Герман Гессе - Магия книги
Интровертированность и книжная акцентуированность еще в раннем детстве сформировали у Гессе расположенность к постоянному самоанализу, именно она, выраженная в любимом девизе Гессе «познай самого себя» (греческая надпись на фронтоне храма Аполлона в Дельфах), и привела писателя, ищущего решения своих конфликтов, к восприятию и усвоению глубинной психологии Фрейда Юнга. Процесс преодоления разлада с самим собой и миром предстал перед Гессе как преодоление «материнского комплекса», отождествленного писателем со своей собственной психической формацией, которую мы назвали книжной, а юнговский процесс индивидуации (вочеловечивания, становления самим собою) соединился в сознании Гессе с фихтеанской романтической философией, согласно которой Я индивида бесконечно стремится к Я космоса. По меткому замечанию американского гессеведа Дж. Милека, психоанализ дал Гессе не много нового, он лишь в известной мере сориентировал сознание писателя, вручил ему уточненный код его символически, как это свойственно интроверту, организованной психики. Этот код Гессе, как и все окружавшее его и воспринимаемое им, подверг собственной переработке.
Индивидуация — в глубинной психологии «процесс формирования и обособления отдельного человеческого существа, развитие психологического индивида как особи, отличной от всеобщей, коллективной психологии» (К. Г. Юнг), — стала для Гессе созданием и пресуществлением своего «образа» в божественное единство мира. Она отождествилась с христианско-гуманистической идеей спасения и жертвенной самоотдачи, с идеей магического овладения внешними по отношению к Я-сознанию психическими формациями, интегрированными в образы книжного комплекса, и с идеей устранения колдовства этого комплекса. В том же смысле Гессе переосмыслил и центральные категории индивидуации. «Анима (анимус)» — душа, по Юнгу, интеллектуально непреодолимое понятие, эмпирически представленное в мифологических сизигиях, приобретает у Гессе лично-психологический смысл и символизируется «домом», «родителями» и «книгой». Тесно связанные в психоанализе с «анимой» представления о «маске (персоне)» как о наносной, неистинной личности и о «тени» как о близнеце-антагонисте (средоточии всего неистинного и злого в человеке, соблазна, вносящего раскол в душу) в поэтическом мире Гессе приобретают этический смысл. «Маска» выступает символом приспособления к поверхностным нормам окружающего мира, к рациональной действительности, образом колдовства, исходящего от автономного комплекса, а «тень» в содержательном и эмоциональном отношении — по-разному наполненным символом «вины (греха) упущения». Именно эти понятия придают в дальнейшем особые смысловые контуры гессевским двойным проекциям и его поискам самого себя в книжном мире.
Согласно психоанализу, процесс индивидуации начинается с инициации (посвящения) во внешний мир, с развития личности от рождения до формирования Я-сознания и «маски». Завершается этот процесс фазой отчаяния, в понимании Гессе — этапом, когда человек со всей силой ощущает неодолимость чувства вины и недостижимость авторитета, выраженных у Гессе в книжном комплексе. Схема индивидуации, поначалу лишь интуитивно узнаваемая Гессе в себе самом и столь же интуитивно воплощаемая в первых произведениях, углубляется и становится осознанной после знакомства с аналитической психологией. «Путь вочеловечивания начинается с невинности (с рая, с детства, с безответственного преддверия). Отсюда он ведет в чувство вины, в знание о добре и зле, в требование культуры, морали, религий, человеческих идеалов. У каждого, кто переживает эту стадию серьезно, как дифференцированный индивид, она неотвратимо завершается отчаянием, пониманием того, что осуществление добродетели, полное повиновение, нравственное служение невозможны, что справедливость недостижима, что доброта несбыточна. Это отчаяние ведет или к гибели, или к третьему царству духа», — писал Гессе о собственном пути и о пути своих героев («Немного теологии», 1932).
Это третье царство — царство безраздельной власти магического мышления, гармонического совпадения противоположностей, царство «самости». Понятие «самости» — одно из центральных в юнговской аналитической психологии; как философско-психологическая категория, обозначающая потенциально-центральное положение личности во вселенной и трактуемая психоанализом как совокупность всех психических и духовных содержаний человека. Оно встречается уже на исходе немецкого Просвещения и у идеологов немецкого романтизма — Фихте и Новалиса, а затем, пройдя через весь XIX век, вновь возрождается в немецком неоромантизме. Но издревле известна «самость» и в быту. Она выражение индивидуализирующейся воли ребенка, чей возглас «я сам!» указывает на то, что ребенок воспринимает себя целым миром, умеющим все. «Самость» в детстве тождественна всей личности ребенка, в которой Я еще не отличает себя от окружающего мира, еще слито с ним. Символ ребенка, один из важнейших в мифологиях и религиозных свидетельствах как главное воплощение «самости», истинной веры, — центральный в творчестве Гессе; по отношению к книге он выливается в требование «непредвзятости», «простодушия» в чтении и творчестве, согласованности стиля и характера у автора и высшего слияния с содержанием у читателя. Отчуждение от «самости» появляется с возникновением рефлексии, осознанием иных, отличных от его, ребенка, психических содержаний, которые, если они притягательны, возводятся ребенком в идеал Я. У Гессе таким идеалом стал книжный комплекс и, опредмеченный, как это свойственно интроверту, был ложно отождествлен с «самостью». В положительный момент кризиса Гессе отделяет его от «самости», которая остается целью сознания и достигается через прорыв «анимы». Иными словами, для интроверта Гессе «самость» есть развеществленный книжный комплекс, сиречь наполненный Я-сознанием идеал Я.
Но нас интересует книжное содержание «самости». У Гессе «самость» символизируется совокупностью духовных содержаний всех книг, «сколько их ни есть», — Книгой Жизни, Великой Матерью, Благом, Любовью, христианским Богом, древнекитайским Дао, древнегреческой Арете, целокупным образом мира, архетипом богочеловека, к воплощению и изображению которого можно пробиться, лишь «становясь самим собою», лишь усваивая лучшие книжные содержания и любовно интегрируя их в Я-сознании, лишь возвышая материальное бессознательное до «меры нашей причастности к Богу, целому, внеличному и сверхличному», если цитировать Гессе. Нейтральное в психоанализе понятие «самости» приобретает у Гессе отчетливо этический смысл и становится символом гуманизма, архетипом скрепляющей человечество во времени и пространстве книжной культуры.
Путь к «самости» у Гессе — это путь к идеалу единства личности и вселенной, индивида и человечества, путь, отмеченный постоянными метаморфозами душевной и духовной жизни, новорождениями и смертями и новыми рождениями, претворениями символов сознания во все новые и волшебным образом одни и те же формы, совпадением их в одной и той же понятийно непостижимой структуре, которую в эссе «Письмо и письмена» Гессе называет Смыслом. Путь этот стирает грань между воображаемым и реальным, между мужским и женским, между «низом» и «верхом», объединяет различные и разрозненные формы культуры, содержания; это — круг символических соитий, порождающий драму жизни и сознания ради магического спасения в искусстве, в слове и в книге.
Древняя, как мир, магия с ее начертанием образа, одушевлением этого образа и любовного объединения с ним, в результате чего и является на свет спасительный плод, многолико возрождается в творчестве Гессе — в двуединой попытке решения своих личных проблем и овладения всей совокупностью содержаний мира явлений, высшей архетипической формой которого выступает книга — творчество, понимаемое как магическое чтение книги жизни, и чтение, понимаемое как воссоздание мира в себе самом. Именно эта магия, происходящая из древнейшего конфликта человека — конфликта субъекта и объекта, выраженного во всех искусствах, — и придает произведениям Гессе, в том числе и библиофильской прозе, атмосферу особой напряженности и драматизма. Под знаком магического служения, любви проходит вся жизнь писателя — «книга, фрагмент материи, облагороженной духом».
***«Все образованное в природе заключено в нас в виде праобраза, происходит из нашей души», — писал Гессе в «Демиане». Пользуясь многочисленными свидетельствами в творчестве писателя и не менее многочисленными сведениями гессеведов, уже с двадцатых годов занимающихся реконструкцией биографии писателя с самых разнообразных точек зрения, попытаемся показать, как из «праобраза» Гессе — его родных, обстановки и чтения — исподволь складывалась книжная формация писателя, как она обретала свой образ, акцентуированный архетипами «семьи», «дома» и «книги», и как писатель, осознавая этот образ, наполнял и перевоплощал его своим творчеством, претворял колдовство предопределения в магию жизни.
