Воинствующая олигархия США против всего мира и нас - Михаил Иванович Сетров
Чтобы законное возмездие не совершилось, Резуна охраняет английская разведка, которой он продался. В этих условиях действительно можно свихнуться. Правда, его поддерживали тогда и продолжают поддерживать сейчас свившие в Лондоне гнездо его единомышленники – бывшие советские диссиденты, по-прежнему кучкующиеся вокруг русского отдела Би-би-си, хотя, казалось бы, свое дело они уже сделали. Да и политика российского правительства вдохновляла на новые труды, но снять приговор никто не решается, поскольку и по новому российскому законодательству подобное деяние признается государственным преступлением. В советское время ГРУ имело за рубежом нелегалов-ликвидаторов, уничтожавших приговоренных к высшей мере наказания, но скрывшихся за рубежом предателей. Суворов (Резун), один из них, причем действующий довольно нахально: говорят, что он даже побывал в Москве. Почему же в отношении его правосудие не свершилось? Более того, нынешние высокопоставленные военные и историки считают возможным вести с предателем, осужденным на смерть, публичную полемику, и даже приглашают в Россию. Между тем, как отмечает Н. Долгополов, и сейчас, хотя официально ликвидаторов у нас нет, но и нынешних предателей, которых он прямо называет раковой опухолью и мерзавцами, возмездие все же настигает. Так, один из них недавно «случайно» подавился американским бифштексом, другой, тоже, как и Резун, пишущий о своих подвигах, неожиданно умер в ванне – «толи током убило, толи еще что…». А почему возмездие не сразу настигает предателя? «Разведка не тот вид деятельности, где ценится торопливость», пояснят Н. Долгополов.
Возникает вопрос: если Резун так переживает по поводу предательства, убиенных святынь, своего палачества, то зачем же он продолжает это делать, зачем написал книгу, которая по его словам должна вышибить из-под ног нашего народа «табуретку», т. е. веру в святость памяти об Отечественной войне? О, здесь большая хитрость, и книга является той соломинкой, за которую преступник хватается, чтобы отвести руку возмездия. Правда, он пишет, что не просит прощения за предательство, что приговоры справедливы, и даже намекает, что готов сам себя наказать, поэтому просит: «…Пусть не хлопочут те, кому предписано приводить их в исполнение: я сам себя накажу». А те и не спешат уже более тридцати лет, и есть надежда, что приговоры отменят. Для этого и нужна книга. Она, по мнению Суворова, его оправдание. Ведь зачем он совершил предательство и остался на Западе? Чтобы, дескать, написать книгу, которую в советской России он написать не имел бы возможности. Вот как все это он объясняет: «Но не подумайте, что, разрушая и оскверняя святыни, я нахожу в этом удовлетворение. «Ледокол» не принес мне радости. Наоборот. Работа над книгой опустошила меня. У меня пустая душа, а мозг переполнен номерами дивизий. Носить в мозгу такую книгу я долго не мог. Ее НАДО было (выделено Сув.) написать. Но для этого надо было бежать из страны. Для этого надо было стать предателем. И я им стал». Однако все эти пассажи – очередная ложь. Во-первых, написать дома книгу (любую!) он мог, и так называемый самиздат, книги диссидентов, написанные в СССР и опубликованные за рубежом тому свидетельство. Во-вторых, если бы даже он для столь великой цели, как разрушить наши святыни, решил уйти за рубеж, зачем же было выдавать государственные тайны своей страны? Нет, здесь одно предательство влечет за собой другое, это уже характер человека и, увы, людей с такими наклонностями у нас оказалось слишком много. И самая главная ложь: книгу Суворов начал писать не в те далекие годы, годы его предательства (1968 год, как это обозначено в конце книги), а много лет спустя, уже после того, как были написаны и опубликованы несколько других книг.
Об этом свидетельствует его друг и сподвижник, известный диссидент В. Буковский, сопроводивший «Ледокол» пространной рецензией. «Когда я впервые встретил Виктора Суворова, он уже бредил этой книгой, сыпал цифрами и фактами, буквально ни о чем другом говорить не мог, но изложить все это на бумаге не решался еще много лет: то ли не до конца верил собственным выводам, то ли боялся испортить идею, не надеясь, что его услышат» (в кн. «Ледокол», с. 342). Поистине, бог шельму метит – ведь рецензию Буковского он сам включил в свою книгу, а встретились они только в 1978 году, т. е. десять лет спустя после побега Суворова. Рецензия именует «Ледокол» как монумент человеческой слепоте. Слепцы – это весь мир, а Буковский с Суворовым – ясновидящие, но вот же такой ляп и просмотрели, но конечно не только этот – тут вся книга – сплошной ляп. Но откуда же у этих людей такое самомнение великих первооткрывателей, эдаких Коперников от идеологии? Не обычное ли это стремление высказать нечто этакое, сногсшибательное, тот случай, когда, как говорят, из-за красного словца не помилую отца. Именно так, но здесь-то это тоже буквально: «Мой отец был первой моей жертвой. Я у него просил прощения. Он меня не простил, и я снова прошу прощения у своего отца. Перед всей Россией. На коленях». Но, надо полагать, и сейчас тем более не простит, поскольку он отца опозорил уже открыто на всю Россию. Однако если приглядеться внимательнее к работе этого «Коперника», то… придется простить. Ведь у автора «Ледокола» просто мания величия. В самом деле: после того, как все (!) издатели русских книг за рубежом отказались его печатать, причем, как сообщает сам автор, отказались некоторые грубо, т. е. назвали книгу своим именем, ему стоило бы задуматься об оценке ее содержания и нравственной ответственности перед своей страной. Но нет – он по-прежнему уверен, что он своей книгой может ниспровергнуть разделяемые всем миром подлинные ценности русского народа, что она совершит переворот в умах русских людей. Вместе с тем свою книгу он сам без тени сомнения называет «вызовом обществу». А его псевдоним? Очень сомнительно в отношении ясности ума и светлой памяти человека, если он, будучи военным и пишущим о войне, присваивает себе имя великого русского полководца. И почему Суворов, а не Александр Македонский? Но, вероятно, ближе к истине было бы сразу назваться Наполеоном
