Марк Галлай - С человеком на борту
А ведь все это — и многое другое в подобном роде — трудно назвать иначе как великими свершениями! Великими свершениями научного и технического творчества!
Мы сейчас много (иногда мне кажется, что даже слишком много) говорим об НТР — научно-технической революции, о том, что она даёт людям, и о том, чего, в свою очередь, требует от людей. Так вот, среди этого «чего требует», я думаю, не на последнем месте должно бы фигурировать умение восхититься тем, что сегодня привычно, но ещё вчера было чудесно. Умение сохранить в себе ощущение этой чудесности, умение оценить его, сравнивая не с тем, что есть сегодня, а с тем, что было до него… Все это нужно прежде всего не для фиксации чьих-то заслуг и воздаяния кому-то соответствующих почестей, а для самого человека эпохи НТР. Для его собственного нравственного облика, уровень которого, наверное, не менее важен для общества, чем все окружающие этого человека машины: от электронно-вычислительных до стиральных… Потому что иначе неизбежно возник бы вопрос: для чего и для кого они все?..
Закончить разговор об этом я хотел бы небольшим, но, мне представляется, очень показательным примером.
18 июня 1975 года — в тот самый день, в который тридцать восемь лет назад В.П. Чкалов, Г.Ф. Байдуков и А.В. Беляков отправились на одномоторном самолёте АНТ-25 в беспосадочный перелёт из Москвы через Северный полюс в США, — по тому же чкаловскому маршруту вылетел четырехдвигательный реактивный Ил-62м, пилотируемый экипажем во главе с известным гражданским лётчиком, заслуженным пилотом СССР, Героем Социалистического Труда А.К. Витковским. Среди пассажиров были участники того, первого, ставшего достоянием истории перелёта — Герои Советского Союза Георгий Филиппович Байдуков и Александр Васильевич Беляков, а также сын Валерия Павловича Чкалова — И.В. Чкалов. Они летели, чтобы принять участие в открытии монумента в честь первого беспосадочного перелёта из СССР в Америку.
Маршрут протяжённостью около девяти с половиной тысяч километров мощный Ил-62м преодолел без малого за одиннадцать часов — почти в 6 раз быстрее, чем тридцатью восьмью годами раньше АНТ-25. Преодолел спокойно, без каких-либо драматических ситуаций, вроде обледенений, опасно сильной болтанки, перерывов связи. Экипаж «Ил-шестьдесят второго» показал свою высокую квалификацию и умение пользоваться всей сложной техникой, из которой состоит современный самолёт, но никак не считал, что совершил в ходе этого рейса что-то героическое. Это был не подвиг. Это была просто хорошая работа.
Естественно, что такой мемориальный перелёт широко освещался нашей, да и мировой прессой, радиовещанием, телевидением. О нем много говорили люди между собой.
И вот в ходе подобных «междусобойных» обсуждений один из моих собеседников высказался так:
— Ну и нечего было тогда, тридцать восемь лет назад, лезть из кожи вон, чтобы на тогдашней технике продираться сквозь все эти циклоны и обледенения через полюс в Америку! Только зря рисковать… Вот подождали бы, пока появятся такие самолёты, как этот ваш Ил-62, и летели бы себе спокойно, без забот и тревог.
И невдомёк было моему собеседнику, что этим «пока появятся» он изобличал своё явно не очень глубокое понимание взаимной связи событий.
Без таких самолётов, как АНТ-25, не появились бы такие самолёты, как Ил-62м! Вот в чем дело-то!..
Сегодня космический корабль «Восток» кажется нам и тесноватым, и бедновато оснащённым автоматикой, и маловато что умеющим. Всякие там переходы с орбиты на орбиту, сближения и стыковки с другими космическими аппаратами, не говоря уже о выполнении сложных экспериментов в интересах самых разных, в том числе весьма «земных» отраслей науки, — все это ему было не по плечу.
Но он был первым!
На «Востоке» впервые попал человек в космос. На «Востоке» впервые столкнулся со специфическими особенностями космического полёта — и хотя бы в первом приближении разобрался в них. На «Востоке» отладил сложную систему наблюдения, связи и управления заатмосферными полётами. Наконец, на «Востоке» же сформировал, укрепил, сцементировал драгоценные кадры космических конструкторов, исследователей, методистов, без которых невозможно было бы и говорить о каком-либо дальнейшем продвижении в этом большом деле.
С каждым годом пополняются музеи космонавтики новыми, все более совершенными экспонатами. Никто из нас не может сегодня хоть сколько-нибудь надёжно представить себе облик подобных экспонатов, которыми эти музеи обогатятся через двадцать, пятьдесят, сто лет… Но одно бесспорно: какие бы чудеса науки и техники ни завершали этот ряд, всегда в начале его будет стоять космический корабль «Восток» начала шестидесятых годов двадцатого века — первый пилотируемый космический корабль в истории человечества!
И всегда люди будут низко кланяться этому кораблю. И тем, кто его создал. И тем, кто на нем летал.
Спасибо тебе, «Восток»!
Глава шестая
НА ПОДСТУПАХ К ЗРЕЛОСТИ
Шестнадцать месяцев, менее полутора лет — много это или мало?
«Некорректная постановка вопроса. Это смотря для чего — много или мало», — резонно ответит читатель.
Так вот, для дел космических это оказалось много.
Во всяком случае, не один из моих знакомых, привыкнув за первые три года пилотируемых космических полётов, что каждое лето исправно приносит нам имена двух новых советских космонавтов, спрашивал в начале осени шестьдесят четвёртого года:
— Что же это такое? Лето уже прошло, а в космос так никто и не полетел!.. Чего они думают, главный конструктор, теоретик космонавтики и все другие-прочие, кто им там помогает?..
Спрашивали требовательным тоном, с недоумением, даже с чем-то вроде претензии…
Это сам по себе интересный вопрос: о взаимосвязи привычки и потребности в общественном сознании. Но для сколько-нибудь квалифицированного анализа этой взаимосвязи я не подготовлен (не моя специальность), а потому вернусь к фактам и напомню читателю, что 12 октября 1964 года ожидания многочисленных космических болельщиков были полностью удовлетворены.
В космос ушёл корабль «Восход»-трехместный, примерно на шестьсот килограммов (для космических аппаратов, где каждый килограмм на счёту, это немало!) более тяжёлый, чем корабли серии «Восток», — ушёл на высокую, более чем четырехсоткилометровую в апогее орбиту. Это было новое качество.
И, конечно, главное, что пришло в космические исследования в момент старта «Восхода», — это многоместность, это присутствие на борту кроме лётчика-командира Владимира Михайловича Комарова учёных: инженера Константина Петровича Феоктистова и врача Бориса Борисовича Егорова.
Принципиальное значение этого факта переоценить было трудно. Позади остался этап полётов ради проверки технических возможностей космических кораблей, ради выяснения того, насколько способен человек жить и работать, летя в невесомости со скоростью более двадцати восьми тысяч километров — двух третей земной окружности — в час. На эти основные (и тысячи им сопутствующих) вопросы в полётах шести «Востоков» были получены убедительные положительные ответы. Не исчерпывающие, конечно, — мы и сегодня не можем так считать, — но в основном безусловно положительные. С раскрывшегося перед человеком нового поля деятельности следовало — как со всякого поля — снимать урожаи.
Опять — в который уж раз — смотрю на перевозку ракеты из монтажно-испытательного корпуса к стартовой позиции. Пора бы уже, кажется, к этой процедуре привыкнуть, но — не получается! Да и окружающие, большинство которых наблюдало вывоз ракеты, наверное, раз в десять больше, чем я, тоже не выглядят вполне равнодушными.
Как всегда, медленно выползает ракета из здания МИКа… Как всегда, машинисту тепловоза надоедают: «Смотри, шесть—восемь километров в час! Не больше!..» Как всегда, перед составом по полотну идут люди — просматривают, простукивают, чуть ли не прощупывают путь… Как всегда, пока состав ползёт (термин «едет» в данном случае не очень подходит) по рельсам, параллельно им по бетонке идёт несколько легковых машин. Обгоняют, останавливаются, пропускают ракету мимо себя — и снова гонят дальше…
Впрочем, было на этот раз и нечто новое.
Всю дорогу, пока ракету везли, её сопровождал кружившийся на высоте пятнадцати—двадцати метров вертолёт. Дверь в его фюзеляже была открыта, и в проёме как-то очень по-домашнему, свесив наружу ноги, сидел кинооператор Владимир Андреевич Суворов, упоённо — сами понимаете: новый ракурс! — снимавший происходящее внизу.
Первая моя мысль, оперативно всплывшая в голове при виде всей этой картины, была вполне деловая: «Как он там привязан? Надёжно ли?..» Возникновение этой мысли было нетрудно объяснить: что это такое — кинооператор во время съёмки, — я знал хорошо.
За несколько лет до описываемых событий мне вместе с моим коллегой лётчиком-испытателем А.Н. Грацианским неожиданно пришлось выступить в роли консультанта кинофильма «Цель его жизни», поставленного режиссёром Анатолием Михайловичем Рыбаковым по сценарию В. Иванова и А. Меркулова. Как оно нередко бывает в жизни, работа эта, за которую мы с Грацианским брались не очень охотно, можно сказать, почти по прямому приказанию начальства, оказалась гораздо более интересной, чем я ожидал. Интересным было и само по себе новое, ранее незнакомое нам дело, и возможность хотя бы в малой степени (соответствующей скромному положению консультанта в коллективе создателей картины) вынести на экран какие-то свои мысли, оценки, взгляды, и, главное, общение с людьми, которых раньше видел только на экране (хотя имена их прекрасно знал, не раз читал в титрах, предваряющих фильмы, — в то время титры шли перед картиной, а не в её середине или в конце, как это стало модно делать сейчас) и которые в большинстве своём оказались вблизи, «без грима», отличными собеседниками, добрыми товарищами и тёплыми, душевными людьми. Интересны были и весьма нестандартные полёты, которые несколько лётчиков-испытателей, привлечённых к этому делу — В. Комаров, В. Мухин, Н. Нуждин, Д. Пикуленко, Г. Тегин, Л. Фоменко, автор этих строк и другие, — выполняли, чтобы получить предусмотренные сценарием (а иногда и придуманные экспромтом) воздушные кадры.
