Аркадий Сахнин - Вот люди
Это не жест. Это безотчетное действие. Это внутренний импульс, какое-то движение души. Это гордость за Родину. Гордость за то, что тебе доверено говорить от её имени.
Сколько раз после этого случая я наблюдал подобную картину! При каждом разговоре советских моряков с чужими берегами или пароходами проявлялась эта особая собранность, это чувство особой гордости. Я и сам испытал его в том первом рейсе на «Солнечногорске». Мы настигали гигантский белый пароход, шедший нашим курсом. На его мачте развевался английский флаг, а на борту сверкала надпись: «Лорд Кённинг. Лондон». Очевидно, заметив нас, «лорд» прибавил ходу. Кто-то сказал, что надо бы и нам увеличить обороты.
— Так держать! — приказал Кнаб и тихо добавил: — Всё равно обгоним.
И обогнали.
Несколько минут мы шли почти совсем рядом. Мы смотрели на «лорда», люди с «лорда» смотрели на нас. И, точно по команде, они стали быстро расходиться. Возможно, именно в эту минуту у них появились неотложные дела, а может быть, прозвучала там команда — расходиться.
Но чувство гордости не только оттого, что мы обогнали «лорда», что мы оказались мощнее. В нейтральных водах, где лишь изредка увидишь туманные очертания чужих берегов, наше судно рядом с иностранным ощущается как воплощение всей Родины. Её силы, её прогресса, её красоты. А маленький коллектив теплохода — как полномочный политический представитель, на которого падает вся мера ответственности за свою страну и вся её легендарная слава. Вот тогда-то и появляется эта гордость. И всё, что в стране сделано, ощущаешь своим. Будто спутники сам строил. Будто в космос летал. Будто сам писал резолюцию партийного съезда. И когда поравнялись мы с турецким военным судном и в мощный бинокль я увидел, как, боязливо озираясь по сторонам и прячась за палубные надстройки, чужие военные моряки приветственно махали нам руками, тугой комок подступал к горлу.
Это гордость. Гордость за Отчизну, особенно дорогую и бесконечно близкую, когда находишься далеко от её берегов. Должно быть, это чувство и владело комсомольским секретарем Толей Ерисовым, когда, ведя корабль в Босфор, он ответил туркам;
«Я «Солнечногорск». Союз Советских Социалистических Республик».
Босфор и Дарданеллы — это выход из Черного моря на все водные просторы мира. Это и вход в порты СССР, Болгарии, Румынии. Эти ворота находятся в руках турок. Оли контролируют здесь движение мирового флота.
Проверяя нас, ударили в судно два прожектора с обоих берегов. Поводили лучами от форштевня к корме, осветили воду вокруг нас, верхушки мачт и погасли. Справа и слева тарахтели рыбацкие баркасы, уходящие в море.
Вдали показались огоньки: два красных, зеленый, белый. Это лоцманский катер, вышедший нам навстречу. Лоцманская служба — лицо порта. Круто развернувшись, катер лихо причалил к нашему борту. Турецкий матрос схватил спущенный конец, и тучный, далеко не молодой турок, прижимаясь всем телом к трапу, начал медленно карабкаться вверх.
Трудно быть лоцманом в такие годы.
Его проводили на мостик. Он смотрел вперёд, разговаривал с капитаном на английском языке, время от времени отдавая команды. Его интересовало, что мы везем, какой мощности двигатели и многое другое, не относящееся к лоцманской службе. Дмитрий Васильевич охотно отвечал. Секретов у нас не было.
К нам приближался катер карантинных властей. Прежде чем пустить судно в Босфор, турецкие власти должны проверить, нет ли на борту больных, всем ли сделаны необходимые прививки, в порядке ли медицинские книжки каждого члена экипажа.
Мы уменьшили скорость до самой малой. Матросы спустили белый штормтрап, осветили его сильной, как прожектор, лампой. Старпом Боря Куликов с кожаной папкой медицинских документов буквально скатился по трапу. Будто провели палкой по штакетам палисадника: та-та-та-та… Будто внизу не пучина, а усыпанная песком дорожка. Ещё не пристроился к нам катер турецких властей, а старпом висел уже на последней ступеньке.
И то ли позабавиться решил над ним турок за штурвалом, то ли человек оказался не высокой квалификации, но катер никак не мог к нам пристроиться, и старпом висел над водой.
— Доиграется Боря, — сердился Дмитрий Васильевич, наблюдая эту картину. — Сколько раз ему говорил: пока не подойдет катер, не спускаться. Устанут ведь руки, сорвется…
Вскоре катер приблизился к борту, Куликов спрыгнул на суденышко и исчез в его чреве. Спустя несколько минут снова появился и поднялся на палубу. Всё в порядке.
Лоцман то и дело оборачивался к старшему рулевому Боре Шустрову.
— Помалу лева, — говорил он на ломаном русском языке.
— Помалу лево! — лихо отвечал Боря.
Капитан будто и не следил за этими командами. Просто стоял и отхлебывал из чашечки маленькими глотками черный кофе. Перед турком тоже стояла чашка, и он тоже пил маленькими, редкими глотками вперемежку между командами.
— Ещё помалу лева, — сказал турок. Но не успел Боря повторить команду, как раздался тихий и властный голос Кнаба:
— Так держать, лево не ходить!
— Есть так держать, лево не ходить! — весело кричит Боря, и в его голосе слышится: «Съел, господин лоцман? Капитан лучше знает».
И действительно, капитан Кнаб знает Босфор не хуже турецкого лоцмана. И вся полнота ответственности, что бы ни случилось, лежит на нём. Лоцман только советчик. И кто бы ни был на судне, обязан выполнять волю капитана. В управлении судном он наделен неограниченными правами и несет всю меру ответственности за свои действия. Но проходить Босфор без лоцмана фактически запрещено. И не без оснований. Недаром Босфор — кладбище многих кораблей. Вот и сейчас мы поравнялись с черными бесформенными силуэтами. Это остатки югославского и греческого танкеров, которые столкнулись здесь и сгорели. Они горели больше трех недель, и с трепетом обходили суда этот пылающий остров.
Пролив похож на извилистую реку, то широкую, то узкую, с изрезанными берегами и бесконечными поворотами. Чтобы пройти Босфор, надо знать все его капризы и странности, причуды правого берега, европейского, и левого, азиатского. Течение на поверхности идет из Черного моря в Мраморное, а на глубине уже десяти метров — из Мраморного в Черное. Судно с большой осадкой испытывает на себе эти противотечения. По центру вода идёт в одном направлении, по берегам — в противоположном. В многочисленных бухтах сплошные круговороты: у европейского берега по часовой стрелке, у азиатского — против часовой стрелки. Когда дует сильный ветер, поверхностное течение вдруг меняет свое направление на 180 градусов и устремляется в обратную сторону. Но и это всё непостоянно и капризно. Нет, не даром здесь столкнулись Европа и Азия. Каждый материк стремится показать свой характер, и терзают они воды Босфора как хотят, стараясь перехитрить друг друга. Идешь по Босфору — смотри и смотри. А то развернет судно и бросит на берег, как это не раз бывало, а берегов здесь почти нет, они застроены зданиями, и ни одно из них не выдержит удара.
И капитан Кнаб смотрит. Смотрит вперед, слушает лоцмана и поступает, как находит нужным.
Мы идем посередине пролива. Почти повсюду крутые берега освещены. Полуразрушенные форты, батареи, крепости. Всё здесь напоминает былые битвы. Богатая растительность, старинные развалины замков и дворцов, белые сверкающие здания и виллы, утопающие в садах, — всё перепуталось. А над всем этим господствуют минареты. Они возвышаются над платанами и замками, над виллами и дворцами, узкие, стремительные, точно ракеты, готовые взвиться в космос. Когда-то служители культа взбирались на башни и оттуда зазывали молельщиков. Теперь на помощь пришла техника. Стоит на верхушке репродуктор и кричит. Проносятся сверкающие современные автомобили мимо огромного здания, окруженного двойной стеной, очень высокой и мощной. Это бывший султанский гарем. Между стенами бегали тигры, надежно охраняя султанских жен.
Из-за поворота неожиданно выплывает скала, на которой остатки древнего жертвенника. Пролив то и дело пересекают большие и громоздкие катера-шаркеты с людьми, машинами, грузами. Это скоростные паромы, главное средство сообщения между берегами. Личные купальни, сверкающие яхты, огненная реклама не вписываются в общий ландшафт седой старины. Вдоль правого берега — асфальтированная дорога. Мчатся «кадиллаки», «бьюики», обгоняя ишака, нагруженного так, что из-под тюков виднеются только тоненькие ноги животного. То на левом берегу, то на правом улицы упираются в пролив. Десятки зданий стоят у самой воды, точно на сваях. Из открытого окна какой-то турок ловит на удочку рыбу. Наверное, ловится, если сидит человек. Здорово устроился.
Миновали остатки старого Генуэзского замка, развалины форта. Показался красивый парк и белое двухэтажное здание с верандой и флагштоком. Это дом нашего посольства. И на чужих берегах повеяло чем-то родным и близким.
