Сергей Беляк - Адвокат дьяволов
Когда разговор случайно коснулся советской поэзии 20-30-х годов (возможно, этому способствовали обветшалые образцы сталинской архитектуры, мимо которых мы стремительно проносились), Эдуард, отхлебнув из бутылки коньяка, начал читать стихи Осипа Мандельштама. А прочитав пару из них, восторженно резюмировал: «Гениально!»
Потом, с не меньшим восторгом, он прочел стихи поэта-конструктивиста Ильи Сельвинского из его знаменитой «Улялаевщины»:
Улялаев був такiй — выверчено вiкo,Дiрка в пидбородце тай в ухi серга —Зроду нэ бачено такого чоловiка,Як той Улялаев Серга…
— А, каково? — восхищенно спросил он. — Блестящая поэзия! Стихи — пиз…ц!
Да, я готов был разделить его восторг: от этих слов пахло махоркой, чесноком и конской упряжью.
В детстве я чуть ли не каждое лето проводил у деда и бабушки в Бердянске Запорожской области. Мой дед, отставной полковник Советской армии, когда-то, в конце 20-х годов, начинал службу именно здесь и сюда же вернулся, уйдя в отставку. Он прожил длинную жизнь и умер, проклиная Горбачева, повинного, как он считал, в развале СССР. А бабушка, уроженка этих мест, девочкой-подростком неоднократно видела батьку Махно и сохранила о нем, как ни странно, очень хорошие воспоминания.
Наслушавшись бабушкиных рассказов, я гонял белобрысым мальчишкой по окрестным полям, оврагам и степным дорогам на велосипеде, представляя себя на лихом коне и распевая во все горло махновскую песню из фильма «Александр Пархоменко» с припевом: «Любо, братцы, любо…» Нет, мне, конечно, нравились и веселые красноармейцы с их песней про Лизавету, но все равно тайные мои симпатии были на стороне загадочных махновцев, с их волнующей душу песней про атамана.
* * *Вот и Лимонов от поэзии Ильи Сельвинского (которая, на мой взгляд, оказала существенное влияние на раннюю поэзию самого Лимонова) перешел к стихам своего тезки — Эдуарда Багрицкого, признавшись, что это один из любимых его поэтов того периода.
— У Багрицкого все стихи замечательные. Ну а поэма «Дума про Опанаса» — просто шедевр!
И Лимонов наизусть, немного сбиваясь, вспоминая строку за строкой, начал читать:
В нашу армию попал тыВолей иль неволей?— Я, батько, бежал из БалтыК колонисту Штолю…Ой, грызет меня досада,Крепкая обида!Я бежал из продотрядаОт Когана-жида…По оврагам и по скатамКоган волком рыщет,Залезает носом в хаты,Которые чище!..Дайте шубу ОпанасуСукна городского!Поднесите ОпанасуВина молодого!Сапоги подколотитеКованым железом!Дайте шапку, наградитеБомбой и обрезом!Мы пойдем с тобой далече,От края до края!.. —У Махна по самы плечиВолосня густая…Украина! Мать родная!Молодое жито!Шли мы раньше в запорожцы,А теперь — в бандиты!..Полетишь дорогой чистой,Залетишь в ворота,Бить жидов и коммунистов —Легкая работа!..
— У меня дома должна быть книжка его стихов. Я найду и, если хочешь, дам тебе почитать, — сказал Лимонов, снова доставая из дверного кармана бутылку Hennessy.
Так, за приятными разговорами, с двумя-тремя остановками в пути, мы незаметно для себя добрались до Питера.
Оказалось, что, пока мы ехали в Питер, пятеро местных активистов «Другой России» провели акцию протеста у здания Центра «Э» Главного управления МВД России по Северо-Западному округу (Центра по противодействию экстремизму, но как остроумно прозвали его сами лимоновцы — Центра Эдуарда). Именно сотрудники этого подразделения полиции возбудили и расследовали «дело двенадцати». А акция прямого действия была приурочена к предстоящему появлению в питерском суде Эдуарда Лимонова.
В целом в городе над вольной Невой мы планировали провести четыре неполных дня. И Эдуард решил остановиться на это время у одного своего знакомого — Андрея Акцынова, предоставившего в его распоряжение большую квартиру на Таврической улице, со вкусом обставленную и украшенную картинами известных питерских художников Веры и Андрея Мыльниковых — матери и деда гостеприимного хозяина.
Андрей любезно предложил и мне провести эти дни у него, но я отказался, не желая никому мешать — ни Лимонову, в планах которого были ранние утренние поездки в суд, в редакции местных СМИ и т. д., ни самому хозяину. Я собирался заняться в городе своими делами: нужно было кое с кем встретиться, а также поработать в студии с музыкантами над нашим новым альбомом. А значит, не исключены были поздние возвращения домой и все такое прочее. «Музыканты — очень циничный народ», — спел когда-то Чиж. И к этому нужно добавить: безалаберный. А еще — любящий выпить.
— Нет, Андрей, спасибо, — поблагодарил я, — мне будет лучше все-таки снять номер в гостинице. Здесь, недалеко, «Эмеральд». Мраморные холлы и атриум, тишина и покой…
— У нас тоже тихо, — поспешил заверить меня Андрей.
— Тишина и покой, — повторил я, — просторный номер и большая постель, белый махровый халат и вкусный, неспешный завтрак — что еще нужно сибариту, только что прибывшему в Россию из Европы?…
Андрей, разъезжающий по Питеру на «хаммере» (что совсем не типично для скромных нацболов), понимающе улыбнулся: с моими доводами спорить было трудно. А его самого я мог бы легко принять в партию сибаритов.
Вообще, когда вы видите, как россияне сорят деньгами, покупая самые дорогие вещи и оставляя непомерно большие чаевые в ресторанах и барах, не думайте, что они бросают кому-то пыль в глаза, — нет, они сибаритствуют! Когда вы видите, как россияне покупают себе шикарные апартаменты или дома за границей, а сами продолжают жить в России в убогих малометражных квартирах или домах с обоссанными, жуткого вида подъездами, не думайте, что они сошли с ума, — нет, они хотят быть сибаритами! У россиян сибаритство в крови!
Наш разговор с Андреем проходил в большом зале, где для московских гостей заранее был накрыт стол cо множеством закусок и несколькими бутылками французского красного вина.
Еще перед тем как сесть за него, мы с Лимоновым выпили по приличной порции элитного бурбона, которым нас угостил хозяин. Richard Hell amp; The Voidoids с музыкой из их знаменитого альбома Blank Generation придали бурбону дополнительный вкус.
Потом, с тем же бокалом бурбона в руках, но уже под музыку The Clash, Эдуард переговорил с приехавшими для встречи с ним Андреем Дмитриевым и его адвокатом Глебом Лаврентьевым. И только после их ухода мы смогли, наконец, сесть за стол и поужинать. Тут уже в ход пошли бутылки с вином.
Вообще-то мы пьем мало. Нет, выпить мы любим, но пьем редко и никогда не допиваем до конца все, что у нас есть, — в отличие от рок-музыкантов, ментов и артистов. Но тут у нас все-таки была уважительная причина — путешествие! К тому же мы не пьем что попало. «Сибарит предпочитает здоровую пищу нездоровой, а хорошие вина — плохим», — написано в манифесте Сибаритской партии. Или еще: «Сибарит, помимо женщин, детей, животных, Родины и воды без газа, любит старый доминиканский и венесуэльский ром, односолодовый шотландский виски, американский бурбон, английский джин, шведскую водку и французский коньяк». И хотя Лимонов не член партии сибаритов, но с этими положениями манифеста он, знаю, полностью согласен. Как и большинство его соратников. Так что у Сибаритской партии будущее есть!
Между тем наш ужин затянулся далеко за полночь.
— Я тебя провожу до гостиницы, — заявил вдруг Лимонов, когда я сказал, что устал и мне пора уходить.
— Спасибо, не надо.
— Нет, я пойду провожать, — не унимался Эдуард. — Прогуляемся.
— Лучше отдохни, — завтра… нет, уже сегодня у вас будет трудный день. Во сколько вам ехать в суд?…
Но он охмелел и не хотел ничего слушать: пойду и все!
И тут я вспомнил знаменитый фильм Михаила Ромма «Ленин в Октябре».
— Ну а как же партийная дисциплина? — спросил я, призвав взглядом в союзники сидящих рядом парней, которых явно не обрадовало внезапное желание их вождя пойти гулять по ночному городу. — Им партия поручила тебя доставить в Питер и обратно в полной сохранности. Они отвечают за твою жизнь перед партией, а ты что делаешь?…
— Они тоже пойдут, — возразил Лимонов.
— Нет, это не дело, — сказал я с самым серьезным видом. — Сейчас позвоню в Москву и расскажу, что ты задумал. Давай, как партия скажет, так и сделаем.
Я взял свой смартфон и сделал вид, что ищу в контактах номера телефонов соратников Лимонова. Он выжидательно уставился на меня, и ребята тоже.
— Так, Аверин… Нет, Аверин — только пресс-секретарь. Он такие вопросы не решает. Аксенов… Вот, это, наверное, то, что надо. Он же у вас сейчас самый главный?…
