Александр Гриценко - Антропология революции

«Нужно постоянно отыскивать и открывать случайность!»[480]

Общение, коммуникация с другими лицами устанавливается только через заражение общим жаром, возбуждением, волнением или кипением, образующим весьма неустойчивые коллективы. Для усмирения этого безудержного пыла были образованы формы, способствующие обобще(ствле)нию этого режима [уже собственно] в публичном модусе. Два концептуальных пространства свидетельствуют о подобных попытках обобщить режим исканий, придав ему более умеренный, сдержанный характер. Первое пространство, имеющее очень долгую историю, — это пространство игры. Второе, получившее развитие в более позднее время, — это пространство инновации. Игра предполагает чаще всего взаимную вовлеченность в процесс и правила, которые регулируют жар исканий, придавая ему общие формы. Инновация, в свою очередь, отсылает к последовательности трансформаций, первоначально предполагающей вовлеченность в поиск, искание, а затем — устремленность к публичному признанию через обретение формы техники (научно-технический порядок величия) или же рыночного блага и услуги (рыночный порядок величия).

Режим исканий не имеет ничего общего с хладнокровным планом, волей или стратегическим расчетом: речь идет об испытании значимости возбужденного тела. Испытание проходит не в спокойствии уюта и удобства режима персональной привычной вовлеченности, а в наслаждении переполняемыми чувствами.

Эмоциональное переполнение, вызванное открытием, наводит на мысль о сравнении возбуждения поиска с желанным наслаждением. Понятие «желания» (désir) имеет широкую трактовку: от пожелания (souhait), которое могло бы реализоваться в плановом режиме (например, желание купить или приобрести тот или иной предмет), до вожделения, влечения, испытываемого к другому, включая страсть любопытства, фантазии, каприза. Однако сосредоточение внимания на определенной задаче или объекте с целью его присвоения не имеет ничего общего с режимом исканий. Напротив, две другие трактовки имеют к рассматриваемому режиму прямое отношение. Влечение, притяжение (fascination) приводят к тому, что сам объект стирается, уступая место страстному переполнению субъекта чувствами. Субъект оказывается обезоруженным и подчиняется непреодолимому зову, устремляясь на поиски неизвестного. В психоанализе была разработана категория желания (влечения), позволяющая обозначить взаимодействие различных инстанций «я» и переменчивость их значимости. Этой психологией пропитаны и лозунги 68-го, которые перевернули структуру личности, заменив рассудительность и размышления открытостью желания:

«Мои желания — действительность»[481].

«Желать реальности — это хорошо. Реализовать свои желания — еще лучше!»[482].

В этих парадоксальных лозунгах можно различить черты режима, реальность которого всегда подвергается открытию в своей единичности и благо которого связано с непредсказуемым. Гарантия наслаждения (jouissance) сопровождается отсутствием прочности в пространстве и времени. Значительное число высказываний Мая 68-го выдвигают на первый план наслаждение, возвышенное универсализацией жизни и всего живого:

«Жить без мертвого времени, наслаждаться [сексом] без преград!»[483]

«Наслаждайтесь здесь и сейчас!»[484]

С влечением к другому возникает взаимность, которая является не простой игрой, или творческой инновацией, а любовью:

«Любите друг друга друг на друге!»[485]

Илл. 15.

Хотя любовь и предполагает взаимность, тем не менее она заставляет вибрировать целую гамму желаний вплоть до желания обладания, а не открытия. Обладание, овладение означает не только присвоение, но также и сексуальные отношения, рассматриваемые под асимметричным углом: с мужской позиции. Обеспокоенность властью, связанной с этой асимметрией, которая даст импульс феминистскому движению последующего периода, просматривается в отдельных высказываниях Мая 68-го, где сексуальные отношения противопоставляются отношениям господства. В них используются семантические оттенки значений французских глаголов «иметь» (avoir), «обладать» (posséder) и их вульгарного варианта «поиметь» (трахать) (baiser), которые обозначают как сексуальные отношения, так и обман, испытываемый тем, кого подставили. В лозунгах обыгрывается предельный контраст между отношениями освободительного удовольствия, несущего в себе возможное равенство, и отношениями подчинения, зависимости, отсылающими к разоблачаемым иерархическим отношениям:

«Имейте друг друга, не то другие поимеют вас»[486].

«Всеобщая конфедерация труда имеет вас исподтишка, я же поимею вас с удовольствием»[487] (илл. 15).

«Кульбит» означает не только падение или переворот через голову. Он может означать также и полный оборот, в результате которого — после переворота с ног на голову — вновь встают на ноги. Выражение «встать на ноги» в переносном смысле означает: «извлечь выгоду», «выкрутиться из временно сложной ситуации, чтобы в итоге все сложилось хорошо». Эта образная фигура возвращения к нормальной жизни (в сочетании с реальной индивидуальной выгодой, которую смогли извлечь из событий отдельные участники Мая 68-го для их дальнейшего профессионального и социального продвижения) скрывается во многих интерпретациях тогдашних событий, вплоть до полного отрицания критической составляющей переворота. Образы карнавала, маскарада, балагана, упомянутые в начале статьи, также используются для сведения всего этого кульбита к двум последовательным кувыркам, приводящим к восстановлению исходного порядка. Обеспокоенность возможностью подобного возвращения к исходной ситуации уже была выражена по ходу самого движения в одном из лозунгов:

«Это еще не конец!»[488]

Илл. 16.

Запоздавший плакат 8 июня иронизировал над «возвращением к нормальной жизни», которое приветствовалось прессой (после разблокирования заправочных станций). Образ стада, представленный на соответствующем плакате, символизирует возвращение пробок и остепенившееся население, которое подчинилось порядку, где накладываются два типа превышения полномочий: злоупотребление авторитетом патриархального величия со стороны де Голля («пастух и его стадо») и злоупотребление иерархией, организующей и дисциплинирующей людей согласно научно-техническому порядку величия:

«Возвращение к нормальной жизни» (илл.16)[489].

Несмотря на «возвращение к нормальной жизни», отмеченное выборами в палату депутатов, назначенными генералом де Голлем на конец июня (после конституционно легитимного роспуска Национального собрания), Май 68-го способствовал оживлению критической деятельности и освоению опыта критики целым поколением. Каждая следующая генерация заново проходит через этот опыт, имеющий свои особенности в зависимости от изменений политической обстановки. Например, плакат, созданный в ходе массовых протестов февраля — апреля 2006 года против молодежного трудового контракта[490], призывал:

«Завершим то, что не удалось в 68-м!»[491]

По сравнению с проанализированными выше формами критики и переворотами ценностных порядков лозунги массовых выступлений 2006 года были в большей степени ориентированы на требования справедливости, закона и соблюдения прав.

В чем Май 68-го мог способствовать возникновению современного общества, часто называемого неолиберальным? Проведенный нами анализ множественных форм критики, задействованных в Мае 68-го, позволил подчеркнуть различия между современным обществом и майским переворотом, который был направлен против рынка и провозглашал гражданскую солидарность. Какими неисповедимыми путями удалось перейти от того критического момента к настоящему времени? Подобный анализ выходит за рамки этой статьи, но мы сможем указать возможные элементы решения этого вопроса в продолжение нашего анализа[492].

Множественные формы критики в ходе Мая 68-го, по-видимому, совпадали в одном: в оспаривании любого вида иерархий — от Бога Отца (религия и священное также часто попадали под огонь разоблачительных атак) до отцовской или патерналистской власти, включая господство начальника, инженера-специалиста и даже профсоюзного представителя или профессионального художника. Нельзя ли в этом найти истоки тяготения к «горизонтальному» миру, без устали восхваляемого в современных западных обществах? Проведенный нами анализ показывает, однако, что оспаривание, на самом деле, в неравной степени затронуло шесть порядков величия, придающих иерархическому упорядочению должную легитимность. Если одни (патриархальный и научно-технический) из-за прямого подчинения личности были отвергнуты целиком, то другие резко критиковались в силу вещного господства (рыночный и репутационный порядки), другие, напротив, получили новый стимул благодаря оживлению механизмов внутреннего испытания оценочных действий (гражданский и вдохновенный порядки). Вместе с тем, интенсивность критики, даже в том случае, когда она была внутренней и осуществлялась в пределах того или иного порядка величия, все же способствовала общей дискредитации средств и инструментов квалификации величия, и в частности негативной переоценке его институциональной опоры. Можно сказать, что следствием Мая 68-го стало пренебрежение к собственному эффекту конвенций и институтов — даже если сами формы величия и не оспаривались каждый раз (см., в частности, соображения Юргена Хабермаса начала 1970-х годов о кризисе легитимации в «позднем капитализме»: Habermas 1975 [1973]). Эта делегитимация конвенций и институтов предстает со всей ясностью и очевидностью благодаря анализу, предпринятому более поздним направлением социологии, поставившим своей задачей исследовать собственное действие конвенций, учитывая двойственный аспект понятия вовлеченности (включающего как доверие, так и критику).