Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

После этого я еще раз встретилась с Калиматовым, во Владикавказе, в открытом кафе в центре города – он привез с собой фотографии похищенных и рассказывал их истории. Он был уверен, что за похищениями ингушей стоят вовсе не мстители за Беслан, а что это чуть ли не разработанная операция по сдерживанию возвращения ингушей в Пригородный район.

– В Северной Осетии действует группировка, в которую входят милиционеры, – рассказывал он. – Эта группировка занималась контрабандой спирта и сигарет из Грузии, через Южную Осетию. Власти закрывали на это глаза, а за это группировка препятствовала возвращению ингушей в Осетию. Как только вопрос о возвращении поднимался – с ингушами в Пригородном районе обязательно что-то происходило.

Калиматов допускал мысль, что эти похищения выгодны не только властям Северной Осетии, но и, возможно, Москве.

– Может, некоторые российские силовики считают, что эти похищения напугают ингушей и они перестанут поднимать вопрос о переселении в Пригородный район, – рассуждал он. – Наверное, они боятся, что если ингуши туда переселятся, то в Пригородном районе начнутся межнациональные стычки и со временем его придется отдать Ингушетии, я не знаю. Но какой-то большой расчет во всем этом есть.

Честно говоря, вся эта история, рассказанная Калиматовым, меня не очень убедила – мне показалось, что как следователь он слишком близко к сердцу принял истории похищенных ингушей и, возможно, поэтому чересчур эмоционален. Но я не стала ему возражать, тем более что к нам подошла официантка с кофе.

– Вы какая-то розыскная группа? – спросила она, глядя на папку Алихана. – Я вижу у вас фотографии…

– Вы слишком много замечаете, – пошутил Калиматов. Он нисколько не напрягся – наверное, чувствовал себя в полной безопасности.

Он торопился, и я успела еще спросить у него только одно: почему в Ингушетии взрывают и убивают людей?

– Зязикова кто-то хочет убрать, – ответил он. – И он не может этому помешать, потому что не контролирует обстановку. Но Кремль не хочет его снимать по ряду причин. На нем много завязок.

Мы вышли на центральный проспект Владикавказа – там моего собеседника ждала машина с водителем.

– Если будете писать статью, не называйте меня, – попросил он. – Напишите, что получили информацию от сотрудника правоохранительных органов. Я не боюсь, но там странная ситуация с этими похищениями. У меня такое ощущение, что этому делу не хотят давать ход.

Я написала статью так, чтобы нельзя было догадаться о том, кто источник информации. 17 сентября, через неделю после выхода этой статьи, Калиматова убили. В тот день мне позвонили несколько человек – родственники похищенных ингушей и правозащитники, знакомые с работой Калиматова. Они говорили, что за последнюю неделю Калиматов вышел на важный след по этому делу, и все похищения могли быть раскрыты. Теперь надежд на то, что похищенные могут вернуться домой, у них не осталось. Еще звонившие говорили, что Калиматова, как человека известного в Ингушетии, прочили в федеральные инспекторы по ЮФО и что помимо похищений ингушей он проводил собственное расследование расходования бюджетных средств.

Я не знаю, почему его убили. Я не знаю, связано ли это убийство с тем делом, которое Алихан расследовал и о котором я написала. Скажу только, что меня это убийство потрясло.

С конца июля, когда группа Калиматова приехала на Кавказ, по 17 сентября, когда его убили, в регионе не было совершено ни одного похищения. Но на следующий день после убийства подполковника были похищены сразу двое ингушей. Если это случайность, то я в нее не верю.

В аэропорту Махачкалы нашу делегацию встретили четверо сотрудников милиции. «Можно посмотреть ваши документы?» – попросили они. Мои спутники из ЮНИСЕФ протянули паспорта, милиционер стал что-то сверять в своей бумажке. Я тоже протянула свой.

– Ваш не надо, – сказал милиционер по имени Константин. – Мы охраняем только сотрудников ООН.

– То есть, если меня будут грабить или убивать, вы не станете вмешиваться?

– Нет, почему же, мы поможем, – улыбнулся Константин.

Всю дорогу до Дербента мы ехали в сопровождении «мигалок», под вой сирен. Это вносило некоторую сумятицу в жизнь дагестанских сел: прохожие замирали и оглядывались. Впервые за семь лет работы на Кавказе я передвигалась по этой территории с таким шумом. Не скажу, что это было приятно. Даже сотрудники ЮНИСЕФ, привыкшие к кавказским особенностям, были немного шокированы.

– Нельзя ли выключить сирену? – деликатно спрашивали они у милиционеров.

– Нельзя, – строго отвечали милиционеры.

Мне даже показалось, что в отличие от нас милиционерам все это доставляло удовольствие.

Наутро я пересела в машину ООН, которая должна была доставить нас в детский миротворческий лагерь «Золотые пески». Перед отъездом ко мне подошел офицер охраны ООН и попросил поставить подпись под текстом, в котором говорилось, что, если со мной случится какая-то неприятность в автомобиле ООН, ни у меня, ни у моих родственников не будет претензий к этой организации.

– Везде у вас такие правила или только на Кавказе? – поинтересовалась я, расписываясь.

– Везде, – лаконично ответил офицер-литовец.

– И охрана такая везде?

– Нет, все зависит от зоны.

Позже я узнала, что весь мир делится для ООН на пять зон. Первая и вторая – это страны, в которых сотрудники ООН могут находиться со своими семьями. В ЮАР, например, могут. Третья – это когда лучше не рисковать ни родными, ни собой, но все же у сотрудника есть определенная свобода действий. Четвертая – это когда сотрудник ООН вообще не может передвигаться без охраны. А пятая – это война. Как в Чечне или Ираке, например. Есть, правда, страны и города, которые вне зон. Например, Москва, Лондон, Баку. Там для сотрудников ООН безопасно.

– А мы в какой зоне? – спросила я, вспомнив о том, что моим спутникам было запрещено покидать гостиницу и выходить в город без охраны.

– Мы – в четвертой.

Детский лагерь «Золотые пески» – это старый санаторный комплекс советских времен прямо на берегу Каспийского моря. Таких на побережье много, и в них все лето отдыхают дагестанские школьники. Но этот лагерь даже внешне отличается от остальных. В центре, на маленькой площади, развеваются флаги всех северокавказских республик. Дети и подростки, которых я вижу на улице, одеты в голубые футболки ЮНИСЕФ и бейсболки с надписями «Миротворчество» и «Толерантность». Эти дети не похожи на своих сверстников – они открыто улыбаются и сами подходят знакомиться.

– Вы из ООН? – спрашивает меня девочка лет двенадцати с бейджиком на голубой футболке. На бейджике написано: «Дана, Далой-Мохк, Ингушетия».

– Нет, я журналист.

– А вы какой журналист – правдивый или нет? – интересуется девочка.

– Надеюсь, что правдивый.

– Хотите, я покажу вам мою группу?

Так я попала в одну из шести групп, в которой толерантности обучалось около 30 детей. Сначала я наблюдала за всем со стороны.

Темой тренинга, который проводили психологи Залина Ачеева и Мадина Бештоева, было рождение слухов. Мадина вывела десять подростков из комнаты и закрыла дверь. Оставшимся она рассказала историю о том, как некая красивая, умная, голубоглазая и во всех отношениях замечательная девочка Кэтрин жила в городе Милтоне и дружила с мальчиком Алексом, папа которого был владельцем компании Procter & Gamble. Алекс был капитаном школьной футбольной команды, и за это папа подарил ему лимузин. Это была очень хорошая партия для любой девочки, и подружки завидовали Кэтрин и однажды написали на заборе некрасивые слова в ее адрес. Когда Кэтрин увидела это, она расплакалась и бросилась к Алексу, но он смеялся вместе со всеми. Тогда из школы вышел мальчик Том с ведром и тряпкой и молча стер плохие слова.

Мадина предложила одной из своих учениц, Маше, пересказать эту историю тем, кто ее не слышал. В комнату вошел Марат, и Маша все подробно ему пересказала, упустив только лимузин и футбольную команду и назвав папу Алекса владельцем фабрики по производству зубной пасты. Марат пересказал историю Алиму, но в его версии владелец завода зубной пасты оказался папой Кэтрин, а не Алекса. Следующий рассказчик перепутал героев, и оказалось, что Алекс исписал забор зубной пастой. А в окончательной версии осталась история про девочку Кэтрин, которую вымазали зубной пастой. Сначала все хохотали.

– А теперь представьте себе, что это не безобидный рассказ, а история, которая может разжечь войну, – подвели итог тренеры.

Дети притихли. Я села к ним поближе, и Батраз Битиев, повернувшись, сказал тихо:

– Теперь все понятно.

– Что понятно? – так же тихо спросила я.

– Ну что, когда в Осетии или Ингушетии распускают слухи о том, что ингуши или осетины кого-то похитили или убили, это вранье – надо сначала проверить.