Итоги Итоги - Итоги № 53 (2011)
Коржаков в «мемуарах» пишет, что действительно добивался моей отставки, ибо я, будучи агентом влияния Всемирного банка и МВФ, продавил решение об отмене режима спецэкспортеров, чем нанес урон российской экономике в целом и экспорту нефти и нефтепродуктов в частности. В действительности это была абсолютно коррупционная схема, поскольку статус поставщика могла получить любая шарашкина контора, после этого быстренько превращавшаяся в олигархическую структуру. Самым крупным экспортером тогда неожиданно оказалась компания «Балкар-Трейдинг», зарегистрированная в Балашихе и изначально занимавшаяся торговлей подержанными иномарками. Ну не чудеса ли? Мы предусмотрели механизм, позволявший производителям нефти экспортировать ее пропорционально объемам добычи без всяких посредников, чем выбили пласт прилипал, которые считали себя серьезными бизнесменами и вдруг лишились стабильного заработка. Кому такое понравится? Естественно, люди напряглись, постарались задействовать доступные им механизмы…
Снимал меня с работы и Билл Клинтон со Строубом Тэлботтом. Им не нравилось, что я активно защищаю сделку с Индией по ракетным разгонным блокам. Перед саммитом G7 летом 93-го года Борис Николаевич пообещал американскому коллеге отстранить меня от участия в переговорах по космосу с делегацией США. И отстранил…
Много чего можно вспомнить! Благодаря «независимым» журналистским расследованиям я неожиданно оказался заказчиком и чуть ли не исполнителем убийства Отари Квантришвили. Не думаю, что подобный бред мог родиться у кого-то в голове спонтанно, без предварительного заказа. Якобы я собирался поставить под свой контроль потоки денег, идущие через Национальный фонд спорта. Тот имел таможенные и прочие послабления при ввозе в страну табака и алкоголя. С какого, спрашивается, перепуга я полез бы в такую историю? Но нашелся молодой человек по имени Ваня, вроде бы готовый рассказать компрометирующие меня факты. Якобы он где-то пересекался с моим покойным братом, а потом еще с кем-то… Правда, свидетельствовать в суде этот мальчик не мог, о чем представил соответствующую справку. Даже сейчас в пересказе это выглядит предельно нелепо, тем не менее грязный слух был запущен. Напрямую меня никто не обвинял, лишь смутные намеки гуляли: то ли он шубу украл, то ли у него… Видимо, ставилась задача любой ценой замарать имя, а ничего более убедительного нарыть не удалось, хотя к сбору компромата подключили специалистов из Академии ФСБ, подконтрольной Коржакову (он писал об этом). В итоге я был вынужден обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства. Мои интересы представлял адвокат Генри Резник. Уже после всех разбирательств Артем Боровик (публикация случилась в его альманахе «Совершенно секретно») извинялся, объяснял, что ничего не знал о готовящейся статье — его не было в стране, когда номер подписывался в печать… Потом я даже случайно познакомился со вдовой Квантришвили. У нее был парикмахерский салон на Рублевке, и я ходил туда стричься, еще не зная, кто его держит. Меня устраивало месторасположение, я жил тогда на казенной даче в Жуковке. Когда нас представили друг другу, я прямо спросил, верит ли женщина написанному в газете. Она коротко ответила, что кому надо, все всё знают. Помню, я пошутил: «Задаю вопрос, поскольку в руках у ваших девушек ножницы…» Элисо Квантришвили рассмеялась: «Стригитесь, не беспокойтесь! И на дураков не обращайте внимания». Так что и с помощью мифического «убийства» отправить меня в отставку не получилось.
Зато сам я дважды подавал прошение на имя президента. Это к теме нашего предыдущего разговора, что Шохин держался за место… Ушел из правительства я, кстати, в тот же день, что и пришел. 6 ноября 91-го Борис Ельцин издал указ о моем назначении вице-премьером, а ровно через три года он же подписал мое заявление об отставке…
— Повод?
— В какой-то момент я почувствовал себя одиноким волком. Из старой команды, с которой начинал, почти никого не осталось. Меня и раньше «забывали» включить в новый состав правительства, не раз пытались оставить за бортом при очередном его реформировании. Уже рассказывал, что Гайдар с Чубайсом не сильно хотели видеть меня на ключевых постах, но все же мы были единомышленниками по крови. Плюс Черномырдин понимал, что в его ближний круг должны входить независимые, не вовлеченные в систему клановых или семейных интересов профессионалы, чтобы прицел, как говорится, не сбился. Фактически у меня никогда не было групп поддержки в бизнесе и властных структурах, я не старался их сформировать. Возможно, это и предопределило мое политическое долгожительство. Я был равноудален от всех, никто и ничто не мешало реализовывать государственный интерес, как его понимал. Снимать же с должности меня начали уже весной 92‑го года. Более четырехсот депутатов тогда подписались под письмом к президенту. Смысл обращения был прост: реформы хорошие, последствия плохие. Я ведь отвечал за социальный блок, приходилось и на Горбатый мост к недовольным шахтерам выходить, и с профсоюзами переговоры вести… Перед VI съездом встретился с Ельциным и сказал: «Если решите сдать депутатам меня или кого-то из правительства, постарайтесь получить взамен какую-нибудь компенсацию. Нельзя просто так жертвовать членами команды…» Возвращаюсь из Кремля, звонит Бурбулис: «Что ты наговорил президенту?! Он рассказал, будто приходил Шохин, грозил пальцем, мол, сдать хотите? Не советую!» Не знаю, какие нотки уловил в моих словах Борис Николаевич, но тогда на съезде он нас отстоял. Однако к 94-му все стало иначе. В правительство пришли новые люди — со своими интересами, командами, сферами влияния. Пока видел смысл в том, чтобы продолжать работу в Белом доме, терпел, хотя меня потихоньку и оттирали от процесса принятия ключевых решений. Но когда возникла серьезная развилка, решил уйти, а не занимать «теплое» место. Как зампред правительства формально я курировал финансово-экономический блок, но при этом не имел реальных рычагов влияния на Минфин и Центробанк. Это была компетенция премьера и президента. И когда после «черного вторника» в октябре 94-го года на президиуме пр
авительства я схлопотал выговор за плохую координацию деятельности двух названных выше ведомств, то сказал: «Принимаю претензии, но для исправления ситуации мне понадобятся соответствующие полномочия. Для начала прошу согласовать со мной кандидатуру будущего министра финансов, чье место вакантно». Никто не возразил. Выхожу из зала заседаний и попадаю в кольцо журналистов, которые просят прокомментировать назначение главы Минфина. А мне еще имя его неизвестно. Спрашиваю: «Кто?» Отвечают: «Владимир Пансков. Как к нему относитесь?» Говорю: «Персону обсуждать не буду, но только что мы условились об определенных правилах». Рассказываю прессе о выговоре и обещанных полномочиях. Утверждение нового министра (Пансков это или кто-то иной) — нарушение уговора. И добавляю: «Придется мне подать в отставку». Иду к ЧВС с прошением. Он сидит насупленный: «Что наделал?! Тебя хотели снять вместе с Дубининым и Геращенко, я спас, отстоял, столько сил положил, а ты…» Объясняю: «Не хочу, Виктор Степанович, превращаться в мальчика для битья, а после подписанного за моей спиной указа назад дороги нет. Хоть бы дали поговорить с Пансковым до утверждения, из политеса соблюли бы субординацию, чтобы человек понял, что и я для него босс, а так сразу продемонстрировали министру, кто в доме хозяин… Как теперь выстраивать отношения в «курируемом» блоке? Подчиненные имеют полное право ходить мимо, не замечая меня…»
Поразительно, но в 98-м году история повторилась практически один в один! Словно Примаков прочел стенограмму нашего разговора с Черномырдиным. Полное дежавю! Будучи лидером фракции, я выступаю в Думе и говорю, что ответственные за дефолт должны покинуть посты, поскольку несут персональную ответственность за случившееся, и для восстановления доверия к власти со стороны населения нужны новые люди, новое правительство. Спускаюсь с трибуны, и Евгений Максимович прямо в зале заседаний предлагает мне пост первого вице-премьера по социальным вопросам. Благодарю и отвечаю, что уже был в этом качестве… Примаков лишь руками всплеснул: «Что же вы все отказываетесь?» Оказывается, несколькими минутами ранее у него состоялся аналогичный разговор с Явлинским, и Григорий отклонил предложение с похожей мотивацией… Через пару дней раздается телефонный звонок от ЧВС: «Тебя сейчас соединят с Евгением Максимовичем. Будет звать в свой кабинет. Не торопись с ответом. Встреться, послушай, а потом примешь решение…» Приезжаю к Примакову, и он снова говорит, что видит меня первым замом по социалке. Объясняю: спасибо, но в 92-м я получал по голове за последствия реформ, а сейчас, значит, будут бить уже за последствия дефолта? А кто курирует финансово-экономический блок? Маслюков. Боюсь, у меня могут возникнуть с ним разногласия по посткризисной программе. Евгений Максимович ответил, что они оба были кандидатами в члены Политбюро ЦК КПСС, и он доверяет Юрию Дмитриевичу… Я посоветовал взять на социальный блок кого-нибудь из губернаторов или женщину. Обе мои идеи прошли: Матвиенко поставили на социалку, а Густова назначили первым вице по региональной политике и СНГ. Мне же Примаков, выдержав паузу, сказал: «А вице-премьером по финансово-экономическому блоку пойдете? Правда, место первого не предлагаю, оно занято». Я говорю: «Это интересно, но надо все обсудить с участием Юрия Дмитриевича. Как поделим сферы полномочий, разграничим обязанности… Вот, к примеру, Минфин за кем?» Евгений Максимович отвечает: «За вами. Как и переговоры с МВФ, Всемирным банком». Словом, стали уточнять детали, нашли некий консенсус. Вместе с Примаковым иду к президенту. Ельцин под телекамеры произносит: «Вот Александр Шохин, опытный профессионал. Ему поручено отвечать за всю экономику в новом кабинете». Сижу и думаю: «Может, под сурдинку удастся расширить круг полномочий?» Но Примаков сразу вносит коррективы: «Если не возражаете, Борис Николаевич, мы с Александром Николаевичем нюансы обсудим отдельно, а потом вам доложим».
