Сергей Кремлев - Россия и Германия. Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера

— Мистер Сталин, вряд ли кто-то лучше вас знает, что такое революция, и притом на практике. Восстают ли массы сами? Или истина в том, что все революции делаются меньшинством? Сталин отрицающе махнул ладонью и ответил:

— Да, для революции требуется ведущее меньшинство. Но самое талантливое, преданное и энергичное меньшинство будет беспомощно, если не опирается на хотя бы пассивную поддержку миллионов людей. Уэллс явно не ожидал такого трезвого ответа и удивился:

— Хотя бы пассивную, говорите вы? Может быть, подсознательную?

— Частично и на полуинстинктивную, полусознательную, но без поддержки миллионов меньшинство бессильно. Они говорили еще долго, а потом Уэллс сказал:

— Я еще не могу оценить многого, потому что приехал только вчера. Но я видел уже счастливые лица здоровых людей. Контраст по сравнению с 1920 годом поразительный. Сталин поморщился и недовольно буркнул:

— Можно было б сделать и больше, если бы мы, большевики, были поумнее. В ГЕРМАНИИ ко времени этой беседы уже более года во главе страны и народа стоял Адольф Гитлер. Но для того, чтобы это стало фактом социальной и политической жизни Германии, как фюреру, так и самим немцам пришлось проделать непростой путь длиной в десять лет, если считать от провалившегося «Пивного путча» 1923 года — первого действия Гитлера, сделавшего его национально известным. Да, путь от пивного зала «Бюргербрайкелле» к Третьему рейху был хотя и непрост, но интересен. В Германии пусть иначе, чем в России, жизнь тоже начинала набирать новые обороты, закручивая какие-то тоже ранее небывалые процессы…

ГЛАВА 8 Германия: путь к Третьему рейху

СТАЛИН ответил так Уэллсу не рисуясь. Он вообще был чужд рисовки и позы. В СССР действительно можно было сделать и больше. Однако и так уже было сделано немало. Главное же — в нем было покончено с властью Капитала. В Европе и в Германии она сохранилась. И рассчитывать на какие-либо реальные перспективы европейской революции не приходилось, в том числе и в Германии. 29 июня 1929 года уже больной Чичерин писал Сталину: «Ложная информация из Китая повела к нашим колоссальным ошибкам 1927 года… Механически пережевывающие заученные мнимореволюционные формулы тт. Ломинадзе, Фортус, Шацкин (все — троцкисты. — С.К.) и прочие комсомольцы этого факта не изменили. Ложная информация из Германии принесет еще больший вред. Нет хуже несоответствия между тактикой и существующими силами… Генеральная стачка провалилась оглушительно. Выборы в саксонский ландтаг — полный неуспех для коммунистов, уменьшение поданных голосов. В Париже традиционная демонстрация на кладбище была неожиданно бледной. Французские коммунальные выборы — топтанье на месте. В Англии из 22 миллионов поданных голосов оказалось коммунистических 50 тысяч, то есть ничто. Германская компартия сократилась с 500 тысяч до 100 тысяч. И этому надо принести в жертву беспримерно колоссальный факт создания СССР, подрывать его положение, ежедневно портить отношения с Германией и врать об ее переориентировке, чтобы дать немножко больше агитационного материала т. Тельману? Ставка на «нуль» — изумительно»… В паре абзацев Чичерин обрисовал — если вдуматься — суть всей проблематики внешнеполитической деятельности СССР на ближайшее десятилетие. На что делать ставку? На германскую революцию, как этого добивались троцкисты? Или на Германию как таковую, экономическое сотрудничество с которой обеспечивало бы СССР быстрейшую индустриализацию? Так смотрели на дело Сталин и его соратники, поэтому Чичерин именно к Сталину и адресовался… Под «враньем о переориентировке» Чичерин имел в виду те коминтерновско-«известинские» каверзы, которым охотно способствовал Литвинов. Если верить «Известиям», то Германия была похожа на бочку с керосином — поднеси «коминтерновскую» спичку, и запылает. Есть такой анекдот брежневской поры: «В «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды». В тогдашней «Правде» известий хватало, но вот даже в тогдашних «Известиях» с правдой, во всяком случае о Германии, было туговато… А что касается германских «резервов революционности», уважаемый читатель, то лучше всего нам будет обратиться к цифрам. Выборы в рейхстаг в Веймарской Германии проходили в том же «рваном» темпе, в котором жили немцы в те непростые годы. Вот их хронология: 1919 год; 1920 год; потом май 1924 года и декабрь 1924 года; потом 1928 год, осень 1930 года, июль 1932 года и через три месяца, в ноябре 1932 года, выборы вновь. И наконец, парламентская выборная кампания весны 1933 года — уже при рейхсканцлере Гитлере. ТАК КАК же все эти годы голосовала Германия? В советских послевоенных источниках об этом пишется скупо. Однако весьма внятный (хотя и не полностью) ответ на этот вопрос я нашел в книге Александра Абрамовича Галкина «Германский фашизм», изданной в 1988 году и аттестованной издателями как «главное пособие по истории германского фашизма». Государственной доктриной рейха был не фашизм, а нацизм. Но Бог уж с ним. Важнее то, что цифр в книге Галкина хватает, хотя далеко не всегда они доказывают то, что стремился доказать сам Александр Абрамович. Что ж, это одно из свойств исторической цифры — ее уломать сложнее, чем человека. А обойтись без нее — значит лишиться даже остатков «ученой» тоги. Так что спасибо А.А. Галкину за подробные сведения, частью которых мне хотелось бы поделиться с читателем. Уж очень они, как мне кажется, интересны и даже увлекательны, потому что, вдумавшись в них, вдруг видишь совсем не тот облик Германии, который старательно выписывали для нас хрущевско-брежневские «историки ЦК КПСС»… Так вот… В 1933 году среди более чем тридцати миллионов самодеятельного населения (избирателей было на десяток миллионов больше) рабочих на предприятиях с числом работающих более пяти человек было 6 миллионов. И даже этот наиболее организованный слой трудящихся далеко не полностью голосовал за коммунистов. В Германии были очень сильны социал-демократы. В начальный период Веймарской республики, в 1919 году, они объединились с Демократической партией и партией Центра (католиками) в «Веймарскую коалицию» и одержали полную победу: социал-демократы получили 11,5 миллиона голосов, демократы — 5,7 миллиона, центристы — 6 миллионов. Это составило 76 процентов голосов, да еще 16 процентов получили буржуазные партии правее Центра. Итого — 92 процента. Только что возникшая Коммунистическая партия Германии (КПГ) выборы бойкотировала, а левая НСДПГ набрала 2,3 миллиона голосов, то есть около 8 процентов. В 1920 году социал-демократы голоса резко потеряли и набрали их 6,1 миллиона. НСДПГ прибавила, получив 5 миллионов. И всего 600 тысяч проголосовало за коммунистов. Влияние демократов упало вдвое, центристы потеряли миллион, зато серьезно усилились правые партии. То есть Германия двигалась не «влево», а «вправо». Президентом стал правый социал-демократ Фридрих Эберт. Срок его полномочий истекал 30 июня 1925 года, но 28 февраля того же года Эберт умер 54 лет от роду. 26 апреля 1925 года президентом сроком почти на десять лет стал ультраправый семидесятивосьмилетний фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, набравший на выборах почти 15 миллионов голосов. В 1924 году большая часть НСДПГ объединилась с КПГ. «Остатки» этой левой партии набрали 200 тысяч голосов, а коммунисты — 3,3 миллиона. Вскоре для трудящихся немцев (да и не только немцев) настали тяжелые времена… «Черный четверг» на биржах Европы, кризис, безработица. Акции на фондовой бирже падали, а на политической «бирже», соответственно, поднимались акции левых… И это отразили выборы 1930 года: социал-демократы набрали тогда 8,6 миллиона, коммунисты — 4,6. Партию Центра поддержало столько же избирателей, сколько и коммунистов. Но в этом году второй партией Германии после социал-демократов стала партия Гитлера, национал-социалистическая рабочая партия, НСДАП. Нацисты получили 6,4 миллиона голосов. На июньских выборах 1932 года они одержали уже оглушительную (а как еще сказать?) победу: 13,7 миллиона голосов! 5 миллионов пришлось на долю партии Центра и 2 миллиона — на правых националистов Гугенберга. Коммунисты получили 5 миллионов, социал-демократы — 8. В тот год дела в Германии шли из рук вон плохо: производство упало на 40 процентов по сравнению даже с далеко не лучшим 1929 годом, а безработица достигла 45 процентов. Картина была удручающей (а как еще ее определить?): из восьми тысяч молодых немцев, закончивших в 1932 году средние и высшие технические училища, полторы тысячи работали разносчиками, судомойками, разнорабочими. А четыре тысячи — вообще не имели работы. По специальности работала лишь тысяча новых техников и инженеров. Из 22 тысяч учителей выпуска 32-го года получили место 990 человек. Однако Германия не «левела», а «правела». Причин тут было две. Одна — та, что Германия была социально и экономически развитой страной с сильным средним классом. Прямая рабочая власть многих немцев пугала. К тому же компартия Тельмана еще и вела себя далеко не самым умным образом. Она действовала не менее ожесточенно, чем нацисты, но не так сплоченно, как последние. И хуже их учитывая реальные настроения немцев. Второй причиной была успешная работа НСДАП в массах. В ноябре 1932-го Гитлер немного проиграл самому себе и получил 11,7 миллиона голосов — на 2 миллиона меньше, чем три месяца назад. Зато почти миллион прибавил себе союзник Гитлера Гугенберг. Коммунисты имели 6 миллионов, социал-демократы — 7, но в общем, левые силы никогда не получали в Веймарской Германии поддержки более чем трети избирателей. Замечу, что «историки ЦК КПСС» (и А.А. Галкин — тоже) натерли на языках профессиональные мозоли, доказывая, что если бы не позиция Сталина, не терпевшего германских социал-демократов, если бы Тельман объединился с ними, то Гитлер бы «не прошел». Но можно ли, уважаемый читатель, объединить в нечто единое, скажем, уксус и растительное масло, просто слив их в одну бутылку? Нет, не в Сталине, да и не в Тельмане было дело, а было оно в том, о чем писал Сталину Чичерин: «Германская социал-демократия стала мелкобуржуазной демократической партией. Не кучка лидеров изменила, а целый исторический слой рабочей аристократии перешел на другую сторону»… Ливрейный крепостной лакей в барском доме чужд недоимщику-крепостному из барской деревни еще более, чем сам его барин. А оппоненты Сталина упорно этого не видели — уж очень хотелось укусить Сталина и тут… Но вот спасибо Чичерину — он все разъяснил и фактически, и политически верно. Чичерин же честно писал Сталину и о том, что во время войны английские революционно настроенные металлисты говорили ему: «У нас полный переворот: квалифицированные перешли на положение хорошо оплачиваемых служащих». И тот же Чичерин делал интересный вывод: «Индустриальная революция превратила рабочую демократию в часть среднего класса. Отсюда контрреволюционность социал-демократии». В этих последних словах Чичерина и была суть — если они были верны. А они были верны! И подлинный резерв революции в Германии составляли лишь те немцы, которые голосовали за компартию, то есть — 6 миллионов человек даже в момент экономического кризиса. Итого не более чем каждый седьмой-восьмой взрослый. Причем этот «седьмой» всего лишь сочувствовал, а не был готов к борьбе. Взять в руки ручку, чтобы поддержать коммунистов на выборах, он мог. Но это отнюдь не означало, что он готов при случае взять в руки и винтовку. В таких условиях поддерживать партию Тельмана ценой ухудшения отношений СССР с германским правительством было не просто глупостью, а преступлением. Вот почему для прочного успеха социалистического строительства в СССР нам надо было всегда и в любом случае опираться в Германии на ее государственное руководство независимо от того, что оно представляло собой в политическом смысле. Важными для нас должны были быть два момента: поддерживает ли это руководство средний немец, и готово ли оно поддерживать с нами широкие экономические связи. Германия не хотела быть коммунистической, но зато охотно откликалась на обращение к ее национальным чувствам и интересам. А наиболее последовательным националистом-патриотом в Германии был, как тут ни крути, Гитлер. ИСТОРИЯ новой России с самого начала ее возникновения была прямо и мощно связана с личной биографией Сталина. Говорить о Российском государстве после 1917 года — значит, говорить и о Сталине. Обратное тоже верно. Другое дело — Германия и Гитлер… Новая Германия, которая стала результатом поражения в Первой мировой войне, формировалась без участия Гитлера. Однако можно сказать, что она формировалась для него. Хотя в первое десятилетие после образования Веймарской республики никто (и даже сам Гитлер) не знал, что она в некотором смысле создавалась для фюрера. Семнадцатый том первой Большой Советской энциклопедии, изданный акционерным обществом «Советская энциклопедия» в 1930 году, сообщал: «Гитлер, Адольф (р. 1889), вождь германского фашизма. В 1912 году в качестве архитектора-чертежника приехал в Мюнхен. В 1914 поступил добровольцем в баварскую армию и пробыл всю империалистическую войну на фронте. Начал политическую карьеру…». Ну далее коротко рассказывалось о неудачном «пивном путче», а заканчивалась энциклопедическая статья о Гитлере так: «Национал-социалистическое движение, утратившее значение для буржуазии после того, как коммунисты осенью 1923 года отступили без боя, с тех пор пошло на убыль. В нем начались раздоры, и Гитлер перестал играть в нем заметную роль». Через три года после выхода этого тома БСЭ в свет Гитлер стал рейхсканцлером Германии. Еще через год — ее официально единоличным фюрером, вождем. А В 1919 ГОДУ тридцатилетний Гитлер пребывал еще в полной безвестности. На фронте его считали неплохим товарищем, но он был как-то сам по себе. Его фронтовые командиры — капитан Фриц Видеман и фельдфебель Макс Аман — позднее стали его подчиненными (Видеман долгое время был личным адъютантом), и их рассказы о Гитлере-фронтовике вряд ли отличались точностью. Однако у нас есть более надежные свидетели — редкие, но достоверные фотографии той поры, где эта отстраненность молодого Гитлера хорошо чувствуется. Наиболее близок он был тогда с белым терьером Фукслем, который тоже попал на одну из фотографий. Фуксль был выдрессирован Гитлером с удивительным искусством и явно без использования насилия. На фронте Гитлер был посыльным при штабе, и можно поверить, что несмотря на старательность, его не повышали потому, что не хотели лишаться отличного связного. Ведь, уважаемый читатель, «при штабе» не означает «в штабе». Фронтовая профессия Гитлера в условиях позиционной, окопной войны была, пожалуй, одной из наиболее опасных, потому что если в ротных блиндажах и были телефоны, то связного высылали на линию тогда, когда связь рвалась. А рвали ее обычно осколки. Так что два Железных креста Гитлера вполне объяснимы и к позднейшим выдумкам их не отнесешь. Кончилась Первая мировая война. В ноябре 1918 года Гитлер вышел из госпиталя, где залечивал последнее ранение и отплевывался от газов, которых нахлебался под Ипром 13 октября того же года «под занавес» военных действий. Еще осенью 1919 года он пребывает в полном болоте безвестности, но начинает первые политические «разминки». Об этой поре его жизни есть много рассказов, но сложно понять, где в них правда, а где россказни. Так, иногда сообщают, что ему, служащему пресс-бюро политического отдела окружного командования поручили присмотреться к небольшой Рабочей партии Германии, куда Гитлер-де вступил аж членом под номером 55. Не знаю как кто, а я сомневаюсь, что в то бурное время военное командование могли интересовать подобные микрогруппы. Да о них и знать-то вряд ли знали — иначе надо было направлять агентов типа Гитлера к каждым двум, которые вопрошали: «Третьим будешь?». Так или иначе, но в феврале 1920 года Гитлер организует первый успешный двухтысячный митинг и тогда же образуется НСДАП. В феврале же 1920 года Гитлер впервые поднимается в воздух (потом он будет летать по делам партии часто и много). Легкий самолет пилотировал бывший ас-истребитель, кавалер (как и Геринг) высшего ордена Pour le Merite Риттер фон Грейм — будущий фельдмаршал. И начинается «полет» к славе и власти, растянувшийся на тринадцать лет… Уже в начале 20-х годов, в «Майн Кампф» Гитлер формулирует свои принципы пропаганды: «Пропаганда вечно должна обращаться только к массе. Наша интеллигенция целиком отдается писательской деятельности. Агитаторская устная речь — не ее профессия. По мере того, как наша интеллигенция отучалась говорить с народом, она неизбежно теряла и в конце концов, совершенно потеряла способность понимать психологию массы… Победа данных идей тем более обеспечена, чем лучше пропаганда сумеет охватить всю массу населения…». В считанные годы эти принципы реализовались на практике. Пропаганда НСДАП была боевой, конкретной, напористой и поэтому доходчивой. БЕЗУСЛОВНО, без крупных средств Гитлер не смог бы вести активную пропаганду и решающих успехов не имел бы. И крупный Капитал сыграл в финансировании НСДАП роль если не решающую, то важнейшую. Нацисты получали немало денег за счет массовых сборов в пользу партии, но взносы Капитала обеспечили первоначальные позиции, а это значило очень многое! И утверждать, как этим занимаются западные историки, что Гитлера не финансировали промышленники, — значит быть таким же жалким импотентом от исторического анализа, как и те, кто талдычил в СССР о «заурядности» платного агента Капитала Гитлера и его полном подчинении этому крупному Капиталу. Подчинения не было, а вот тактическое совпадение интересов было. Я назову только кое-кого из тех, с кем партия Гитлера взаимодействовала часто: Гуго Стиннес, Карл Фридрих фон Симменс, Эрнст фон Борзиг, Артур Феглер, Эмиль Кирдорф, Эмиль Георг фон Штраус… А вот банки: «Дойче банк», «Дисконтгезельшафт», «Дрезднер банк», «Берлинерхандельсгезельшафт», «Миттельдойче кредитбанк»… Есть интересные воспоминания «Без борьбы нет победы» Манфреда фон Браухича — знаменитого автогонщика, племянника главкома сухопутных войск Вальтера фон Браухича. Он сообщает, что после знакомства с генеральным директором заводов «Юнкерс» Коппенбергом «все яснее постигал, каким образом германские промышленники еще в Первую мировую войну наживали несметные состояния. Теперь они финансировали Гитлера, твердо зная, что благодаря крупным военным заказам каждая вложенная марка вернется в их карманы удвоенной или даже утроенной». Здесь все верно, хотя спортсмен Браухич не отдавал себе отчет в том, что резкое увеличение военного производства было тогда для Германии объективной необходимостью — ведь у нее не было ничего похожего на такую современную, мощную, хорошо оснащенную технически армию, без которой сбросить с себя «версальские» путы немцы никогда не смогли бы. Промышленники помогали НСДАП, но лишь 12 января 1933 года, непосредственно накануне того, как элита согласилась на канцлерство Гитлера, Геббельс записал в своем дневнике: «Финансовое положение партии внезапно улучшилось». Значит, не так уж щедры были взносы Капитала на протяжении почти всей гитлеровской эпопеи до 1933 года? Только 5 января 1931 года в доме Геринга Гитлер впервые встретился с Яльмаром Шахтом. Был там и Фриц Тиссен. 10 сентября 1931 года по инициативе Гитлера на квартире майора в отставке фон Эберхардта проходит первая встреча между фюрером и командующим сухопутными силами рейхсвера генералом фон Хаммерштейн-Эквордом. В 1930 году Хаммерштейн заявил: «Рейхсвер не позволит Гитлеру прийти к власти». Теперь, расставшись с гостем, генерал сказал: «Если не считать вопроса о темпах, то Гитлер стремится к тому же, что и рейхсвер». В начале октября 1931 года Гитлер нанес визит генералу фон Шлейхеру из министерства рейхсвера. В итоге им удалось договориться: штурмовые отряды нацистов не конкурируют с военными, а скорее взаимодействуют с ними. А сразу после разговора со Шлейхером, 10 октября, фюрера вместе с Герингом впервые принял президент Гинденбург. Генерал-фельдмаршал был, правда, с «богемским ефрейтором» высокомерен, но дав ему такую оценку, ошибся дважды. Во-первых, в политике Гитлер был не ефрейтором, а маршалом — рангом повыше, чем у хозяина дома. Во-вторых, к Богемии (то есть к Чехии) Гитлер никакого отношения не имел. Он родился в австрийском Браунау на Инне, а Гинденбург знал о существовании лишь местечка Браунау в Центральной Чехии, где бывал в 1866 году во время австро-прусской войны. Через год Гинденбург уже вряд ли пользовался прозвищем «ефрейтор». После ноябрьских выборов 1932 года влияние Гитлера немного пошатнулось (если считать «неуспехом» убедительную победу на выборах, но потерю части голосов по сравнению с прошлыми выборами). И вот тогда на стол германского президента легла петиция ряда крупных «капитанов индустрии». Составил ее член НСДАГТ промышленник Вильгельм Кеплер при участии Шахта, а поддержали ее барон фон Шредер, Фриц Тиссен, граф Калькройт, Эмиль Хефферих из «Дойч-американише петролеумс-гезельшафт», правящий бургомистр Гамбурга Крогманн, граф фон Кейзерлинк-Каммерау, Феглер из «Ферайнигте штальверке», Шпрингорум из концерна «Хеша», Эрвин Мерк из «ИГФарбен» и еще добрый десяток их «коллег» с почти такими же звучными именами. Петиция призывала Гинденбурга немедленно назначить Гитлера рейхсканцлером во главе «президиального кабинета, составленного из наилучших в деловом и личном отношении сил». Гитлер объявлялся единственно возможным спасителем страны. Советская историография обычно видит за этой петицией одну лишь обеспокоенность элиты снижением — пусть и небольшим — популярности Гитлера и ростом — пусть и небольшим — популярности коммунистов. Мол, еще бы немного, и красное Знамя Труда взвилось бы над рейхстагом. Но это все из диссертационных работ, а не из жизни. Опасность для Капитала была не в этом. Реально массы шли за Гитлером. А жили массы плохо. Почти каждый второй немец — безработный. И почти каждый третий немец голосует за Гитлера. Это не шутки, особенно если учесть, что нацистские массы активны, а отряды штурмовиков насчитывают как минимум сотни тысяч решительных бойцов. Если не отдать власть в руки Гитлера, то могла начаться такая каша, что… Короче, элита боялась не столько перспективы «красной» Германии, сколько перспективы Германии, вздыбленной кризисом, дестабилизированной. В прямом конфликте если кто и победил бы, так тот же Гитлер. А если бы даже победил и Капитал в чистом виде, то лишь такой кровавой ценой, что об экономическом росте не приходилось бы и мечтать. Так или иначе, но власть в Германии надо было передавать в руки Гитлера, и если элита тянула бы с этим еще полгода или год, то все равно власть пришлось бы отдавать тому же Гитлеру и НСДАП, но уже в условиях большей поляризации общества и большего общественного ожесточения. 21 ноября Гинденбург принял Гитлера вновь. И предложил ему провести консультации о создании правительства во главе с лидерами НСДАП при опоре на парламентское большинство. 23-го Гитлер вежливо отказался. Канцлером остался фон Папен. Но Папен — отставной подполковник Генштаба, с тридцати лет подвизавшийся в консервативном «Геррен-клубе» («Клубе господ»), уже понимал, что ему не удержаться, потому что ему уже не удержать страну. Не было на это шансов и у нового канцлера генерала фон Шлейхера, сменившего Папена 3 декабря 1932 года. А 16 декабря фон Папен в «Геррен-клубе» беседовал с банкиром из банкирского дома Штейна бароном фон Шредером: