Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
А вот де Мере повезло: Паскаль увлекся неразрешимой задачей предельно всерьез. Напомним: окончивший дни в статусе религиозного фанатика, по молодости Блез был редким повесой. Родившийся в год, когда Галилео только-только дописывал свой трактат про кости с очками, этот стопроцентный вундеркинд (см. Первый том) оказался не таким уж и законченным «ботаником», как учат нас авторы энциклопедий. Во всяком случае, после смерти любимого отца он стал завсегдатаем парижских игорных домов, где судьба и свела его с шевалье де Маре.
Тот играл по математически выверенной системе: если метнуть кубик четыре раза, то вероятность выпадения шестерки превысит 50 %. Дотошный Паскаль уточнил: не «выше 50», а ровнехонько 51,77469136 %. Представляете, до чего скрупулезно высчитывалась процентовка возможной удачи?.. О деньгах ведь шла речь. И о немалых. И, поняв, что одному не сдюжить, Блез обратился за помощью к преуспевающему тулузскому адвокату ФЕРМА, славившемуся тягой к неразрешимым вопросам математики. О его теореме, поставившей человечество в тупик на добрые 350 лет, слышали, видимо, все… К тому времени Пьер де Ферма уже изобрел аналитическую геометрию, вплотную занимался определением веса Земли (тогда это было в большой моде, но сделает это лишь Кавендиш — сто с лишним лет спустя), изучал рефракцию световых волн и т. п. И тут — предложение Паскаля объединить усилия…
Они переписывались весь 1654 год. В саму переписку мы, естественно, не полезем, заметим лишь, что любопытство мсье де Мере эта парочка удовлетворила сполна: гениальный геометр и алгебраист создали метод анализа ожидаемых исходов и предложили действующую процедуру определения вероятности каждого из возможных результатов. Уточнять сказанное тоже особого смысла не видим: идите на матфак, там на втором, кажется, курсе это очень подробно объясняют, а потом еще и сдавать велят…
Поделившись с заказчиком итогами изысканий, ровно через месяц после своего последнего письма к Ферма Паскаль «отказался от занятий математикой и физикой, отрекся от роскоши, покинул старых друзей, продал всё, кроме религиозных книг», заточил себя в парижский монастырь Пор-Рояль и положил остаток жизни на доказательство существования бога. Разумеется, на базе своей теории игр: «Есть Бог или нет Бога? К чему нам склониться? Разум молчит» — пятьдесят на пятьдесят.
В 1662-м, после смерти Блеза монастырские опубликовали его труд «Логика, или Искусство мыслить» (за первые же пять лет книга выдержала пять переизданий). В последней главе «Логики» описывается ставшая теперь знаменитой задачка, в которой каждый из десяти игроков ставит монету в надежде выиграть девять остальных. И резюме: «Девять шансов потерять монету и только один — выиграть девять». Эта реплика считается первым в истории печатного слова случаем, «когда вероятность измерена».
Первым же фундаментальным исследованием по теории вероятностей считается изданный пятью годами ранее трактат ГЮЙГЕНСА«О расчетах при игре в кости или о расчетах при азартной игре». Несмотря на специфическое название, книжка моментально превратилась в популярный учебник, которым зачитывался, например, молоденький Ньютон…
От этого же сочинения отталкивался в своем труде «Искусство предположений» и Якоб БЕРНУЛЛИ (родился в год, когда стартовала переписка Паскаля с Ферма, и скажите, что в этом нет чего-то знакового). Он пришел к закону больших чисел, занимаясь тупым-претупым, казалось бы, делом: подбрасывал и подбрасывал монетку, пока не убедился, что чем больше подбрасываешь, тем ближе соотношения орла и решки к теоретическому 50 на 50… А задачку эту Якобу предложил его, скажем там, научный руководитель ЛЕЙБНИЦ, который и сам оттачивал свой математический аппарат на всем разнообразии азартных игр…
Вы видите, что получается, когда кости бросают не пьяные матросы, а люди с головой? Получается реальный инструмент пользования имеющейся информацией. И уже в 1660-м (еще при жизни Паскаля) англичанин Джон Грант опубликовал результаты анализа демографического будущего нации на основании существующей статистики смертности. А к концу 60-х на базе методов анализа возможных рисков появилась неожиданно эффективная система страхования. И полвека спустя математики уже соревновались в составлении таблиц ожидаемой продолжительности жизни, а британское правительство для пополнения бюджета продавало права на пожизненную ренту. К середине XVIII века в Лондоне уже вовсю велись операции по страхованию мореплавания.
Вот вам и игра в кости…
И уж не знаем, сюда ли: ЛАНДАУ обожал пасьянсы. Раскладывая их, он приговаривал: «Это не физика — тут думать надо»…
Из пасьянсов же, которыми баловался во время выздоровления после затянувшейся болезни польский математик Станислав УЛАМ, вылупился метод Монте-Карло, активно использующийся для решения кучи задач в областях физики, математики, экономики, оптимизации, теории управления и черт знает чего еще…
И разве не опровергает все это озвученную великим пессимистом ШОПЕНГАУЭРОМ противоположную точку зрения: «Карточная игра… признанное банкротство всякой мысли. За неимением мыслей, люди перебрасываются картами и норовят сорвать друг с друга копейку». Сравните с Булгаковско-Воландовым — ну насчет мужчин, избегающих игры: «Такие люди или тяжко больны, — заключает тот, точно имея в виду непосредственно старину Шопенгауэра, — Или втайне ненавидят окружающих». И закончить главу приходится тем, с чего и начали: что наша жизнь? — игра. И слава всевышнему, что так многие из наших героев отнеслись к этой неписанной аксиоме предельно всерьез и играли, играли и играли. Пусть и в сугубо меркантильных интересах. Главное — что косвенным продуктом их повышенной азартности были озарения, обеспечившие форсированный ход научно-художественной эволюции рода людского. Аминь!
И, сказавши А (АЗАРТ), мы пропускаем Б с В и решительно переходим прямиком к Г и Д:
Глава шестая
ГЕНИЙ И ДЕНЬГИ
«Мой муж гений, — хвалилась супруга Эйнштейна и уточняла — Он умеет всё, кроме зарабатывания денег»…
На этом, собственно, можно было бы и закончить. Точнее не скажешь. Поскольку зарабатывание не есть функция гения практически по определению. Слегка переиначивая Пушкина, смеем даже заметить, что гений и деньги — вещи практически несовместные. Хотя бы потому, что деньги, если уж переходить на высокий штиль, всего лишь утешительный приз для рожденных ползать. Этакий инструмент компенсации неравномерного распределения божьего дара. Разводной ключ для установления социопсихологического баланса. Диалектика, понимаешь: плюс — минус, верх — низ, лето — зима, день — ночь, белое — черное, гений — деньги…
Ущербным (рядом с рожденными летать) тоже ведь необходим смысл жизни. И им просто обязано было быть дадено сколько-то эквивалентное орудие борьбы за место под солнцем. Так и появились деньги — механизм количественного восполнения недополученного качества (типа, опять диалектика). Являясь же куда более доступным большинству, а впоследствии и много более действенным средством заполучения власти, со временем деньги завоевали в сознании человечества статус не просто доминирующего — единственно всеопределяющего показателя общественной значимости индивида. А гениальность, как слишком уж раритетный личностный капитал, методично сместилась подальше к заднему плану и перешла в разряд экзотических, но плохо конвертируемых валют, достойных разве что созерцательного восхищения — вроде диковины в паноптикуме национальных и общецивилизационных сокровищ. То есть, произошел нормальный такой перекос в системе ценностных устремлений. И вскоре как-то уже само собой обнаружилось, что власть этого порождения ущербного самосознания (денег) распространяется не только на менее обеспеченные биомассы, но и на носителей этой самой, черт бы ее побрал, гениальности. Потому как кушать хочется и летать рожденным. И не время от времени, а регулярно. А хлеб, как выяснилось, стоит денег. А деньги — у Денег, и это давно и навсегда устоявшийся факт.
Таким образом, вся история эволюции хомо с той поры как он сделался сапиенс, есть история взаимодействия обреченных на взаимо-же-зависимость и вечное противостояние двух экзистенций — Денег и Гения.
Та самая диалектика насчет единства и борьбы…
Иллюстрированием этого положения вещей и намерены заняться мы в данной главе. Речь в ней пойдет о гении, как единственной на Земле форме существования сознания, рассматривающей золотого тельца в качестве исключительно тяглового животного. Что автоматически отсылает нас к ключевому в заглавии всего исследования понятию: диагноз.
Мы попытаемся и подтвердить общепризнанную обоснованность настоящего приговора, и одновременно явить беспомощность подобной постановки вопроса.
