Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью - Питер Померанцев
Лишь через несколько десятилетий, в эпоху, когда отмерли все мощные старые идеологии вместе с четко понимаемой конкуренцией политических идей будущего, Борвик и другие открыли, что главная цель состоит в следующем: заарканить разрозненные группы с помощью нового понятия «народа», собрать вокруг нечеткой, но сильной эмоции, которую каждый может интерпретировать по-своему, а затем скрепить этот союз рассказом о врагах, угрожающих подорвать порядок вещей.
Путин выиграл выборы – кандидатура выходца из секретных служб оказалась поистине провидческим решением в то время, когда новости стали заполняться жуткими сюжетами об исламистских террористах из Чечни, взрывающих бомбы в спальных районах российских городов, где сотни людей погибали под завалами.
После того как Павловский помог Путину стать президентом, в течение без малого двух десятилетий Путина у власти идея «большинства» видоизменялась и перетасовывалась множество раз, и ей всегда удавалось объединять разрозненные группы людей против постоянно менявшегося врага; сначала это были олигархи, потом либералы в крупных городах, а затем – весь остальной мир. Путин, подобно художнику-акционисту, позирует с голым торсом на фотографиях в образе удалого молодца; вместо идеологической доктрины он выступает с эмоциональными призывами типа «поднять Россию с колен» (российской версией лозунга «Снова сделать [название страны] великой»).
В то время Павловский был очень занят. Он помогал создавать патриотическое молодежное движение «Наши», запустившее DDos-атаки на сайты Эстонии и преследовавшее диссидентов и журналистов. Само название этого движения свело политику к набору местоимений: «они», «мы», «наше», «не наше». По мнению Ильи Яблокова из Университета Лидса, который занимается анализом российских теорий заговора, частые выступления Павловского в СМИ в первом десятилетии XXI века вызывали у зрителей образ России, окруженной кольцом врагов, и Запада, планировавшего превратить Украину в «огромную зону для тестирования антироссийских технологий». «Путинское большинство», которое он сконструировал, стало «оружием для лишения своих оппонентов легитимности. Разделение общества на путинское большинство и его врагов превратилось в основную политическую тактику» [141].
В какой-то момент Павловский сам оказался по ту сторону границы, мысль о которой он так всем прививал, и выступил с мнением, что Путину не стоит возвращаться к президентству в 2012 году после нескольких лет на посту премьер-министра. Его вышвырнули из Кремля. Успев поработать в столь разных областях российского политического спектра, он до сих пор вызывает живой интерес, становится объектом обсуждений и героем новых «сказок» современной России.
–
Глядя на сегодняшний Запад, Павловский видит, что он проходит через те же изменения, что Россия в 1990-е годы, и запоздалую реакцию на аналогичный кризис.
«Холодная война разделила глобальную цивилизацию на две альтернативные формы, и обе обещали людям лучшее будущее, – рассказывал он мне во время интервью в студии BBC. – Несомненно, Советский Союз проиграл. Затем возникла странная западная утопия безальтернативности. Этой утопией управляли экономические технократы, считавшие себя непогрешимыми, но люди не могут жить целью экономического баланса. Но рухнула и она».
Из потока идентичностей и идеологий политические деятели на Западе в конечном итоге взяли на вооружение стратегии, поразительно похожие на стратегии Павловского, хотя и усиленные социальными сетями и огромными информационными массивами.
«Я думаю, что Россия первой пошла по этому пути, а Запад сейчас ее догоняет. В целом сейчас на Западе в некотором смысле протопутинизм», – саркастично отмечает Павловский.
В этом состоит огромный парадокс окончания холодной войны: будущее или, скорее, настоящее-без-будущего появилось сначала в России. А мы лишь пытаемся ее догнать. Впрочем, возможно, что здесь работает простая культурная логика: если наше собственное идеологическое единство отчасти основывалось на противодействии Советскому Союзу, то за его падением должно было последовать и наше.
В книге бесед с Крастевым Павловский упоминает своего наставника, российского историка Холокоста по имени Михаил Гефтер. Еще в начале девяностых он утверждал, что с концом холодной войны придет конец и универсальному, объединяющему видению человечества, каждый будет сам решать, что такое «норма», придумывать свою «правильную» версию истории. Результатом, по словам Гефтера, станет эпоха «суверенных убийц». В отсутствие норм возникнет вакуум, в котором агенты хаоса будут вести себя по правилам, которые тут же для себя и придумают, и убивать людей, следуя собственной «суверенной» логике. Это было пророчество 2019 года из начала 1990-х.
Вероятно, нынешнему российскому режиму вольготно в этой вечно меняющейся, текучей среде, ведь он уже давно находит способы к ней адаптироваться. В его вездесущести нет ничего мистического; просто у него есть небольшая фора. Подбирать информационный посыл для каждой аудитории, постоянно переключать внимание публики на себя и создавать иллюзию собственной силы, лгать ради забавы, бросаться словами… Вот правила игры Кремля.
Если считать, что у всей «политической технологии» Павловского была одна основополагающая цель, то она состояла в возрождении идеи сильного государства в эпоху, когда оно распадалось на куски. Еще в 1990-е годы Павловский понял, что Кремль, даже будучи слабым, может внутри страны выглядеть сильным, распространяя такой образ по информационным потокам и медийным пейзажам. Теперь Путин, как сказал Павловский Крастеву, способен имитировать глобальное влияние, намеренно оставляя цифровые отпечатки пальцев своих хакеров и информационных операций по всему миру. «Все это лишь театр для мировых аудиторий. Theatro mundi!»
Часть 6. Будущее начинается здесь
Заключения и рекомендации
Перед тем как встретиться со мной на станции метро «Саут-Кенсингтон» в Лондоне, Найджел Оукс зашел на выставку под названием «Будущее начинается здесь» в музее Виктории и Альберта. Прогуливаясь по выставке, он вдруг застыл перед одним из стендов. У него участился пульс, он задрожал, и ему пришлось выбежать наружу глотнуть свежего воздуха.
Стенд с заголовком «Может ли демократия пережить интернет?» был посвящен деятельности компании с названием Cambridge Analytica, занимавшейся «глобальным управлением выборами». Компания утверждала, что ей удалось собрать 5 000 «элементов данных» о каждом американском избирателе: о том, что им нравилось и чем они делились в социальных медиа; как и где они совершали покупки; кто их друзья… Компания заявляла, что способна зафиксировать этот отпечаток вашего «я» онлайн, использовать его для понимания ваших глубоких побуждений и желаний, а затем на основании анализа менять ваше поведение
