Газета Завтра Газета - Газета Завтра 894 (1 2010)
Так что еще раз поблагодарим Анатолия Чубайса, убившего "Единую энергосистему". И всех тех мудраков во власти, что не мешали ему творить "реформу электроэнергетики".
К этим безусловным соображениям стоит, наверное, добавить и то, что резервные линии электропередач, существовавшие по всей Москве и даже Подмосковью, за годы "рыночных реформ" оказались не только демонтированы и сданы в металлолом, но на их месте уже успели вырасти новые жилые и офисные здания. Где наверняка прописались и работают многие из тех, кто в предновогодние дни не смог вылететь отдохнуть на заморские курорты...
Круг замыкается. И Владимир Путин может сколько угодно гнать Бориса Громова и его заместителей встречать новый, 2011 год, в оставшиеся без электричества районы и деревни — одним административным рвением и накачками эту проблему уже не решить. До сих пор, вот уже три недели, несколько тысяч человек практически рядом с российской столицей остаются без света, и сколько времени продлится такое безобразие, никто сказать не в состоянии, потому что пока чинят в одном месте, рвётся в другом... Ну, про Тришкин кафтан все всё знают. И если двадцать лет подряд в инфраструктуру вкладывалось не более четверти от минимально необходимого объёма инвестиций, то чего вы хотите: декабрьский айс-шторм 2010 года только доделал то, что начал чубайс-шторм в начале "рыночных реформ".
Так что не стоит пенять на небывалые погодные условия — мы-то знаем, что зима в нашей стране всегда наступает неожиданно для власть имущих, и остаётся лишь уповать на то, что она, по воле Божьей, окажется в меру мягкой и в меру снежной. А так всегда быть просто не может — хотя бы даже по теории вероятностей.
Проблема в том, что сегодня во главе угла работы энергетиков — не надёжное снабжение потребителей, а прибыль, которую легче всего получать простым повышением тарифов, которые с 1 января с.г. выросли еще на 10%.
ООО «Ориент Арт» поставляет мочалка из сизаля, купить мочалку на российский рынок.
Надежда Кеворкова ДЕВЯТЬ ДНЕЙ ОДНОГО СЕКТОРА
По раскаленной и пустынной улице мчится ослик. Его задние ноги то и дело захлёстывают передние, и, кажется, что он вот-вот споткнётся. Но он не спотыкается, а резко тормозит, немножко кося глазом назад. Метрах в двадцати за ним спортивно бежит его хозяин. Но только тот приближается и норовит схватить, ослик весело встряхивает головой, уворачивается от широко расставленных рук и бежит назад. А его хозяин — за ним. На эту игру смотрят прохожие в теньке. Смотрят рабочие, которые в тяжелой пыли просеивают камни от завалов. Дети, которые зарабатывают на пропитание семье, возя в повозках отсортированные камни на камнедробилку. Совсем маленькие дети, которые просто играют на улице. Женщины, идущие небольшими стайками по своим делам. И я, два дня как приехавшая в Газу, куда так трудно было пробраться. Нам всем очень жарко. Все мы улыбаемся, потому что этот ослик выражает некую суть палестинского характера в обстоятельствах сегодняшней Газы. Он играет даже тогда, когда нет ни пространства, ни повода, ни самой игры, — и всем становится не так жарко, не так грустно и не так тяжело.
Газа — эта полоса земли длиной 37 км и шириной 6-12 км вдоль Средиземного моря на границе Израиля с Египтом. Она окружена забором, сторожевыми башнями, неусыпным наблюдением с суши, воздуха, моря и из космоса. Тысячи камер днем и ночью наблюдают за её обитателями. Разного рода приспособления парят в воздухе и ведут съёмку: как люди пашут, ловят рыбу, идут в школу, играют свадьбы. Иногда в небе слышен гул самолетов, на горизонте перемещаются корабли. Это самолёты и корабли оккупационного режима. Ни один палестинец и ухом не поводит на звук, который возникает благодаря самолётам, хотя этот ухающий звук трудно спутать: так падают и разрываются бомбы.
"Если мы будем реагировать на все шумы, то времени не останется", — сказал мне Ахмед. Ему 25, у него двухмесячная дочка, он говорит на английском и французском. Он из коренных уроженцев Газы, из интеллигентной семьи. Он знает, что здесь нет людей, у которых не было бы потерь в семье. Ахмед уверен, что блокада и оккупация разъедают человека и без того, но если поддаться горю и унынию, то они поглотят тебя и твоих близких без остатка. "Поэтому мы не теряем духа и не следим за самолётами", — Ахмед улыбается. Большинство тех людей, с кем мне удалось поговорить, улыбались, даже если улыбаться, с точки зрения обывателя, особо нечему. Такой народ.
Ахмед недавно побывал в Европе — он учился. "Я был готов к тому, что там придется пожимать руки девушкам и женщинам. Но оказалось, что необходимо еще и целоваться. "В Бельгии один раз, во Франции — два, а в Голландии — три!" — Ахмед заливается счастливым смехом. Я спрашиваю, где он черпает столько сил на такой жаре и при такой тяжелой работе — он переводит мне по 10 часов в день, утром и вечером пишет диссертацию и что-то по своей работе, а по ночам качает свою дочку, чтобы её мама могла поспать. Ахмед счастливо улыбается: "Я молод, полон сил, у меня много планов и я точно знаю, что нельзя концентрироваться на трудностях. Мы не выживем и не победим, если концентрироваться на тяготах жизни".
За те девять дней, что я провела в Газе, ни один человек не жаловался мне и не просил меня забрать его с собой, как было сплошь и рядом в Ираке, в Дагестане, Ингушетии, Северной Осетии. Даже две женщины, потерявшие в последнюю войну дом и семью, все средства к пропитанию, не жаловались. Они подошли на улице, узнав во мне иностранку, и рассказали, как они живут, продавая свой ооновский паек, чтобы заплатить за жилье, а потом, ходя из дома в дом, чтобы их покормили из милости. "Пиши правду. Мы — не нищенки, не попрошайки, люди помогают нам, как могут, это наш обычай. Но где весь мир, куда он смотрит, когда нас бомбят и держат здесь взаперти?", — сказали они мне.
"Пиши правду", — это то, что мне говорили здесь чаще всего.
На этой полоске земли нельзя выжить полутора миллионам человек. Тем не менее, палестинцы выжили в условиях, когда любой другой народ сдался бы.
"Чеченский батальон решил бы эту проблему в три дня", — сказал мне один бравый парень, выслушав мой рассказ о Газе. Увы, в этом странном мире, где мы живем, чеченцы и черкесы нанимаются в армию, которая убивает палестинцев. Сайты так называемого кавказского сопротивления все больше повторяют израильскую пропаганду и вовсе не спешат солидаризоваться с палестинцами. Удивительно, что и "Голос Америки", и "Свобода" активно поддерживают и моджахедов, и националистические движения на Кавказе, но в ближневосточном регионе прочно держат сторону Израиля.
Не стану лукавить: мне стоило больших усилий попасть сюда. Мне помогли посольство Египта в Москве и посольство России в Египте. Спасибо им. Мне пришлось покататься по раскаленной пустыне между Каиром и Рафахом за удивительными бумажками, открывающими в XXI веке калитку на границе для журналистов. Эта калитка при мне не открылась ни для врачей из Иордании, ни для американского адвоката Стэнли Коэна, которого в Газе знает каждый ребенок. Здесь его зовут доктор Стенли. Он защищает права палестинских семей, будучи евреем, успешным адвокатом и жителем Нью-Йорка.
В тот день, когда мне отказали на границе в первый раз, отказали и Стенли Коэну. Как и я, он не смог пройти дальше закрытых ворот, как и со мной, с ним не вышел поговорить ни один офицер, как и я, он вернулся в Каир. Мои знакомые слали смс: "Что ты хочешь, они не пустили самого доктора Стенли!"
Разница в нашем положении заключалась в том, что после неудачи на границе я пошла в российское посольство, и оно мне помогло: всюду, куда надо, были совершены звонки, и коллекция моих охранных грамот удвоилась. А Стенли Коэну, гражданину США, американское посольство ничем не помогало.
Во вторую попытку прохода через КПП мы встретились. Меня опекал приставленный ко мне офицер — без него я бы и за день не обошла всех чиновников на границе, которые переписывали мои бумаги.
Стенли уже несколько часов стоял у стойки. Ему то обещали, то качали головой, то куда-то звонили. Я помахала Стенли, и мы поприветствовали друг друга. Боясь сглазить, я сказала ему, что пока не уверена, пройду ли на этот раз. Ему обязательно надо было пройти, чтобы семьи подписали ему различные поручения для судов. "Я тоже из России, — радостно сказал он мне, пока очередной чиновник бесстрастно переписывал его бумаги. При слове "Россия" он вздрогнул. По-моему, Стенли именно на такой эффект и рассчитывал. Во всяком случае, он сверкнул глазами, победно посмотрев на чиновника: "Мои предки жили в Литве, потом уехали в Зимбабве, потом в Америку. Как я им благодарен, что они не поехали в Палестину".
