Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими

– А ты знаешь, какая мера позволила решить вопрос с лесными братьями тогда?

– Ну и?..

– Да просто все деревни из тех лесов, где базировались боевики, выселили в Сибирь. Жрать стало нечего, и отряды боевиков распались.

– Это понятно… В Чечне вон боевики сожрали всех баранов, всю скотину. Все сожрали! Поэтому, когда в горы приходили мы, местные крестьяне радовались. Они знали, что напоят нас чаем, накормят национальной пищей – это творог, смешанный со сметаной и солью, – и мы уйдем, не тронем последнюю скотину. А те приходили, им нужно было мясо, они приходили и забирали. А там люди живут натуральным хозяйством, за счет скотины.

– Вот фронтовики, которые на Второй мировой воевали, жаловались (потом почему-то перестали – наверно, привыкли), что раньше им платили наградные, за ордена. Приличные деньги. Этим гордились. А потом, в оттепель, выплаты отменили, и люди долго еще обижались.

– Да? Не знал. А мне вот ежемесячно 25 тысяч рублей платят, за Звезду Героя, уже как три года. Это при Путине ввели. А перед этим я видел репортаж один, показали Героя России, после первой войны, и вот идет он на костылях, на нем растянутая майка такая китайская, которую стирай не стирай, она лучше не станет, штаны спортивные с лампасами и в тапочке, как у нас в глубинке в любой… Он небритый, такой неухоженный, ковыляет по городу, и вот я смотрю, он присел на лавочку. К сожалению, о чем говорили, я не слышал. Костыли убрал, открывает бумажник, а там Звездочка Героя. Он так показал, убрал и – пошел, вот так.

– А потом приняли закон – стали Героям платить! Видать, не все у нас негодяи в правительстве.

Я тут, кстати, рассказал майору, как однажды в Токио познакомился с дедушкой, ветераном войны, служившим переводчиком: язык выучил в лагере под Хабаровском. Так он получал три пенсии: от государства, от частной фирмы, где всю жизнь работал, и лично от императора – потому что воевал за него. Правда, прослужил он до того, как попал в плен, всего неделю, и в бою побывать не успел, но для японцев важен сам факт: человек взял в руки оружие и пошел на войну. От японского дедушки-ветерана мы плавно перешли к теме харакири.

– А ты бы мог его сделать? – задаю дурацкий вопрос зачем-то.

– Думаю, что нет. Взорваться – да, мог бы. Думал, взорвусь, если все будет плохо. Я понимал, что если меня начнут вытаскивать и еще кого-то ранят, то все мы там завязнем. Но – обошлось, меня вытащили. А то пришлось бы, и это был бы правильный шаг. Не христианский, но правильный. Потому что когда тебе отрезают уши, яйца, – это не лучший вариант. А когда сдыхают рядом с тобой пацаны, которым по 18–20 лет, то… лучше этого не видеть. Тогда, в те минуты, которые я мог посвятить своему сознанию, я подумал – мудак ты, мудак, не было времени заняться семьей! Ну и чё дальше? Ничё? Ты жил, не жил, а тебя нет, и все. И Господь мне подарил дополнительное время, чтоб я исправил эту ошибку.

– Исправил?

– Не до конца еще. Мне одного сына мало. Я всегда хотел, чтоб у меня было три ребенка. Пока жена родила одного и готова еще на одного. А на трех я не настаиваю, потому что я ей не помощник, ей самой заниматься детьми приходится.

Но он говорил не про то, о чем вы подумали.

– Я в лучшем случае в выходные дома. А то на рыбалке, на охоте, с друзьями где-нибудь. Но буду рад, если у меня родится еще кто-то.

И он опять возвращается к тому дню, когда все случилось и жизнь его изменилась неузнаваемо.

– Мог бы сдохнуть там, могли не довезти. Потому что пять часов везли до операционного стола. Несли, везли… Пешком, бэтээром, вертолетом. В принципе меня уже никто там не ждал. Однако Господь мне дал вернуться.

– Тебе уже окончательно понятно, для чего? Или остались еще вопросы?

– Я думаю, для того, чтоб показать, что можно жить и так, не вешать нос и сделать что-то полезное для страны. Воспитывать молодежь – или помогать воспитывать. На своем примере. Думаю, что так. В Москве меня приглашают в школы, провожу беседы, уроки мужества.

– Да? Они еще бывают? И кто ж их организует?

– Как ни странно, ветераны Отечественной войны. Они пытаются заниматься воспитанием подрастающего поколения. Звонят мне, говорят, так и так, давай, надо… Надо – значит, иду. Вот только в этом году 23 Февраля пропустил, ездил протезы делать. Есть в Восточном округе такая бабушка, Елена Ивановна, так она меня трясет как грушу – ездил с ней. Хотя, честно говоря, иду с тяжелой душой, потому что знаю уже контингент, с которым придется общаться. Это неприятно… В Советском Союзе это было вроде всем надо: как же, воспитание молодежи. А сейчас – никому не нужно. Приходишь в школу встречаться с учениками, а из класса только один говорит, что собирается в армию, а остальные говорят – зачем мне это надо? В Москве это так и есть.

Но это лирика. А если по существу, то в 2004 году я поступил в Академию госслужбы при президенте и успешно ее закончил. Но работать по новой специальности не могу – на госслужбу у нас просто так не попадешь, там везде свои, – хэ! Так что иду на должность начальника отдела службы безопасности строительной компании. Там и зарплата веселей, да и коллектив достойный – все бывшие военные. В общем, с голоду не сдохну.

– Ну, теперь все в порядке. А поначалу был же тяжелый период?

– У меня не было тяжелого периода. Меня со службы не выкинули, оставили в рядах. Мне платили зарплату. Даже когда я лежал в госпитале. А ты-то где служил? – спрашивает он меня.

Я рассказываю смешные истории про тот единственный месяц, который провел в военных лагерях, куда нас отправила военная кафедра журфака МГУ. Стрелял я метко, бегал быстро и теорию знал, но это никому не было интересно. Командиров больше волновало то, что я отращивал щетину, которая вошла в моду только много лет спустя, не любил в жару застегивать воротник наглухо и считал лишним чистить сапоги до блеска, да еще и курил на посту. Так что половину своего срока я провел в нарядах по кухне и с тех пор замечательно чищу картошку. Ему стало жалко мою пропавшую тыловую молодость, и он с искренним сочувствием сказал:

– Эх, не попал ты в спецподразделение в свое время! А то б всему научился – и воротничок застегивать, и сапоги чистить, и по отвесной стене подниматься. Ты просто не туда попал! А нам бы ты подошел. Из распиздяев очень хорошие бойцы получались в отличие от маменькиных сынков! Распиздяй приспособлен к жизни, он знает, как к кому подойти, где что…

– Ну, делать нечего, я упустил свой военный шанс, кажется, навсегда. А ты расскажи лучше, как ты, служивший на Дальнем Востоке, получил трехкомнатную квартиру в центре Москвы.

– Это отдельная история. Путин, когда Звезду вручал, спросил: «А где вы живете?» – «В Москве», – отвечаю обтекаемо. Он все понял. На следующий день мне звонят: «Наведи порядок, завтра к тебе приедут люди». – «К столу чё-то надо?» – «Сделайте закуску, к столу будет». Жена у меня готовит очень вкусно, так что все было на высоте. Приехали они через день после награждения. Заходят в комнату, в которой мы жили в госпитале. Там кровать, холодильник, ТВ, а больше ничего не влезает. Это госпиталь на территории дивизии оперативного назначения, в Балашихе.

– И вот сидишь ты, значит, в комнате…

– Среди приехавших был Игорь Иваныч Сечин, хороший дядька. Поговорили мы. Какие проблемы, вопросы? Жена говорит – вот, предлагали нам квартиру на седьмом этаже, а у нас лифты не так часто работают, как в Германии, муж на протезах, так мы отказались. Сечин говорит: «Мы поможем, мне ведь Владимир Владимирович поставил задачу». В течение месяца квартира была найдена. В трех кварталах от работы. На втором этаже, трехкомнатная. Так-то положена на троих двухкомнатная, но как инвалиду по закону дали дополнительно 18 квадратов.

А машину мне помогли купить товарищи боевые, в Хабаровске, праворукая – очень удобно мне в нее садиться, с коляски, с тротуара, и ручка коробки передач под левую руку – как по заказу. Так что теперь ни в чем не нуждаюсь и живу как король!

Мы вообще много о чем говорили: о послевоенной Чечне и вообще о жизни, не все вошло в этот текст. В чем-то наши взгляды совпадали, в чем-то, конечно, нет – просто ли разговаривать военному с гражданским? К тому ж мы оба люди неполиткорректные и наговорили много чего не для печати.

Больше всего меня, однако, вот что поразило: мы разошлись в понимании того, что такое быть русским. Я придерживаюсь того простого взгляда, что всякий имеющий русский паспорт – вот уже и русский. (По этой простой логике китаец с американским паспортом в США будет чистым американцем! У нас, по нашей логике, – китаезой с паспортом США…) Майор, однако, таких обладателей русских паспортов настойчиво называет россиянами. (При том, что я считаю проблему чисто филологической, она имеет место только внутри русского языка, за пределами которого исчезает, ее невозможно объяснить посторонним, ведь оба термина на иностранные языки переводятся одинаково. «Russian», например. Или «росiянин» – это, как вы понимаете, позаимствовано Ельциным из украинского.) А чтоб считаться настоящим русским, надо, уверен он, быть еще и православным – и русским по крови, и по взглядам, по готовности защищать Россию.