Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы
Немалый вклад в такое своеобразное просвещение и образование нашего народа внесли западные союзники и тем, что поставляли нам вооружение и продовольствие. Уже вскоре после окончания войны этот факт у нас замалчивался, ибо упоминание об этой помощи как бы умаляло вклад нашей страны в общую победу и, главное, как бы принижало роль в ней нашего генералиссимуса. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Летом 1944 года у нас в печати (значит, не без ведома самого Сталина) было опубликовано официальное сообщение «О поставках Советскому Союзу вооружения, строительного сырья, промышленного оборудования, продовольствия Соединенными Штатами Америки, Великобританией и Канадой». В нем говорится, что с октября 1941 по апрель 1944 года из США было поставлено (уже поставлено! Оставался еще год войны. — В. Н.) в СССР 8,5 миллиона тонн вооружения, строительного сырья, промышленного оборудования и продовольствия. Из США и Англии мы получили более 12 тысяч самолетов. Из США, Англии и Канады к нам поступило более 9 тысяч танков, из США — более 200 тысяч грузовиков. Я сам читал заявления наших специалистов, что без этих мощных грузовиков нам в войну было бы очень трудно. В поставки входили артиллерийские орудия, военные корабли, заводское оборудование, авиационное горючее, алюминий и дюралюминий, медь, цинк, никель, сталь, кобальт… Кто пережил войну, не могут не помнить огромные по тем временам американские грузовики, необычные по своей форме американские и английские танки, а банки свиной тушенки, консервированного мяса и яичный порошок так или иначе в те годы побывали, наверное, в каждом нашем доме.
Все это доставлялось к нам, главным образом, морскими конвоями. Это были опаснейшие морские операции, потери были тяжелыми, потому что приходилось с севера огибать побережье Скандинавии, где базировались немецкие самолеты, корабли и подводные лодки. Около ста кораблей с бесценным в то время грузом ушло на дно. Эта страница истории той войны еще не написана. При Сталине это вообще было невозможно.
Свое негодование по поводу неудавшегося после окончания войны похода на Запад Сталин с лихвой выместил на покоренных им в результате войны странах. Его полубезумная предсмертная агония сотрясала не только нашу страну. В число этих несчастных попало тогда несколько восточноевропейских стран от Балтийского до Черного моря, а также Югославия и Албания. Едва-едва освободившись от нацистского ига, они тут же оказались фактически оккупированными нашими войсками. А название им Сталин придумал прямо-таки издевательское (он был горазд на такие выдумки!) — страны народной демократии, затем их также окрестили социалистическими. В их число еще вошли Монголия, Вьетнам, Куба, Северная Корея и отчасти — Китай.
В Восточной Европе Сталина решительно не устраивало то, что в бывших до войны независимыми государствах все еще сохранились кое-какие остатки либерально-буржуазного порядка. Через своих марионеток, лидеров так называемых коммунистических и рабочих партий в этих странах, наш вождь спешил насадить там наши порядки, прежде всего был раздут до советских масштабов его культ. В 1948 году против сталинской диктатуры восстала Югославия во главе со своим лидером маршалом Тито. У югославов был опыт героической борьбы против нацистской оккупации, и они не хотели мириться с новой разновидностью фюрера. Можно себе представить, как был перепуган и разгневан Сталин этим бунтом внутри его же собственного социалистического лагеря! Это же был пример для других покоренных стран. Никакие происки наших властей и КГБ не смогли ничего поделать с Тито. И тут по Восточной Европе прокатилась такая страшная волна массового террора, какого мир не знал с 30-х годов, когда была залита кровью наша страна. В государства Восточной Европы, официально самостоятельные, независимые, были посланы бригады следователей и палачей из КГБ, и они, опираясь на штыки наших армий, стоявших в этих странах, организовали преследование всех мыслимых и немыслимых сторонников либерального образа жизни и национальной независимости. По советскому образцу 30-х годов они организовали серию зловещих процессов — устрашающих спектаклей. Руководители этих стран были обвинены во всех смертных грехах (югославские агенты, предатели, агенты Запада и т. п.) И на сей раз их приговаривали не только к расстрелу, но многих — к повешению, что лишний раз говорило о том, в каком состоянии тогда находился наш вождь. Тысячи невинных людей были замучены и уничтожены, брошены в тюрьмы и концлагеря. «Братское» советское иго продлилось еще на десятилетия.
О том, в каком бешенстве пребывал тогда Сталин, свидетельствует много фактов. Вот только один из них — пример, о котором едва ли кто сегодня помнит.
Среди редких литераторов-любимчиков Сталина был поэт и прозаик К. Симонов. В те годы он по прямому заказу вождя часто выступал на международные темы как в прозе, так и в стихах. Так что строки, какие будут приведены ниже, написаны были Симоновым под диктовку самого вождя. Итак, в своем памфлете Симонов писал: «Когда ренегат, то есть отступник и предатель, приходит к власти, обманув народ явной демагогией и устранив опасных для себя честных людей тайными убийствами, — он стремится поскорее приобрести возможно более достойный и пышный, по его мнению, вид…» Далее Симонов сравнивает Тито с Герингом, ближайшим соратником Гитлера! И затем продолжает:
«Выясняется, что ренегат — не просто отступник с революционным прошлым, которое он предал. Выясняется, что у него никогда не было этого прошлого, что он просто — старый полицейский провокатор… Он оказывается еще и старым шпионом сначала одной державы, потом другой, потом третьей.
Клубок, в котором он, казалось бы, так тщательно обрезал все концы… начинает угрожающе разматываться в других странах, за пределами власти ренегата… Он начинает охранять свое „доброе“ черное имя.
Тех, кто знает, — убить! Тех, кто, может быть, знает, — убить! Тех, кто может догадаться, — убить! Тех, кто может услышать и поверить, — за решетку!.. (Неужели Симонов, человек все же талантливый, не замечает, что словно про сталинские времена пишет, в которые и сам живет?! — В. Н.)
Он лучше, чем всякий другой, заставит замолчать. Всех! Всех! Всех! Он сгноит в тюрьмах, если надо — сто тысяч, если надо — миллион. Он убьет столько, сколько нужно убить! Пятьдесят тысяч? Подумаешь! Он убьет сто, двести тысяч…
Он начинает засыпать… И видит сон, тяжелый, необыкновенный сон: на главной площади Белграда стоит виселица, на виселице болтается человек, похожий на Геринга, на столбе виселицы дощечка с надписью:
Иосип Броз Тито
Предатель
Провокатор
Шпион».
И это все написано о самом, пожалуй, известном герое борьбы с гитлеровским фашизмом! Вот каково было служить лично товарищу Сталину, быть его голосом, его пером. Как известно, после смерти Сталина вся эта чудовищная клевета сразу испарилась. Остался только исторический факт, свидетельствующий, до какой степени был ослеплен ненавистью рассудок Сталина. Страшной была, повторим еще раз, его послевоенная агония…
Среди моих многих литературных знакомств особое место занимает очень интересный прозаик Илья Константиновский. К сожалению, он не так известен, как того заслуживает, так уж сложилась его жизнь, раздавленная неумолимым катком советской власти. Вспомнил я о нем именно в связи с разговором о так называемых социалистических странах при Сталине. Константиновский родился в Бессарабии и провел свою молодость в Румынии, увлекся там революционной борьбой. Судьба распорядилась так, что накануне Великой Отечественной войны он стал советским гражданином, осел в Москве, стал заниматься литературным трудом. Был полон энтузиазма, а столкнулся с нашей чудовищной действительностью. Он вспоминает:
«В какой-то из зимних вечеров того самого года, когда началась кампания против Тито (то есть в 1948 году. — В. Н.), сопровождаемая борьбой с космополитизмом, сионизмом, вейсманизмом-морганизмом, я сел в троллейбус на пустой стоянке, но вдруг услышал позади себя тяжелое сопение. Обернувшись, увидел двух молодых людей, прибежавших откуда-то в последнее мгновение и втиснувшихся в троллейбус, придерживая руками дверь. Я взглянул на них, и меня словно током ударило, молодые, чернявые, как близнецы похожие на те фигуры, которые можно было увидеть в любой час дня и ночи на Арбате, на Манежной площади и других „режимных“ площадях и улицах, где они стояли одиноко, усиленно наблюдая за прохожими и за проезжающим транспортом. Эти двое в троллейбусе следили, однако, не за улицей, а за мной. Я это понял сразу, я был подготовлен к этому всем тем, что видел, знал и уже понимал в московской жизни…
В том пестром, сложном, но совершенно понятном мире, в котором я провел свою молодость, за мной как за коммунистом тоже следила полиция. Ее политическое отделение в Румынии называлось сигуранца, что тоже означает „безопасность“. Но это было не то, совсем не то. Там за мной ходил иногда один-единственный шпик. В Москве — „опергруппа“ из трех человек со своей машиной и водителем. Удивительным было и то, что московские секретные работники носили совершенно одинаковые пальто, шапки и суконные боты, верно, полученные в одном распределителе… Тут есть какое-то сходство с „Процессом“ Кафки. И все же это не то…»
