Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только - Наталия Петровна Таньшина
* * *
Как видим, этому документу была уготована долгая историческая жизнь, поскольку он оказался универсальным средством антироссийской пропаганды. Как только отношения между Россией и Западом обостряются, как только Россия начинает усиливать свои позиции или активно заявлять о защите своих национальных интересов, сразу раздаются крики о «варваре у ворот», «русской экспансии» и «русской угрозе». В феврале – марте 2022 года европейские обыватели всерьез ожидали прихода «русских варваров» и «азиатских орд», готовых уже в который раз завоевать Европу, поработить ее жителей и угнать их в «пустыни Сибири».
Конечно, пройдет какое-то время, и о фальшивом «Завещании Петра Великого» европейцы позабудут, но лишь для того, чтобы достать его из закромов исторической памяти в очередной раз – и снова поскачут жадные до добычи орды по пылающим страницам русофобской пропаганды.
«История казаков» Шарля-Луи Лезюра
Шарль-Луи Лезюр известен не только как автор книги, в которой было размещено фальшивое «Завещание Петра Великого». Он был еще и большим специалистом по истории казаков, образ которых в наполеоновской пропаганде стал квинтэссенцией русских как таковых. «Человеческого у казака только руки и ноги», – так писали наполеоновские газеты. Они постарались на славу, чтобы дегуманизировать образ ужасных казаков, мародеров и насильников. В начале 1813 года Наполеон заказал Лезюру, не скрывавшему своей неприязни к России, исследование о русских, при этом пожелал уделить особое внимание истории, географии и этнографии. Лезюр с такой задачей справился, но его двухтомная книга «История казаков» вышла в свет лишь в 1814 году, когда русские войска уже перешли Рейн, о чем он сообщает в предисловии. Поскольку работа появилась после поражения Великой армии, Лезюру пришлось внести некоторые уточнения: автор пишет о казаках и русских уже как о «врагах-союзниках», а императору Александру I воздает хвалу, благодаря чему книга получила одобрение российского государя. Однако в самом тексте, по его словам, он оставил все так, как было им написано в конце 1813 года.
В предисловии Лезюр отмечает, что ему «кажется пикантным показать старой Европе, столь гордящейся своей цивилизацией, полуварварский народ, привлекательный в своей дикой простоте, герои которого вовсе не похожи на героев культурных наций». Как и авторы эпохи Просвещения, он заново открывает Америку, точнее Россию, сообщая читателям, что, несмотря на наличие научных трудов, истоки этого народа еще малоизвестны, а его история описана лишь фрагментарно.
В книге Лезюра самой важной частью, пусть и утратившей актуальность, но преследующей исключительно пропагандистские цели, является заключение, в котором представлен доведенный до высшей степени преувеличения образ дикого и необузданного казака-варвара, скорее зверя, нежели человека, воинственного, алчного, жаждущего добычи и разрушающего все на своем пути. Именно такой образ казака создавался наполеоновской пропагандой в ходе войны.
Лезюр рассказывает читателям о «диких ордах казаков», их неукротимой страсти к опустошительным войнам, о том, что их неоспоримые боевые качества сближают их с животными, сравнивает их с древними варварами, а по происхождению относит не к славянам, а к скифам, тем самым прочно вписывая предмет изображения в историко-мифологический контекст.
Во внешнем облике и привычках казаков, отмечает Лезюр, прослеживаются азиатские черты. Роста они среднего, но сложения крепкого, образ жизни и климат закалили их, глаза почти у всех голубые, волосы светло-коричневые, а борода скорее русая, чем черная. Поскольку они скифы, с русскими их сближают лишь религия и «испорченный» язык. По нравам казаки тоже противоположны русским. Русские смиренны, трудолюбивы, ведут оседлый образ жизни, занимаются ремеслами; казаки, напротив, нетерпеливы, ведут кочевой образ жизни, не занимаются ни сельским хозяйством, ни торговлей, ни ремеслами. У одних – свобода, воля, дикие нравы независимой и полукочевой жизни, у других – хитрость, покорность и уже ставшая привычной склонность к длительному рабству. Как видим, если наполеоновская пропаганда в целом отождествляла казака с русскими как таковыми, то Лезюр вносит определенное разграничение между ними.
Воинские качества казаков Лезюр оценивает как не особенно высокие, и виной тому, по его мнению, является отвращение к порядку и дисциплине. Однако они очень выносливы, в походе не знают «ни жажды, ни голода, ни холода, ни усталости», спят на сырой земле, прислонившись к лошадям. Они такие же храбрые, как русские, но «однажды сбитые с толку, становятся добычей более слабого противника». И все же казаки обладают инстинктами животных, что дает им неоспоримое преимущество: «Горе врагу, не принявшему мер предосторожности против их тревожной зоркости, их безрассудного любопытства, их повторяющихся и всегда неожиданных атак! Ничто не скроется от их зоркого глаза, от их натренированного слуха, я бы сказал, от их почти утонченного обоняния». По мнению Лезюра, отличительное свойство казаков – их «неослабевающий инстинкт к грабежам и опустошениям, вошедший в поговорку у современных народов», и в этом отношении Лезюр сравнивает казаков с гуннами: «…никакое войско в мире не может сравниться с ними. Те самые люди, которые у себя дома гостеприимны, которые в порыве щедрости могут помочь своему врагу, не знают больше ни уважения, ни законов, ни ограничений, когда право войны предоставляет новые возможности для их жадности; как только они оказываются на территории, где встречают сопротивление, они взламывают двери, убивают жителей, пытающихся их остановить, опустошают дома от подвалов до чердаков, с невероятной быстротой разделяют добычу, крушат мебель, разбрасывают зерно, которое не могут потребить, разбивают и портят все, что не могут унести». Они похваляются, по примеру древних татар, что трава не должна больше расти на земле врага, по которой они прошли. По словам Лезюра, такая жестокость зачастую ослепляет их самих, поэтому они уничтожают средства, необходимые для их собственного существования. Ни самая суровая дисциплина, ни самые жесткие наказания не могут удержать их от этих эксцессов. Главным побудительным мотивом действий казака является добыча, но как только таких возможностей не будет, тут же пропадет весь их воинственный пыл.
* * *
Русские войска, вступившие в Париж 31 марта 1814 года, вызвали у обработанного наполеоновской пропагандой населения самый настоящий когнитивный диссонанс: парижане не могли поверить, что галантные, красивые, говорящие на прекрасном французском языке русские – это и есть ужасные казаки, «глотатели свечей» и «пожиратели детей». Париж тогда охватила настоящая александромания. Императора Александра I было за что любить: именно он настоял на сохранении Франции как великой державы, на возвращении на престол династии Бурбонов и на даровании Франции либеральной конституции. Но добро быстро забывается. Чем дальше отступал страх перед «маленьким капралом», Наполеоном Бонапартом, тем сильнее разгонялся страх перед мощной Россией.
Российская империя,
