. 1998. № 11. С. 151.

18

Впервые опубликовано в: НЛО. 2008. № 91.

19

Имеется в виду та самая Лиза, которая должна покормить кота. Неантропоморфный дискурс (все эти кошки, собаки и т. п.) вообще играет, как выясняется, весьма заметную роль в антропоцентрическом – и человекоразмерном по преимуществу – поэтическом космосе Игоря Жукова. В центре этого космоса помещается Лиза: муза, адресат, секретарь-референт и денотат многих посланий, в противном случае лишенных прагматики и элементарного здравого смысла.

20

Борхес Х.Л. Проза разных лет: Сборник / Пер. с исп. М.: Радуга, 1984. С. 218.

21

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В.П. Визгина, Н.С. Автономовой. СПб.: А-cad, 1994. С. 28–29.

22