Герман Гессе - Магия книги
Учеба в семинарии поначалу доставляла Герману удовольствие. Он в восторге от Гомера, пытается переводить Овидия, с охотой и много пишет сочинений, устраивает с товарищами инсценировки Шиллера, запоем читает Клопштока и работает над своим стилем по пособию Германа Курца «Учебник немецкой прозы». Об этом он пишет родителям, ни словом не упоминая, насколько угнетает его казарменная дисциплина, о которой в иронических стихах он сообщает только деду. Через пять с небольшим месяцев Гессе сбегает «в белый свет». Его находят, водворяют в семинарию и наказывают карцером, где он читает пятую песнь «Одиссеи»; особенно созвучна ему речь Навсикаи, обещающей страннику скорое возвращение домой. Мальчик становится все более раздражительным и непредсказуемым, от него отворачиваются друзья, он перестает повиноваться учителям. Отец забирает сына из семинарии домой, где разгорается ожесточенная борьба Германа за самоутверждение, происходит эмоциональный разрыв с семьей, вылившийся в нервный сбой, а в дальнейшем в книжно-сублимированной форме — в «поиск матери» и позднее «отца», единения сознания с помощью спасительного творчества. Родители отдают мальчика в интернат для «бесноватых» детей; там Герман влюбляется в Евгению Кольб, которая старше его на семь лет; отвергнутый, он пытается покончить с собой; его переводят в другой интернат, а оттуда разрешают вернуться домой; но отношения с родителями доходят почти до ненависти, и мальчика вновь водворяют в лечебницу. Ярость и глубокая уязвленность пятнадцатилетнего Гессе переходят в тотальный бунт против семьи, общества и религии — бунт, какой тридцать три года спустя привел Степного волка к отчаянию и решению о самоубийстве. Юный Герман одно за другим пишет несколько обвинительных писем родителям: «Когда вы мне говорите, что я сумасшедший или слабоумный, в угоду вам я соглашаюсь и хохочу вдвое сильнее…»; «Чего бы я только не отдал за смерть!.. теперь я потерял все — родину, родителей, любовь, веру, надежду и себя самого…»; «инспектор отобрал у меня „Дым“ Тургенева, а я хочу иметь нечто неповседневное хотя бы в книгах… а мне говорят „обратись к Богу, Христу“ и т. п. Я не могу видеть в Боге ничего, кроме миража, а в Христе ничего, кроме человека, — прокляните вы меня хоть сто раз!» Когда буря улеглась, Герман настоял на том, чтобы продолжить учебу в гимназии Каннштатта. Но учебы не получилось. Он прогуливал уроки, болтался по городу или сидел в своей любимой мансарде и читал. Сначала своих любимых Гейне, Гоголя, Тургенева, Эйхендорфа, потом круг авторов резко расширился, Гессе решил систематически работать над своим образованием. Но чем больше он читал, пытаясь овладеть тем, что составляло силу авторитета домашней «книжной» сизигии, тем выше росла перед ним — до небес — стена знания. В это время он много пишет, посылает стихи в газеты и журналы, которые ему их неизменно возвращают. Возникают новеллы «Карцер» и «Паломничество шпильмана к Рейну», содержащие в зародыше темы будущей гессевской прозы. Попытка их опубликовать тоже оказывается безрезультатной. Германа охватывает отчаяние: он сносит букинисту большую часть своих книг и, купив на вырученные деньги револьвер, вновь пытается покончить с собой. Потом пошли трактиры, долги, сомнительные компании. И во второй раз является ему спаситель — в облике уже не «серенького человечка», а молодого учителя каннштаттской гимназии Эрнста Капфа, который в долгих беседах доказывает Герману, что никакой вины за юношей нет, что нужно жить, повинуясь естественным чувствам, своему призванию, характеру и склонностям, что образование — это вся жизнь человека. Отголоски этих бесед и надолго установившейся переписки между ними мы слышим во многих произведениях Гессе, в том числе и в библиофильской прозе. В октябре 1893 года Гессе исключают из гимназии. По обоюдному согласию отец отдает юношу в книготорговлю Майера в Эслингене, откуда Герман сбегает через четыре дня. Следующие шесть месяцев Гессе проводит дома: ухаживает за цветниками в саду, помогает отцу в издательской работе и вновь начинает штурм «книжных Альп», только сейчас открыв для себя по-настоящему библиотеку деда, состоящую в основном из литературы 1750–1850 годов, периода расцвета немецкой литературы и выдвижения ее в ряд ведущих литератур мира. Для Гессе это был взгляд в самого себя, первое сознательное обретение родины и узнавание своего собственного образа в ней — прежде всего в литературе немецкого романтизма и в Гёте, ставшем для Гессе, по выражению немецкого гессеведа Б. Целлера, «Евангелием образования». Летом 1894 года Гессе требует у отца разрешения покинуть родительский дом, чтобы «на свободе» подготовиться к литературной карьере. Отец наотрез отказывает сыну и, решив, что самое время научить мальчишку хоть чему-нибудь, отдает сопротивляющегося Германа на фабрику башенных часов в родном Кальве, к мастеру Перро, умному, умелому и педагогически одаренному. На фабрике Герман провел подручным чуть больше года, познал радость зарабатывания денег собственным трудом и начал лелеять план эмиграции в США, Россию или Бразилию, чтобы там, живя самостоятельной жизнью, стать писателем. Но изнурительный труд, описанный впоследствии в повести «Под колесом» (1903–1904), отвращает юношу от этой идеи. В это время Герман много пишет Капфу, своему «альтер эго»: отец совершенно не интересуется его, Германа, сочинениями, но он все-таки очень обязан отцу за то, что тот указал ему на хорошие книги; он читает теперь запоем, используя для чтения каждую свободную минуту, и не просто читает, а изучает литературу, он в восторге от Гёте, романтиков, Диккенса и Стерна, Свифта и Фильдинга, Сервантеса и Гриммельсхаузена, Ибсена и Золя, но особенно от Короленко.
В это время в совмещенном с идеалом Я книжном комплексе Гессе, как бы оттесняя проекцию архетипа «дома», на передний план выступает проекция «книги» — ипостаси идеала Я. Этот перенос акцента давно уже начал складываться в архетипический мотив «бегства» — бегства по спирали, которое сродни ходу часов маятника Я-сознания, постоянному возврату ради возобновления поступательного движения во времени-пространстве. Часы стали у Гессе образом его книжного комплекса и возобновления жизни, любви и творчества, музыки и единства; и не случайно фигура мастера Генриха Перро, в мастерской которого произошло у Гессе преодоление кризиса и обновление, послужила прототипом образа «теоретика музыки из Кальва», любившего своими руками изготавливать музыкальные инструменты Бастиана Перро — изобретателя принципа «игры в бисер», квинтэссенции литературного творчества.
Гессе покинул дом и мастерскую Перро, поступив на три года учеником в тюбингенскую книготорговлю Хеккенхауэра, надеясь, что книготорговля «послужит ему трамплином для писательской деятельности», даст возможность объединить свое сознание с образом собственного книжного идеала Я. Он заключает контракт и 17 октября 1895 года приступает к своим обязанностям в лавке, расположенной неподалеку от знаменитого Тюбингенского университета, воспитавшего в своих стенах немало славных представителей немецкой философии и литературы. Первый биограф и друг Гессе, писатель и поэт Хуго Балль, пишет, что Гессе закончил университет как книготорговец, познав, так сказать, вживе вкусы и потребности своих будущих читателей. Такую писательскую школу в книготорговле прошел до Гессе только Эмиль Золя. Книготорговая работа оказалась настоящим испытанием на выносливость. Герман трудился по 10–12 часов в сутки, простаивая за конторкой или за прилавком, упаковывая и разнося книги, рассылая проспекты и заказные открытки, изучая каталоги ярмарок и бухгалтерию книжного дела. Гессе очень скоро осознает свою миссионерскую роль посредника: «Я продавал (в то время) много ходовых книг, и очень хороших тоже; но личную, подлинную радость посредника я испытывал лишь в редких случаях — когда мог продать книги Мёрике, Гёльдерлина, Новалиса». Не заставляет себя ждать и символ этой роли. С первого жалованья Герман покупает белоснежную гипсовую копию праксителевского Гермеса с младенцем Дионисом на руках и устанавливает ее у себя в комнатке на Херренбергерштрассе, 28. Гермес, посредник между мирами земли и неба, искусный гадатель, владелец тайн и маг, неся на воспитание к нимфам маленького Диониса, будущего бога земледелия, остановился отдохнуть и дразнит Диониса гроздью винограда, найденного малышом по дороге. Но в группе двух божеств, символизирующих оплодотворение земли, единства нет — ребенок здесь только атрибут взрослого и совершенно отчужден от него. Находка Германа великолепна в точности, с какой она передает нюансы его двойной самопроекции: и отстраненность от отцовско-семейного начала и зависимость от него, и понимание своей беспомощности и энергии своего творческого порыва, и несоизмеримости с громадой взрослого человека, покоящего его на своей руке, и чувство эстафеты. Через пять лет в «Приложении» к «Герману Лаушеру» образ ипостаси праксителевского Гермеса — хранителя всех знаний о мире Гермесе Трисмегисте воплотится в содержащую квинтэссенцию мудрости «Изумрудную скрижаль», на которую в таинственном помещении с черным фонтаном Лаушер-Гессе будет взирать с чувством безнадежности. Пока же Гермес оказывается в компании фото Герхарта Гауптмана, чью драму «Ганнеле» Гессе тогда читал; двух портретов Ницше, чья концепция дионисийского (женского, жизненного, оргиастического и трагического) и аполлоновского (мужского, созерцательного, логического и интеллектуального) начал как двух пребывающих в вечной борьбе друг с другом начал культуры и бытия представлялась Гессе моделью собственного сознания; и портрета Шопена, в чувственной музыке которого Гессе искал прообраз бытия и творчества.
