Сергей Кремлёв - Зачем убили Сталина?
После этого местные врачи Ждановым какое-то время занимались, но уже через неделю его стали «лечить» так, что «лечение» само по себе было преступлением. С 7 августа, хотя состояние Жданова требовало постоянного контроля, у Жданова не снимались кардиограммы. Лечащий врач Майоров (выходец из помещичьей среды, к слову) вместо организации правильного ухода и лечения Жданова передоверил все медсестре, а сам уходил на долгие часы ловить рыбу.
27 августа Жданову вновь стало плохо, и на следующий день на Валдай опять вылетела профессорская далеко не святая «троица», взяв с собой – на свою голову – Тимашук.
Как читателю уже известно, профессор Егоров рекомендовал Жданову «увеличить движение», что Жданов и сделал: гулял по парку, смотрел кино – дополнительно эмоционально нагружаясь. Хотя на самом деле ему в эти дни был необходим строжайший постельный режим. Результат «рекомендаций» не замедлил сказаться – 29 августа у Жданова вновь случился сердечный приступ и через два дня он умер.
Далее события разворачивались тоже интересно…
Вместо того, чтобы распорядиться срочно доставить тело покойного члена Политбюро, тело Жданова (!) на вскрытие в Москву, к телу вылетели начальник ЛСУК профессор Егоров, патологоанатом Кремлевской больницы А.Н. Федоров, а также… секретарь ЦК Кузнецов-«ле-нинградский», член Политбюро Н.А. Вознесенский и первый «ленинградский» партийный секретарь П.С. Попков.
Историк Г. Костырченко, приводя эти сведения, почему-то считает, что последняя «троица» – тоже не святая, но уже не медицинско-номенклатурная, а партийно-номенклатурная – собралась на Валдае, «инстинктивно почувствовав, что, потеряв влиятельного покровителя, необходимо сплотиться». Г. Костырченко при этом не понимает, во-первых, что вряд ли «ленинградской» «троице» надо было «сплачиваться» настолько мгновенно и демонстративно, а во-вторых, – что описанная выше ее реакция на смерть Жданова скорее напоминает действия тех, у кого, говоря попросту, «рыло в пуху»…
Причем «сплочение» выглядело тем более подозрительным, что наиболее разумным со стороны Кузнецова и Вознесенского было бы потребовать обложить тело льдом да и отправить в Москву самолетом. Но они почему-то настойчивости не проявили. А ведь обязаны были это сделать, коль уж были на месте события – даже Попков, которому на Валдае ни по чину, ни по обязанностям находиться не требовалось. Обязаны были потому, что смерть такой крупнейшей политической фигуры, как Жданов, могла ведь оказаться и не естественной! Жданова вполне могли ведь и отравить. С учетом всех возможных причин патологоанатомическое исследование должно было быть вообще-то комплексным и очень тщательным!
Так что, говоря откровенно, срочный и не вызванный обстоятельствами прилет к телу Жданова Кузнецова и Вознесенского и их присутствие на Валдае представляется мне сознательными прикрытием того преступного действа иод названием «вскрытие тела», которое тут предстояло разыграть «врачам». Присутствие же Попкова в этом случае было прикрытием уже для Кузнецова и Вознесенского – мол, все три наиболее близких ученика прибыли к еще не остывшему телу учителя, чтобы немедленно-де почтить его память.
И, при странном попустительстве «соратников» покойного, действо состоялось: якобы под нажимом профессора Егорова профессор Федоров произвел вскрытие в неприспособленном для этого помещении полутемной ванной комнаты одной из санаторных дач. Егоров заставил, а Федоров почему-то согласился.
Федоров обнаружил на сердце Жданова свежие и застарелые (!) рубцы, доказывающие, что Жданов перенес уже несколько инфарктов, благополучно «не обнаруженных» Карпай и прочими «диагностами». Однако Егоров потребовал, чтобы результаты вскрытия соответствовали ранее поставленному им лживому клиническому диагнозу. А Федоров почему-то и на это согласился, и в его описании инфаркты были заменены «некротическими очажками», «очагами миомаляции» и «фокусами некроза»… Причем эти «фокусы» продолжились и в Москве, где «консилиум» в составе профессоров В.Н. Виноградова, В.Ф. Зеленина, A.M. Маркова, В.Е. Незлина, Я.Г. Этингера, П.И. Егорова, ознакомившись с анатомическим препаратом сердца покойного, доставленным – вместо самого тела покойного – с Валдая на самолете, тоже ничего «не заметили».
Когда Жданов умер, Тимашук написала письмо начальнику Главного управления охраны МГБ Власику. Началось расследование, и 6 сентября 1948 года профессор Егоров собрал в своем кабинете совещание, где заклеймил Лидию Федосеевну как невежественного врача и «чуждого, опасного» человека.
Тимашук действительно была опасна своим профессионализмом и честностью. Поэтому Егорова поддержали Виноградов, Майоров, патологоанатом Кремлевской больницы Федоров и профессор Василенко.
Виноградов тогда еще пользовался полным доверием Сталина (он «лечил» и его, и других членов Политбюро, сопровождал Сталина в 1943 году в Тегеран), и письмо Тимашук тогда удалось замять. Виноградов заявил министру здравоохранения СССР Е.И.Смирнову: «Или я буду работать в кремлевской больнице, или она». Оставили профессора Виноградова, а врача Тимашук перевели в один из филиалов «Кремлевки».
Что же до Виноградова, то мог ли этот Главный терапевт Лечебно-санитарного управления Кремля качественно заботиться о здоровье руководства страны, если он параллельно заведовал кафедрой в 1-м Московском медицинском институте, был главным редактором журнала «Терапевтический архив», заведующим электрографическим отделением Института терапии АМН СССР и занимал ряд других должностей, не связанных с практической медициной? При этом даже автор монографии «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм» Г. Костырченко признает: «В знаменитой «Кремлевке»… витал мертвый дух чиновной иерархичности, корпоративности, круговой поруки».
С чьей же, спрашивается, «подачи»? И только ли в корпоративности было дело?
Наконец, последнее, что я должен сказать здесь о Жданове… После ареста профессор Василенко 15 ноября 1952 года показал:
«Судебный процесс по делу Плетнева (профессор, обвиненный в умерщвлении Куйбышева и Горького, получивший 25 лет тюрьмы и расстрелянный 11.09.41 года в Орловской тюрьме перед вступлением в город немцев. – С.К.), открыл передо мной технику умерщвления путем заведомо неправильного лечения больного. Из материалов дела я понял, что врач может не только навредить больному, но и коварным способом довести его до смерти. К этой мысли я в последующие годы возвращался не раз, вспоминая Плетнева, которого я знал лично. Когда в июле 1948 года я оказался у кровати больного Жданова, я невольно опять вспомнил о Плетневе… И я решился пойти на умерщвление Жданова…»
Эти показания сегодня считают «выбитыми» из Василенко, но они намного более походят на искреннее признание – в пользу последнего варианта говорит весь психологический строй выше приведенного отрывка.
Василенко, Егоров, Виноградов, Вовси и многие другие крупные медики, имевшие отношение к обеспечению здоровья лидеров СССР, были людьми вполне определенных взглядов на жизнь. Когда 4 ноября 1952 года оперативники МГБ пришли за Виноградовым, их поразило богатое убранство его квартиры, которую можно было спутать со средней руки музеем. Виноградов происходил из семьи мелкого харьковского служащего, но еще до революции успел стать состоятельным человеком, держал собственных призовых лошадей на ипподроме, коллекционировал живопись, антиквариат.
Чекисты описывали картины Репина, Шишкина, Брюллова и других первоклассных русских мастеров. При обыске были обнаружены золотые монеты, бриллианты, другие драгоценности и солидная сумма в американской валюте.
Забегая вперед, сообщу, что когда «врачей» после смерти Сталина «реабилитировали», то никто почему-то не вспомнил, что Виноградов-то был однозначно виновен в ряде вульгарных уголовно наказуемых деяний, тайно храня золото, драгоценности, валюту. Никто не задался и другим резонным вопросом: зачем профессор Виноградов тайно хранил «камешки» и доллары? Не прятал ли он их до лучших времен, надеясь на такие перемены в СССР, которые стали возможными лишь после 1991 года?
На последний вопрос можно, пожалуй, дать вполне утвердительный ответ. Но коль так, то не пытались ли Виноградов и его коллеги сделать такие перемены реальными намного раньше?
КАК «лечили» Жданова, читатель знает.
А вот как «лечили» Калинина… О его «лечении» рассказала на следствии по «делу врачей» лечащий врач Калинина с января 1940 по июнь 1942 года… С.Е. Карпай. Рассказала Карпай о пикантных деталях «лечения» с перепугу, но испугалась она и развязала язык не потому, что ей в МГБ выбивали зубы (хотя «россиянские» «историки» утверждают обратное), а потому, что обвинение в умерщвлении Калинина предъявили вначале ей.
