Наталья Иванова - Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век
Решения букеровского жюри, почти без исключений, каждый год подвергаются разносу. С той или иной стороны.
Премия — несмотря на множество возникших рядом и вокруг — живет; сражения журналистов и критиков по поводу ее соискателей и решений жюри яростные, за десять лет награждена уже целая толпа народу — писателей, входящих в заветные «шестерки», то бишь финалы, накопилось около шестидесяти (некоторые, как Слаповский или Улицкая, например, не раз выходили на финишную прямую).
Задумаемся: около шестидесяти романов признаны достойнейшими. И все это добросовестно прочитано членами жюри — в этом качестве перебывало полсотни уважаемых, замечательных, выдающихся в нашей стране (и за ее пределами) людей — поэтов, артистов, художников, режиссеров; наконец, критиков…
Итог. Председатель первого букеровского жюри в России Алла Латынина пишет статью «Сумерки литературы» («ЛГ», 2001, 21 ноября). Обводит печальным взглядом и поименно скептически оценивает всех лауреатов, с тоскою спрашивая себя и нас: и это все, о чем мы спорили?., да и где книги-то, эти романы, кто сейчас возьмется их перечитать?..[29]
Приговор суровый — не себе, не членам жюри, может быть кое-что и просмотревшим, может быть и не но правильному пути премию запустившим. Помню почти единодушное литкритическое разочарование в решении именно первого жюри — почему не «Время ночь» Петрушевской? Если уж что выжило, и перечитывается, и переиздается, так именно этот компактный роман, — нет, приговор всей отечественной, так называемой серьезной литературе — она виновата, она упустила, она забыла читателя. А тому что! — встал, отряхнулся и ушел к другой. К массовой.
И действительно — впечатляют даже и не раскинутые бойкими торговцами лотки, а, скажем, посещение московского «Дома книги» на Новом Арбате или «Библиоглобуса» на Мясницкой. Авторы массолита, в отличие от авторов серьезных, «букероемких», которые хорошо, если одну повесть за три года сочинят, — чрезвычайно продуктивны: полки уставлены томами и сериями их сочинений, активно раскупаемыми бодрыми читателями.
Правда, должна сказать, что в последнее время и там, где выставлена современная качественная проза, не протолкнуться.
…В конкретных оценках романов-букероносцев можно во многих случаях согласиться с Латыниной. Но в оценке всего литературного десятилетия как сумеречного — сомневаюсь. (Кстати, забавная вещь: современную русскую словесность приговаривают на страницах «ЛГ» примерно каждое десятилетие! Десять лет тому назад Вик. Ерофеев в «Поминках по советской литературе» приговорил к высшей мере не только официоз, что было бы понятно, но и либералов, и деревенщиков, так называемый реализм вообще, расчищая территорию для себя и своих; но оказалось, что, в конце концов, суд присяжных — прежде всего самих писателей — приговор не утвердил)[30].
Не решениями уважаемого жюри измеряется литература, движущаяся самостоятельно, независимо, стихийно, как стихиен и от жюри независим появляющийся новый талант.
Но сами букеровские решения всегда симптоматичны.
Да, симптоматичны для состояния литературы, ее тонуса и «температуры». Но симптоматичен и сам «инструмент» — решения показывают состояние измерительного прибора (жюри представляет определенный годовой срез вкусов и предпочтений культурного сообщества).
Капля литературной крови, взятая на анализ. А в лаборатории кто?
Можно поставить вопрос и так.
Вот, например, результаты голосований председателей жюри за все годы: победил роман Г. Владимова «Генерал и его армия».
А в голосовании так называемого народного Букера (Интернет и вокруг) победил роман Вл. Сорокина «Сердца четырех», номинированный тогда, в начале 90-х, еще рукописью.
Где Владимов — а где Сорокин?
Первый — ярко выраженный, образцовый критический реализм. Отношение к различным течениям автор ясно обозначил в беседе с Е. Константиновой, опубликованной в журнале «Вопросы литературы» (2001, № 4), названной именно «Возвращение к реализму». Более того, свой стиль Владимов провокативно назвал «старомодным русским реализмом»: «Это тот самый реализм, который мог быть понятен и в XIX веке, и в начале XX. Это реализм прежде всего устаревших, может быть, но устоявшихся форм, в которых отливалась русская литература. Без всяких модерновых выкрутасов авангардной, андеграундной, постмодернистской литературы. То есть когда содержание приносится в угоду любой новизне и форме». Высказывание — и точка зрения в целом — резкое, определенное. Но это — защита от чужого, почти агрессивного вторжения в святая святых для Владимова — вторжения в литературу, «область служения», храм. Чтобы натоптать, испоганить.
А Сорокин? Он как раз — образец ненавистного Владимову постмодернизма, отрицающего и высмеивающего ценности традиционной литературы.
Короче говоря, один лауреат полностью отрицает другого. Плюс на минус дает минус. Происходит аннигиляция.
Так что в конкретной ситуации, можно сказать, Латынина права: литература, как она представлена в данном этом букеровском сюжете, самоуничтожается. Спасибо. Отрицательный итог — тоже итог.
Но еще раз напомню: результат анализа зависит не только от анализируемого вещества, но и от принципов самого аналитика.
Имеет свой резон и тот, кто утверждает, что премия есть материальное вспомоществование серьезному писателю в компенсацию ставших совсем уж ничтожными гонораров.
Председатель жюри последнего состава Юрий Давыдов на одном из наших совещаний так и сказал: а где б я сейчас был, ежели бы не премия «Триумф»? Гонорары-то у книгоиздателей почти смехотворные…
Ни для кого не секрет, что за правообладание прекрасными текстами, на которые автор не один и не два и не три года жизни положил, до недавнего времени платили эдак долларов по триста.
Выразителен комментарий букеровского лауреата середины 90-х и «букеровского лауреата десятилетия» Георгия Владимова: «Бакланов сказал, что лучше назвать это романом, поскольку тут сложился такой сюжет, но только обозначить как "журнальный вариант". Я согласился. И получил премию Букера за 1995 год — 12 тысяч долларов, что помогло мне закончить роман, потому что я не должен был писать для заработка ни для станции "Свобода", ни для газет. Мог сосредоточиться и закончить роман. Так что иногда премии играют роль чисто материальную». Яркий сюжет! Во многих отношениях: и как незаконченное произведение было признано настолько замечательным, что автор получил премию, и как — с пользой именно для данного романа, его окончательной редакции — были потрачены деньги…
Но борьба идет все-таки не за «у.е.»[31], а за признание. Признание своего успеха, своей победы. Писатели, волею номинаторов включенные в премиальную гонку, очень даже эмоционально переживают свое в ней участие. Вполне «успешный» писатель, «успешный» и в литературной, и во внелитерагурной карьере, трудно справляется с травмой, нанесенной ему (или ей) решением жюри.
В телепередаче «Без протокола» Дмитрий Липскеров вроде бы с легкостью отфутболил вопрос о включении/невключении его книги в букеровский шорт-лист, но как напряглись мышцы его лица, именуемые в народе желваками! Твердя, что «я человек самодостаточный», «мне этих денег не надо — я бы их сиротам отдал», симпатичный мне (думаю, что и зрителям) Липскеров как раз и открылся миру: насколько решение жюри его уязвило. А ведь он-то уж действительно человек самодостаточный, хозяин-барин, на «Мерседесе» разъезжающий бизнесмен, а не только писатель (на чем в этом телеинтервью настаивал).
Обида Дмитрия Липскерова, писателя и предпринимателя, на решения-постановления жюри очевидна (возможно, именно поэтому он и организовал частную литературную премию «Дебют»).
Очевидна — и показательна. Какая-то обидная тайна и несправедливость в премиальных решениях всегда присутствуют. Впрочем, жизнь вообще несправедлива (life is unfair — одна из любимых моих американских поговорок).
Хочется поговорить о том, что сказалось выбором шести финалистов этого года, что проявилось из того литературного «смога», в котором первое время пребывало жюри из-за номинированных на премию сорока с лишним романов.
Немножко о «смоге»: чтобы получить представление об очень разных книгах, захвативших на определенное время мое околодиванное пространство. О книгах, выдвинутых на премию не столько индивидуальными номинаторами, сколько издательствами, получившими автоматическое право выдвижения — раз они издатели.
Итак — вразброс. Чем случайней…
«Ветер безжалостно трепал верхушки состарившихся сосен. На вытоптанный двор сыпались коричневые иголки вперемежку с редкой водяной мутью…» Чтобы унять муть, которая сыпалась вперемежку, процитирую из середины: «Козьей мордой луна встала над землей, целый мир светом холодным затопила». «Перебрехивались через дворы сельские псы, гремя цепями и возвещая наползающий сверху вечер». Хорошо, что не снизу. «Время, как и пуля, имеет вид округлый, лишенный геометрически острых углов». Время имеет вид унылый, когда оно потрачено на чтение трех полновесных, листов по 20, книг одного романа, а всего их — числом за сорок.
