Сергей Кормилицын - Орден СС. Иезуиты империи. О чем не принято говорить
И тут возникает народное мировоззрение и утверждает: христианская вера обращена назад, в прошлое. Попытается ли оно когда-нибудь понять свидетельство Евангелия? Творения Святого Духа ставят человечество перед непреложной истиной бытия Бога. То, что предлагает Евангелие, сводится к одному – требованию человеческого решения здесь и сейчас. Розенберг утверждает: грех является сопутствующим проявлением физического вырождения, неполноценным чувством ограниченных. Показательно, что люди с ярко выраженным ощущением греховности своей верой лишь возвышают те страны, откуда они вышли в мир. Являлись ли Бисмарк и Лютер бастардами? Поистине они не думали о грехе, но им хватало мужества не отступать перед реальностью греха. Они полагались на Божью помощь и знали о будущем мире. И после этого еще говорят, что способность полагаться на Бога не может послужить миру. Это непонимание равным образом проистекает из марксистского и народного вольнодумства.[158] Совершенно определенно, что религия может быть опиумом. История религии подтверждает это, например, пантеистическая мистика, всегда возникавшая в качестве средства успокоения и умиротворения людей и народов. Но Евангелие – не мистика. Божья воля, призывающая нас к повиновению, имеет своей задачей то, чтобы мы давали отчет в извечном вопросе. Евангелие ведет к беспокойству, поискам правды во всех человеческих делах.
Это наглядно демонстрирует позицию христиан по отношению к своему народу, их верность стране своих отцов и детей. Существует неполная любовь к своему отечеству, равно как и неполное повиновение Творцу. Это грех. И все же живая вера должна отрицать любовь к отечеству в том случае, если оно заменяет собой единение с Богом. Но истинная любовь к отечеству совсем иная. Как ей такой не быть, если только Господь имеет право требовать всю нашу жизнь без остатка? «Разве нет выбора между половинчатой, не всепоглощающей любовью к отечеству, способной пожертвовать им во время кризиса во имя высших целей, – и национализмом, для которого ничто не свято, кроме собственной нации и собственного государства, который делает народ Богом?»[159] Да, так бывает в том случае, когда Божья воля вступает в противоречие с волей отечества – как два взаимоисключающих понятия. «По правде, с вечностью дела обстоят совсем по-другому. Мы не можем делить наше время и силы между Богом и миром. Мы должны решительно выбрать Бога и следовать ему во всем. И тогда мы откроем для себя мир снова в Боге и его воле. Бог, которому мы принадлежим своим решением, заключает в себе и несет мир. Нельзя быть верным ему, не будучи верным земным обязанностям. В соотношении вечного и земного одна верность не исключает другую. Более того, одна связана с другой. В этой связи вспоминаются слова из Евангелия о том, что верность в великом невозможна без верности в малом».[160] Для позиции христиан в отношении к своему народу характерно то же самое, это же относится к любым выпавшим на долю испытаниям, что коренится в преданном послушании Богу. В этом наша жизнь сливается с рекой времени. Мы проживаем ее лишь единожды. Пред лицом Господним за этот малый срок проходит развитие призыва: «трудиться, пока день». «Тот, кто верит, тот знает, что однажды Бог спросит с него, как он проявил преданность своему отечеству».[161]
И однажды может возникнуть вопрос: не является ли это предательством в вопросе формирования истинно народной ответственности – когда понимание Евангелия затемняется эрзац-религией? Разве нет необожествляемой любви к отечеству, напряженного развития национальной воли, что этой воле приходится жертвовать истиной? Тогда в качестве искажения народной воли возникает национализм. «В своем насильственном проявлении он характеризуется тем, что разрушительно обращается против всего живого, не исключая собственную нацию и собственное государство, которые он полностью отождествляет с собой».[162] Мы также знаем о том, что два народа смотрят на нас во все глаза: французы и иудеи.
Розенберг потребовал пересмотра Ветхого Завета. Разве история иудеев не является истинно народным движением? Сначала стоит обратить внимание на следующее: история и религия иудеев – лишь фон для Ветхого Завета, целью которого является свидетельство того, что никоим образом не есть ни история, ни религия. Здесь уместны псалмы: «Бог – наша уверенность и сила, помощь в великой нужде, которая сопровождает нас. Поэтому мы не боимся, хотя мир гибнет и горы низвергаются в море».[163] Разве нас хоть раз покидало чувство, что под славой этой мощи немецкий народ вел войны за свободу? Есть ли хоть одна страница в Ветхом Завете, которая не была бы неотделимо связана с немецким духом? Давайте задумаемся о псалмах 90 или 103. Возьмем псалом, включающий послание Исайи к Иеремии. Почему никто об этом не говорит? Союз между ветхозаветным и немецким благочестием, осуществленный при посредничестве Лютера, возник не на пустом месте. Он принадлежит немецкой истории и немецкому самоощущению. К нему относятся слова Гете:
Когда великая духовная силаЧасти,Ангел не разделитСлитую воединоДвойственность.Лишь вечная любовьВ состоянии разделить….
Но дальше об этом не может идти речь.[164] Ведь есть и другая сторона: история и религия иудеев демонстрируют нам чужую народность.
Разумеется, ссылок на скотоводческое прошлое этого народа достаточно мало. Их можно отыскать и в Эдде. Но дело не в этом: тому, кто умеет мыслить исторически, не помешают остатки примитивных верований. Тут важнее нечто другое – обожествление расы, абсолютизация собственного народа. Израильский народ – это та почва, в которую было посеяно Божественное слово, обращенное к человечеству, та почва, на которой была подготовлена жертва Христова. Но иудеи сделали из этой милости нечто большее: «мы – семя Авраама», «нас обходят стороной несчастья», «здесь храм Господа!»… Борьба пророков является единственным свидетельством сопротивления этому фарисейству. Когда сегодня в национал-социалистической пропаганде используется высказывание: «Если вскрыть гнойный нарыв на теле немецкого народа, то внутри будет сидеть еврей», – то это говорится чисто по-еврейски. О тех, кто там, в этом нарыве, сидит вместе с евреями, мы промолчим. Это просто попытка отмахнуться от Божьего призыва к покаянию, сделать вид, что это не важно. Иудеи ощущают свою избранность как нечто, чем они могут располагать. Из нее они хотят сделать пространство, свободное от Бога, где им была бы дана гарантированность от Божьих заповедей. И это их самый тяжкий грех. Это нарушение верности Израилю, о которой так проникновенно рассказывал Исайя. Ветхий Завет является свидетельством борьбы Бога с этим отсутствием присмотра в религии Израиля. Красной нитью проходит через эту борьбу демонстрация Божественного пути, открытие истинной сущности человека, известие о суде и обещание милости Божьей. Живой Бог открывается в виде безусловной верности и желает в ответ такой же верности, как та, с которой он подходит к своим творениям. Так становится известно о его святости, преисполняющей мир.[165] Об этом откровении и идет речь в Ветхом Завете. Это вехи, соединяющие Старый и Новый Заветы. Поэтому мы не можем пройти мимо них. О законе и о пророчествах говорит факт прихода Иисуса из Царства Божьего. Он молится словами псалмов. Умирает он также со словами псалмов на устах.
Разве еще остается потребность в вопросе, что в Библии еврейское, а что нет? Христос является высшим воплощением закона. Неужели нам так уж интересен вопрос, был ли Иисус арийцем? Предоставим это непредвзятому историческому исследованию. С точки зрения истины это абсолютно не важно. Мы веруем в Иисуса Христа, Сына Божьего, нашего Господа. У нас нет оснований оставлять на рассмотрение национал-социализма неполно истолкованное таинство земного воплощения Иисуса – от Девы Марии. Интерес к тому, чтобы удостовериться в арийском происхождении Иисуса, должен покоиться лишь на почве либеральных объяснений.
Здесь следует сказать о другом. Мы должны не переставая выступать против механического понимания Священного Писания. Такой подход давно устарел в теологии, но продолжает существовать в качестве народного понимания, находить отражение в поэзии. Мы думаем не о словах, а о Слове, которое, в качестве современного обращения Бога, через библейские свидетельства обращено к нам. Наука, изучающая Ветхий Завет, должна перестать внушать теологии, как она это делает, религиозную историю иудеев вместо откровения Бога. В первую очередь и главным образом речь должна идти об отношениях Бога и человечества и лишь потом, возможно, о религиозной истории иудеев. Тогда мы получили бы возможность выявлять обстоятельства, имеющие отношение не только к истории иудеев, но и к истории любого народа. Тогда и прочие религиозные учения объяснялись бы через создание человечества Богом и через величие Христа. Это должно говориться, без того, чтобы отменять различие между revelatio generalis и specialis (?). Это должно делаться с оглядкой на нашу старогерманскую религию. И тем более на ее этос.
